Протокол № 7

2 октября 1917 г.

Заседание состоялось в 10½ ч[асов] в актовом зале семинарии, под председательством преосвященного Георгия Минского, в составе 70 членов Отдела, список коих при сем прилагается.

В заседании продолжались прения по вопросу о том, кто должен стоять во главе епархиального управления. Выступали: свящ[енник] С. А. Мельницкий, прот[оиерей] А. В. Смирнов, прот[оиерей] А. В. Санковский, архимандрит Гурий, преосвященный Георгий Минский, П. Б. Мансуров, Н. И. Шелутинский и проф[ессор] А. И. Покровский.

Свящ[енник] С. А. Мельницкий. Здесь проводилось сравнение Церкви с организмом. Но если в этом организме епископ есть глава, то сердце — приходской священник. Без священников все указания и распоряжения епископа останутся малодействительными. Все внутреннее устроение епархиальной жизни должны вынести приходские священники. Одними предписаниями строить жизнь нельзя. Нужна живая работа, живое сотрудничество епископа с клиром, нужен совет при епископе, который бы был ответственен за свои советы. А таким органом и будет епархиальный совет. Без такого совета или при безответственных советниках епископы неизбежно впадали в ошибки. Примеров этому много. Например, в одной епархии куплен был епископом для духовного училища старый развалившийся дворец, затрачены сотни тысяч на его покупку и другие сотни тысяч на ремонт, и все это здание оказалось негодным. Один епископ задумал на епархиальные средства позолотить ворота своего двора. Другой епископ выписал из-за границы собаку и просил уплатить деньги из свечного завода. Все это факты, о которых епархиальный свечной завод докладывал частным образом на епархиальном съезде. Бывало, что съезд ассигновал деньги на ремонт одного училища, а епископ обращал их на ремонт другого.

Председатель. Если это факты, то прошу называть имена.

Свящ[енник] Мельницкий. Извольте — это бывшие Подольские епископы Климент и Дмитрий, ныне умершие.

Председатель. Я сам уроженец Подольской епархии и знаю, что дворец, о котором вы говорите, куплен с согласия съезда духовенства.

Свящ[енник] Мельницкий. Да, но каким образом было получено это согласие съезда, — путем всяческого давления на съезде. Это не трудно доказать, если пересмотреть все журналы съезда.

Преосв[ященный] Кирилл Тамбовский. Необходимо называть имена. Оратор говорил об умерших епископах, а я разумел живых.

Свящ[енник] Мельницкий. Я, член Собора, вполне отвечаю за свои слова и повторяю то, что сказал. Укажу факт покупки в Каменце, по желанию епископа, для епархиального братства никуда не годной типографии. Вообще духовенство в таких случаях было бессильно. На все его представления один ответ — не ваше дело. Возьмем факт назначения и увольнения миссионеров. Они назначаются в помощь священникам, однако духовенство не участвует в их выборах; оттого выбор иногда неудачен. Открытие приходов или чаще всего учреждение причтовых вакансий, особенно диаконских, делается иногда без участи причта и прихожан. Также братства, иногда их открытие не соответствует требованиям жизни и запросам с мест. Между епископом и клиром — стена. Духовенство не смело являться к епископу, отчасти и потому, что знало, что он завален грудой дел. Когда в Подольскую епархию после преосвященного Димитрия, принимавшего духовенство в коридоре, был назначен преосвященный Парфений, он был поражен массой судебных дел. Причиной их было то, что по малейшим проступкам, где можно было бы ограничиться епископским внушением, назначалось консисторское производство. Один священник в ревности по насаждению культуры в приходе оскорбил действием прихожанина. Началось дело. Оскорбленный сознал, что он сам вызвал на такой поступок священника и согласен был на примирение; благочинный направил дело к прекращению; однако консистория не согласилась с этим и назначила другого следователя, так как первый будто бы поступил пристрастно. До недавнего времени нельзя было и думать, чтобы погрешивший священник явился к епископу с просьбой назначить ему какую угодно епитимью, но чтобы не возбуждалось консисторское следствие и не было известно об этом в приходе. Мы своих епископов почти не знали. Объезд епископа по епархии сводился к формальности. У нас предписывалось священнику при посещение епископом прихода, сказать речь, в которой надо было осветить состояние прихода. Естественно было говорить о тех сторонах приходской жизни, где священник нуждался в поддержке и указаниях епископа. Начнешь говорить, а епископ смотрит на часы; у него на этот день назначено посетить 10 приходов. На полуслове прерывает, начинает говорить сам; говорит красноречиво, цветисто, но совсем не по тем вопросам, которые волнуют священника. Засим молитвословие, поспешное благословение прихожан и отъезд. А бывали случаи, что епископ в Церкви кричал на священника, называл его дураком. Если бы епископы знали, что и мы люди, то этого не было бы. Мне приходится говорить как бы против епископов. Должен оговориться, что в моей жизни никаких столкновений с епископами не было. Но я говорю от лица сельского духовенства. От нас требовали только деньги. В одном духовном заведении Подольской еп[архии] в течение ряда лет писались такие сметы, в которых мы ничего не понимали. Все наши замечание и требования игнорировались. Потребовался ультиматум со стороны съезда, чтобы этот порядок был прекращен.

Председатель. Мы говорим о принципах, а вы уклоняетесь в мелочи.

Свящ[енник] Мельницкий. Я стою в той плоскости, какую считаю необходимой для защиты положения о необходимости епархиальных советов и соборов. Епископ не может обнять всех дел епархии. Он не может, как было в древности, каждодневно посетить дома своих пасомых.

Председатель. Я вижу, что вы говорите не на тему. Ведь даже если собор будет управлять епархией, то все равно епископ не в состоянии будет посетить каждый день дома пасомых.

Свящ[енник] Мельницкий. Я говорю потому, что ранее архимандрит Вениамин здесь указывал, что ни один священник не пришел со своей нуждой к епископу. Мы бы рады были этому всей душой. На суд епископа в 10 раз лучше поехать, чем на суд консистории. Но необходима в епархии децентрализация, необходимо разгрузить епископа от канцелярского производства. В проекте епархиального управления, который вам предложен, эта цель достигается.

Преосвященный Митрофан Подольский. Священник Мельницкий мне известен как человек благожелательный к делам Церкви. Удостоверяю, что он говорил из лучших побуждений.

Председатель. К чему эта рекомендация, она нам не нужна.

Прот[оиерей] А. В. Смирнов. В наших суждениях просвечивается злобность, взаимное заподазривание. Особенно много резких выпадов было в речи архимандрита Вениамина, который не был остановлен председателем. Говоря о деятельности Предсоборного совета, он спрашивал: что это — ложь или лицемерие, наивность или неискренность. Должен удостоверить, что в Предсоборном совете мы все работали искренно.

Председатель. Архимандр[ит] Вениамин критиковал проект Предсоборного совета по существу и не называл отдельных лиц.

Проф[ессор] Прокошев. Во всяком случае, обязанность председателя останавливать всякого рода резкости.

Прот[оиерей] Смирнов. Особенно резко архимандрит Вениамин нападал на распоряжение Св. Синода относительно устройства и организации епархиальных советов. Он называл это распоряжение «приказом № 1». Это даже не умно.

Председатель останавливает его.

Прот[оиерей] Смирнов. Не распоряжение Синода вызвало епархиальные советы — они появились ранее этого распоряжения. Распоряжение Синода дало им лишь организацию. После революции в епархиях начался развал — священники сгонялись с приходов, епископы арестовывались. И Св. Синод признал единственным средством, от коего можно было ждать помощи духовенству — учреждение епархиальных советов. Вопрос этот прежде решения его Св. Синодом обсуждался думским духовенством при участии мирян-членов Думы, и там признано было, что единственный путь спасения — обратиться к организации местных сил в форме епархиальных советов. Эти советы, как я сказал, появились в епархиях ранее синодального постановления и сослужили большую службу; благодаря им много священников было спасено от потери приходов. Поэтому это распоряжение нельзя называть «приказом № 1»; нельзя считать его и ошибкой Синода: ошибки здесь нет никакой.

Преосвящен[ный] Вениамин Симбирский. Во многих епархиях не существовало епархиальных советов до распоряжения Св. Синода.

Прот[оиерей] Смирнов. В синодальном указе сказано, что существующие епархиальные советы получают такую-то организацию. Архимандрит Вениамин говорил, что епископ должен иметь в епархии высшую власть. Но кто в этом сомневается? Все желают, чтобы епископ имел авторитет и духовную власть. Но расхождение наше — в указании пути для возвышения епископского авторитета. Архимандрит Вениамин желал бы оставить существующие порядки; а мы говорим, что авторитет епископа пал и нужно его поднять. Дело не в личностях епископов, а в том, что исторические обстоятельства подготовили почву для того. И если так пойдет дальше, мы доживем до реформации. В религиозной жизни всякий закон есть вывод из существующей практики. Канонические правила есть не что иное, как запись существующих порядков. Вы постановите, что епископ должен иметь высшую власть, а жизнь будет выбрасывать епархиальные советы. Значит, они-то и нужны. Напишите закон, что паства должна любить своего епископа; но, если этой любви нет в душе — закон не поможет. Мы идем навстречу епископам, желаем поднять их авторитет; но вне объединения епископа с паствой эта цель недостижима. Нужно, чтобы воля паствы и духовенства слилась с волей епископа. Итак, мы не желаем подрывать авторитет епископа, мы указываем лишь новый путь к поднятию его авторитета, так как старый путь к этой цели не привел. Будем спокойны, отрешимся от взаимных заподазриваний.

Прот[оиерей] А. В. Санковский. Многочастне и многообразне мужи науки на основании канонов доказывали нам, что в единении сила. Можно сказать, что мы выслушали целый курс канонического права. Если отбросить различия в точках зрения ораторов, то остается в качестве общего, что во главе общины всегда стоял епископ; но епископ совершал свое служение вкупе с остальными церковными силами. Итак, необходимо возвратиться к соборности. Обратимся теперь к рассмотрению предложенного нам проекта будто бы Предсоборного совета. Я сказал «будто бы» так как здесь проф[ессор] Громогласов говорил, что он родился в тайниках канцелярии и облыжно записан в метриках как детище Предсоборного совета. Я все же обращусь к критике этого проекта. Проект устанавливает в епархии двухглавое управление. В одном месте говорится, что во главе епархии стоит епископ, а в другом — Собор. Но это, очевидно, lapsus. Надо считать, что во главе епархии по проекту стоит Собор. Далее, по проекту, решение по важнейшим вопросам считается состоявшимся, если за него высказалось 2/3 голосов. У нас в епархии Собор должен состоять из 210 членов, из них 50 священников. Я представляю себе такой случай, что за данное решение высказывается епископ, 40 священников и 10 мирян, — такое решение считается отклоненным. Но ведь истина часто не на стороне большинства. А апелляционной инстанции по проекту не положено. Разумно ли это? Засим, епископ на Соборе имеет голос равный с прочими членами Собора, которые, значит, являются его товарищами. Итак, конструкция Собора в проекте, по-моему, поставлена неудовлетворительно. В отделе о епархиальном совете положение епископа еще хуже. Не архиерей является здесь органом, направляющим жизнь епархии, а епархиальный совет. Архиерей подотчетен совету; его голос на совете это 1/13 совета. Он не имеет права даже выбрать себе заместителя в этом совете. Все епархиальные учреждения подлежат ведению епархиального совета, а архиерею — ни одно. Благочинные также изъяты из ведения архиерея и подчинены совету. У архиерея, по проекту, меньше прав, чем у английского короля, который хотя не подотчетен никому. Далее, по мнению некоторых, проект будто бы разгружает епископа от канцелярской работы, а по-моему, — нисколько, так как архиерей должен всегда заседать в епархиальном совете, к нему поступают все бумаги, он кладет на них резолюции, подписывает важнейшие и т. д. Наши епархии чрезвычайно велики по району, дорог нет. Села не видят у себя епископов десятилетиями. Есть священники, которые один раз — при пострижении — видели епископа. А у них, особенно у молодых, множество запросов, недоумений, на которые никто на месте не может дать ответа. Благочинные — это те же священники, только более занятые и не всегда достаточно авторитетные. На эту нужду проект не обратил никакого внимания. Наши епархии должны быть расчленены на более мелкие. Правда, сказано, что границы епархий устанавливаются Собором. Но когда соберется следующий Собор — быть может, опять через 200 лет. Нужно в проекте указать, как делить епархии, как децентрализовать епархиальное управление. Если бы призваны были к жизни благочиннические советы, то количество дел в епархии разгрузилось бы на 2/3. Нам было объяснено прот[оиереем] Смирновым, почему были образованы епархиальные советы. Они были созданы в революционное время и сыграли свою роль в деле умирения Церкви. Но если бы в дальнейшем епархии были уменьшены и были введены благочиннические советы, то в епархиальных советах нужды уже не будет, тем более, что ведь и в епархиальных правлениях будут выборные члены. По нынешнему проекту одни и те же лица неизбежно войдут и в епархиальное правление, и в епархиальный совет. Ведь нужно набрать в губернском городе 17 лиц священного сана, с образованием не ниже среднего и надлежащих нравственных качеств. Засим, если и в епархиальном совете и правлении будут выборные члены, то получится, что одни выборные будут контролировать других выборных. Зачем нагромождать одно здание над другим. Нужно учитывать условия жизни. Наша беда, что мы все хотим получить даром. Рабочий ныне получает в день 7–10 р., а чиновник консистории — 50 руб. в месяц. Неудивительно, что никто не хочет здесь работать. Говорят: ищите местные средства, а где их взять? Есть чиновники в консисториях, притом семейные, получающие 32 р. в месяц. А мы создаем 12 новых членов, которых должны оплачивать. Обеспечьте хотя то, что есть. Далее, мы в других отделах вводим в епархиях суд, епархиальных и уездных миссионеров, проповедников и т. д. На все это нужны средства. Ни у кого нет больше начальства, чем у священника. А если мы еще прибавим новых 12 начальников, то духовенство взвоет. Во всяком коллегиальном деле работают, в сущности, 2-3 человека. За маленькое жалование никто не будет отдавать своих сил делу. Итак, уничтожая власть одного владыки, проект вводит несколько новых владык. И здесь, на Соборе, уже указывалось на тот ненормальный путь, на который вследствие этого уже стала кое-где епархиальная жизнь. Уже просители идут не к епископу, а к членам епархиальных советов и здесь вершат дела. Из огня мы рискуем попасть в полымя. Епархиальные советы нужно упразднить. Когда они проектировались, то пред сознанием, очевидно, носился древний пресвитериум. Но ведь тогда не было консисторий. А будет выборная консистория, ответственная пред епархиальным собором и все уладится. Вообще, я признаю проект недостаточно продуманным и предлагаю передать его в особую комиссию, которая должна найти такую равнодействующую, чтобы сохранена была власть епископа в управлении епархией и были допущены к управлению клир и миряне, чтобы были ограничены районы епархий и введены были благочиннические советы.

Архимандрит Гурий. Природа церковной власти существенно отличается от природы власти государственной. Власть государственная есть произведение общественности, в существе дела есть власть всего народа, передаваемая отдельным лицам по избранию и полномочию народа. Поэтому при осуществлении демократического принципа во всей полноте его идеала все органы власти от высших до низших являются выборными и сама власть является не столько властью в собственном смысле этого слова, имеющей широкую инициативу действий, сколь исполнительным органом народовластия или выборного представительства, которому народ передает право власти, как части вместо целого. Здесь таким образом власть является произведением самого народа, как бы выявлением из него самого. Это — основной принцип народовластия, демократического построения государственной жизни, основная характерная черта природы государственной власти в ее широком демократическом понимании. Природа церковной власти совершенно иного свойства. Церковная власть в ее земном проявлении, т. е., точнее, иерархия, представляющая собой церковную власть, отнюдь не является произведением церковной общественности. Она является, если можно так выразиться, творческим началом этой общественности, как орган, выявившийся не из народного признания, а орган богоучрежденный. Спаситель как Глава Церкви всю полноту власти в Церкви земной передал Своим 12 апостолам. Эта церковная власть, составлявшая первую иерархию в Церкви, явилась творческим началом церковной общественности, и не церковная общественность как нечто самодовлеющее создавала дальнейшее развитие органов церковной власти, а церковная власть развивалась из себя самой, согласно тем основным принципам, которые были заложены в ее природу, при ее Божественном учреждении. Каковы же принципы, заложенные в природу церковной власти? Спаситель полноту власти в Церкви дал не каждому апостолу порознь, а всем апостолам вместе. Отсюда, полнота власти над всей Церковью должна принадлежать не кому-либо из апостолов в отдельности, а только всем им вместе, Собору апостолов. Но в делах, касающихся устройства отдельных церковных общин, апостолы каждый порознь поступали совершенно самостоятельно, устраивая по всем городам церковную жизнь с иерархией во главе (см. посл[ание] к Титу 1, 5), и здесь, в отдельных церковных общинах, каждому апостолу принадлежала полнота церковной власти. Таким образом, апостолы в своем суждении шли перед Церковью, а не за Церковью, являясь творческим началом церковной иерархии и всей церковной жизни, а не исполнительным органом при церковной общине, по ее избранию и полномочию. Апостолы всю полноту принадлежащей им церковной власти передали преемникам своего апостольского служения — епископам, и епископы как самими апостолами, так и всем церковным сознанием воспринимаются как именно преемники апостолов, восприявшие всю полноту принадлежащего им суждения.

Понятно, что из такого взгляда на сущность епископского служения логически вытекает и однородный взгляд на характер церковной власти, принадлежащей епископам. Эта власть определилась по своим полномочиям, как такая же, какая имелась у апостолов. Отсюда, власть над всей Церковью по церковным правилам принадлежит только всем епископам вместе, т. е. Вселенскому Собору, и понятно, что полноправными членами Соборов каноны при этом взгляде должны считать только епископов. Поскольку Поместные Церкви заключали в себе то или иное количество самостоятельных епископов, являя в этом подобие Церкви Вселенской, то и в них полнота власти должна принадлежать обязательно Собору епископов. Но уже здесь мыслится и объединяющий административный орган по управлению Поместной Церковью в лице первого среди равных, который должен действовать, по 34-му Ап[остольскому] прав[илу], в полном согласии и единении с прочими епископами и которому они подчиняются в делах, касающихся управления всей Поместной Церкви.

В отдельных же церковных общинах, возглавляемых одним епископом, полнота полномочий по устроению церковной жизни принадлежит, согласно выясненной нами выше природе церковной власти, епископу общины или епархии, как преемнику апостольского служения. Епископ от себя может передать часть административных полномочий низшим членам иерархии и даже народному представительству, сам, однако, всюду сохраняя обязанности полномочного носителя всех прерогатив церковной власти.

Вот почему церковные каноны усвояют епископу необычайно широкие полномочия во всех сторонах церковной жизни, причем вся низшая иерархия, не соединяя с собой определенных функций в области церковного управления, является на положении делегатов или служебных органов епископской власти с разными полномочиями. Но так как епископская власть рассматривается в Церкви не как господство, а как служение и притом служение любви, имеющее целью единение и мир во Христе, то широкие полномочия епископского служения всегда укладывались в Православной Церкви в широкие рамки церковной общественности и осуществлялись в Церкви в полном союзе с церковной общественностью.

Исходя из указанных свойств природы церковной власти, и должно строить схему епархиального управления с отведением в нем надлежащего места епархиальному архиерею, как преемнику апостольского служения. Представленный же для нашего рассмотрения проект епархиального управления построен на совершенно иных началах. И нам думается, что скрытым началом этого проекта, быть может, и не сознаваемым, является демократический принцип власти, смотрящий на власть как на произведение общественности и видящий в ней орган для осуществления того, что желает община или организованное ею представительство, и где поэтому вся суть решений сводится к арифметическому большинству голосов и возможному обезличиванию председательствующего. Здесь власть демократическая, общественная, а не церковная. По проекту, епархиальный собор выделяет из себя исполнительные органы — епархиальные советы и епархиальные правления. Эти принципы не могут быть приняты в церковном управлении. Поэтому я предлагаю следующее. Ввиду несоответствия основным принципам канонического устройства церковной жизни проект епархиального управления, по нашему мнению, нуждается в переработке. Переработка эта должна совершиться по принципу предоставления епископу надлежащего канонического места в епархиальном управлении, с введением представительного начала церковной общественности в качестве совещательного органа, помогающего каноническому носителю церковных полномочий в епархии надлежащим образом руководить и управлять своей паствой в различных областях церковной жизни.

Преосвящ[енный] Георгий Минский, передав на время председательствование, ввиду отсутствия в зале товарищей председателя, члену Отдела преосв[ященному] Кириллу Тамбовскому, выступает со следующей речью.

Вопрос о том, как должна управляться епархия, занимает нас уже несколько заседаний. По моему мнению, соборность в епархиальном управлении допущена быть не может; она составляет исключительную особенность высшего управления. В высшем управлении соборность основывалась на равноправии. Собирались епископы, которые имели равные права, равную власть, одинаковые полномочия. В епархии такой равноправной соборности не может быть достигнуто. Поэтому-то название «Собор», «Синод» не применяется к епархиальным собраниям, а только к окружным, поместным и вселенским. Проф[ессор] Зом, на которого ссылается А. И. Покровский, говорит об епархиальных собраниях Карфагенской Церкви, но он не называет их Соборами, а собраниями. В епархии может быть соборность только разноправная, т. е. органическая, когда все члены организма действуют каждый в свою меру. Это видно из слов апостола Павла, что один член не может выполнить функции другого. В организме есть члены более важные и менее важные. Так понималась соборность в епархии св. Григорием Богословом и VI Вселенским Собором, в одном из правил коего говорится о ноге, желающей быть головою. Итак, в высшем церковном управлении может быть соборность равноправная, а в епархиальном — разноправная, органическая. Переходя на практическую почву, отсюда следует, что епархией должен управлять епископ, пресвитеры же, клир и миряне могут иметь только низшее, совещательное значение. Если бы в организме было несколько голов, то это был бы весьма оригинальный организм. И если бы во главе епархии поставить Собор, то это значило бы что все члены организма собрались в голове, т. е. значило бы совершенно переломать организм. Главенствующее положение епископа в епархии здесь уже доказано с должной убедительностью другими ораторами. Скажем поэтому о характере церковного управления. Говорят, что церковный строй не имеет своих особых отличий, а должен приспособляться к государственному. Это мнение — плод недоразумения. Думать так — значит утверждать, что Иисус Христос не дал Церкви своего определенного строя. Но этого не может быть. Каков же должен быть церковный строй? Он не может быть строго монархическим. Монарх управляет по своей воле, а епископ — по воле Божией; монарх — безответственен, а епископ ответственен пред Собором епископов. Не может быть церковный строй и демократическим. Церковная власть не от народа, а от Бога. Не может, наконец, этот строй быть и конституционным, так как и конституционная власть исходит от народа. Церковный строй есть теократия, боговластие. Бог управляет народом чрез особые теократические органы, называемые иерархией. «Слушаяй вас мене слушает». «Той дал овы убо апостолы, овы же пророки». «Шедше научите вся языки». Может не существовать пресвитеров и диаконов, и Церковь все же будет, а без епископов ее не может быть. Вполне можно представить такое положение, что в каждом селе будет епископ. Священники и диаконы — только помощники епископа, без его воли они ничего да не совершают. Итак, во главе епархии должен стоять епископ, а клир и миряне могут быть лишь его помощниками с совещательным и даже с решающим, напр[имер], в хозяйственных делах, голосом. Мы, епископы, не вправе поступиться своими епископскими правами, так как получили их от Господа. Повторяю: во главе епархии должен стоять епископ, который управляет епархией при содействии клира и мирян, коим в некоторых случаях может быть предоставлен и решающий голос.

После своей речи преосвященный Георгий вновь вступает в председательствование.

П. Б. Мансуров. Предыдущий оратор предлагает нам вступить на путь теократии. Это такой большой вопрос, от решения которого нам сейчас следовало бы воздержаться. Нужно практически рассмотреть предложенный нам проект епархиального управления. Я считаю его составленным мозаически. Кроме того, по этому проекту епархиальное управление представляется самозаключенным. А каноны не мыслят епархиальное управление как самозаключенное; напротив, они предусматривают целый ряд высших инстанций. Поэтому в данном проекте не указывается выхода в случае разногласия епископа с местным церковным правительством. Надо дополнить эту сторону проекта, связать епархиальное управление с высшими инстанциями.

Н. И. Шелутинский. К недостаткам проекта я со своей стороны добавляю, что в нем с недостаточной полнотой и несогласно с канонами выявлена идея соборности. Так, в проекте указано, что если 1/3 членов епархиального собора окажется несогласной с принятым решением, то дело может быть обжаловано в высшую инстанцию. Но не указано в проекте, как быть, если епископ с несколькими членами собора останется в меньшинстве. Между тем, моя совесть протестовала бы против такого решения собора. Было бы лучше, если бы в проекте были выдвинуты на первый план не права, а обязанности собора, причем я полагаю, что главнейшей задачей собора должны быть поставлены дела веры и жизни по вере. Это бы скорее всего соединило всех членов собора, и идея соборности была бы чрез это осуществлена полнее. По проекту, епархиальный собор должен занять место епископа. Но для епископов существуют ставленные грамоты, где более всего говорится об их обязанностях. Надо выработать такую ставленную грамоту и для епархиального собора.

Проф[ессор] А. И. Покровский. Мне приятно констатировать, что работа нашего Отдела, следуя внутренней логике вещей, идет, в общем, правильным путем, хотя по временам и были некоторые отклонения от основной темы. Я вернусь к основному вопросу — о принципах церковного строя, поскольку на них должна строиться и епархиальная жизнь. Но прежде всего я должен разъяснить одно существенное недоумение. Здесь некоторыми членами Отдела были высказаны нарекания на предложенный вам проект об управлении епархиальном; проект этот объявлялся даже подложным. Я уполномочен бывшим председателем 3-го отдела Предсоборного совета архиепископом Ярославским Агафангелом заявить, что документ, который вам предложен, не подложный, а представляет действительную работу 3-го отдела Предсоборного совета. От себя лично добавлю, что я очень удивился, увидав в числе лиц, опорочивших проект, имя проф[ессора] Громогласова. Я считаю его выступление недоразумением и объясняю его тем, что проф[ессор] Громогласов дважды выезжал в Москву и потому не присутствовал в 3-м отделе и не был в полном курсе его работ. Правда, по недостатку времени работа 3-го отдела не закончена; в частности, в предложенном вам проекте нет главы о благочиннических советах, как это справедливо и отметил один из предыдущих ораторов. Работа эта поручена была отделом мне, и я ее приготовил, но не успел доложить отделу. По недостатку времени проект отдела не был заслушан в общем собрании Предсоборного совета.

Возвращаясь к предмету суждений нашего Отдела, я прежде всего должен сделать несколько замечаний относительно выслушанных сегодня речей преосвященного Георгия и архимандрита Гурия. Мысль преосвященного Георгия, что Соборы должны состоять из одних епископов является одним из предрассудков, который не может быть оправдан ни канонически, ни исторически. В опровержение ее я апеллирую к настоящему Собору.

Преосвященный Георгий. Я развивал в своей речи ту мысль, что на Соборе непременно должно быть несколько равноправных епископов, но не возражал против допущения на соборе клира и мирян.

Проф[ессор] Покровский. Я очень благодарен владыке за это разъяснение, однако должен указать, что среди нашего епископата существует определенная презумпция, что Собор должен состоять из одних епископов. Эта мысль совершенно не оправдывается историей. Вся история Соборов показывает, что они были представительством всей Церкви. Преосв[ященный] Георгий выдвигал здесь принцип органичности; но для того, чтобы эта органичность была не внешней, механической, а внутренне жизненная, ее нужно понимать не в смысле различения, а в смысле единения отдельных членов. Апостол Павел указывает даже, что в Церкви худородным членам надо оказывать «большую честь» — μεγάλη τιμή, что совершенно неверно переведено по-славянски словами «большее попечение». Далее преосв[ященный] Георгий указывал, что церковный строй ни в одном моменте не должен приспособляться к гражданскому и всегда обязан быть своеобразным. Но возьмите историю восточного, византийского патриаршества — это точный сколок, точное отражение гражданской жизни. Управление Константинопольского Патриарха с его девятью пентадами — это бледная копия с двора императора. У нас патриаршие приказы — точное отображение гражданских учреждений того времени; самый наш устав духовных консисторий составлен по образцу дореформенных судебных уставов и управы благочиния. «Нет Церкви без епископа», но «нет и епископа без Церкви». В Церкви должен быть синергетизм, сотрудничество; нельзя зачеркивать значение общины в Церкви. Недаром сложилось общее убеждение, неоднократно запечатленное в памятниках церковной литературы, что «глас народа — глас Бога».

Другой оратор, архимандрит Гурий, в своей речи хотел сначала совершенно правильно подойти к вопросу о существе церковной власти. Но, не определив этого существа, он соскользнул на вопрос о передаче этой власти.

Когда он говорил о природе гражданской власти, то в общем правильно определил ее источник — суверенитет народа. Но источник власти, это еще не то же самое, что и существо ее. Правильно, хотя и неполно, определил он источник и духовной власти — сверхземную, небесную волю Господа Иисуса Христа. Но он упустил из виду, что, кроме этого важнейшего первоисточника церковной власти — jus divinum, она питается также и из другого, земного источника, образуемого более или менее обычным человеческим путем и известного в канонической науке и практике под термином jus humanum.

Всего лишь одной строкой о. архимандрит обмолвился о самом главном — о сущности и при роде церковной власти, как о ministerium, т. е. о смиренном служении, а не о начальственном властвовании. Но не сделал отсюда никакого практического вывода и тотчас, вопреки логике, заговорил о способах хранения и передачи этой власти. Здесь он очевидно cмешал церковную власть с церковным учением, что далеко не одно и то же. Почему у него и стал возможным такой, совершенно не идущий к делу, аргумент, как ссылка на пример святых апостолов, основывавших новые Церкви и не деливших с ними своей власти. Здесь нет никакой аналогии с современностью: во-первых, потому, что апостолы занимали слишком исключительное положение в Церкви, так что едва ли даже и удобно современным епископам во всем с ними равняться, а во-вторых, и потому, что ведь здесь речь идет о новоосновываемых Церквах, которые до этого времени еще не были просвещены светом христианства. Ясно, что таким, только что создавшимся церковным общинам, св. апостолы все должны были давать от себя, и ни о каком синергетизме этих общин с апостолами, по крайней мере, на первых порах, разумеется, не могло быть и речи. Но стоило только таким общинам хоть сколько-нибудь устроиться и окрепнуть, как сами же апостолы привлекали их к деятельному с собой сотрудничеству и внутреннему самоуправлению (1 Кор. 5, 13). Следовательно, принцип местного самоуправления церковных общин и их деятельного, активного сотрудничества в устройстве дисциплины и порядка со стоящим во главе общин епископом, не только не противоречит церковному учению и апостольскому принципу, но и является единственно правильным и каноничным. Наоборот, всякое уклонение от него в ту или другую сторону будет уже изменой православию и свертыванием на путь или католицизма, или протестантизма.

Теперь я перехожу к краткому ответу тем моим оппонентам, которые почтили меня своими речами за время моего отсутствия. Я заранее должен извиниться перед ними, что, быть может, далеко не все из их колоритных речей найдет соответствующий отклик в моей аналогии; и это потому, что с содержанием речей своих противников я принужден был ознакомиться лишь, хотя и по точным, но все же сухим и кратким протокольным записям. А известно, что «тон делает музыку» и живая речь сообщает ей ту или иную специфическую окраску, каковая естественно и неизбежно в данном случае ускользает. Но все же я попытаюсь, в пределах возможного, кратко проанализировать сущность сделанных мне возражений и дать ответ на некоторые обвинения личного характера и свойства. Следовательно, моя аналогия будет вестись, главным образом, по существу дела, а частично — и по личному поводу. Начну с главного и важнейшего — с разбора научных возражений, выдвинутых против моих догматических и канонических аргументов. Их сравнительно немного, и они не настолько вески, чтобы требовали большого времени и труда. Всего больше я нашел их в речах двух светских оппонентов — графа Граббе и миссионера Куляшева.

В речи первого, т. е. графа Граббе, мое внимание привлек к себе всего один, но довольно оригинальный довод — что будто бы соборное начало есть продукт сравнительно позднейшего времени, совершенно чуждый апостольскому веку, и потому он неправильно полагается мною в основу всего церковного строя. «Апостольский век никакого соборного управления не знал, — утверждает этот оратор, — и пастырские послания к Тимофею и Титу хранят о нем молчание». Отвечаю по пунктам. Такое утверждение есть, прежде всего, типичный образчик argumentum a silentio, т. е. доказательства от молчания о чем-либо. Нельзя отрицать, основываясь на молчании. Это самый ненадежный путь доказательства, давно и бесспорно осужденный логикой. Вполне понятно нам и молчание о Соборах пастырских посланий. Ведь послания эти — личные, направленные к определенным епископам и указывающие их обязанности и права. Неправильно поэтому и требовать, чтобы в таких, так сказать, личных инструкциях непременно было дано и выяснение даже общих основ церковного управления и жизни. Послания эти имели свои определенные задачи и цели, и навязывать им большее мы не имеем никакого основания и права. За всем тем, даже и в пастырских посланиях все же сохранились некоторые следы не единоличного, но коллегиального церковного строя, — именно, в тех отдельных выражениях и словах, где говорится о пресвитерах как о сотрудниках епископа, совместно с ним труждающихся в слове и учении, т. е. обслуживающих две самостоятельных функции церковной учительной власти (1 Тим. 4, 17; 2 Тим. 2, 4).

Веским доказательством торжества и широкого применения соборного принципа в век апостолов ученая новозаветная критика считает те семь апостольских посланий, которые у нас известны под именем «соборных», что, по авторитетному мнению проф[ессора] М. Д. Муретова, указывает на их происхождение от Собора и соборной, т. е. Иерусалимской, Церкви и служит выражением соборного учения и духа апостольской Церкви («Древнееврейские молитвы», 1905 г.).

Но самым, конечно, ясным и определенным свидетельством соборности при апостолах, является так называемый Апостольский Собор в Иерусалиме (51-52 г.), который и сохранил значение идеальной нормы и руководящего образа для всех последующих Соборов. Что же касается общего направления и духа апостольского управления Церковью, то все это прекрасно схвачено хотя бы в следующих словах нашего почтенного канониста проф[ессора] И. А. Заозерского: «Церковное управление апостольского века было открытым, публичным, общественно-совещательным. Трудно, да едва ли даже возможно, отыскать в действиях св. апостолов, когда бы они действовали секретно, не посоветовавшись со всею Церковью… Для нас в высшей степени важно отметить эту черту в жизни христиан апостольского века потому особенно, что она определяла собою и существенный характер того, что принято называть церковным управлением» («О церковной власти», стр. 92, 1894 г.). Отсюда — все, что противоречит этому апостольскому строю, является уже порчей и извращением самого духа церковной нормы.

Тому же графу Граббе я должен указать и на полную ошибочность его утверждения, что будто все древние Соборы рассуждали больше по вопросам догматическим, а не дисциплинарным, откуда он делает вывод об их неприложимости к рассуждениям об епархиальном управлении. Совершенно наоборот, древнейшие Соборы — Соборы первых трех веков, над изучением которых я работал специально и которые хорошо известны мне со всех сторон, посвящены были чуть ли не исключительно именно дисциплинарным, а не догматическим спорам (о времени празднования Пасхи, о принятии падших, о перекрещивании и др.).

Отвечаю теперь второму оппоненту, миссионеру Куляшеву, который сделал попытку оспорить мою каноническую аргументацию и в противовес ей выдвинуть параллельную свою. Он прежде всего сослался на 31-е Апостольское правило, запрещающее творить отдельные от епископа церковные собрания. Против этой специально иерархической привилегии епископа я никогда и не думал возражать, так что недоумеваю, какое отношение все это имеет ко мне. А вот конец этого правила, недочитанный г. Куляшевым, действительно, больше нам на тему, так как он предоставляет клиру и мирянам право контроля и суда своего епископа в тех случаях, когда он дает основания уличить его в чем-либо противном благочестию и правде. Не ясно ли отсюда, что даже и в такой специально епископской сфере, как область вероучения и морали, даже и здесь община повинуется епископу не слепо, а с духовным рассуждением. Далее, и г. Куляшев, и другие ораторы с особенным удовольствием цитировали 12-е правило Лаодик[ийского] Собора, цепляясь в нем за термин «церковное начальство». Но если бы они опять-таки дочитали бы правило до конца, то увидали бы, что начальствование это сильно ограничено и ограничено именно общественно-церковной конституцией, которой принадлежит право «испытывать в слове, деле и в житии» достойных пастырей, а следовательно, и извергать недостойных, как свидетельствует 58-е Ап[остольское] правило. Еще неудачнее ссылка г. Куляшева на 76-е Апост[ольское] правило, где епископское достоинство называется «собственностью Божией», в чем г. миссионер и находит новый аргумент в защиту епископского абсолютизма (не зависит-де ни от кого, кроме Бога). Но подлинный смысл сего канона, взятого в полном его виде, имеет как раз обратный, ограничительный смысл. Канон направлен против епископского произвола, выражающегося, между прочим, в непотизме, т. е. в самовольной передаче епископами своего достоинства и места своим родственникам. Вот с этим некрасивым проявлением епископского произвола канон и борется. Как же можно считать такой канон укреплением епископского абсолютизма? Не значит ли это передергивать каноны и искажать их значение и смысл? Во избежание повторений я не стану распространяться здесь о подлинном смысле 39–41-го Апостольск[ого] правила, которому снова пытаются дать расширительное толкование, не считаясь ни с контекстом правил, ни с авторитетными древними и новыми их толкователями (Вальсамон, еп[ископ] Никодим (Милаш)). Кратко отмечу еще и неправильность интерпретации 9-го канона Антиохийского Собора. Основная идея канона — не насаждение какой-то новой иерархической власти (митрополичьей), а создание гарантий против постоянных епископских споров и раздоров из-за пределов своих церковных областей. Этнографический и территориальный принцип разграничения церковных округов вводится вовсе не для того, чтобы усилить власть епархиального архиерея, а скорее наоборот, для того, чтобы ее ограничить или, во всяком случае, субординировать и упорядочить, чтобы положить предел самовольным захватам одних епископов у других и возникавшим отсюда епископским дрязгам, которыми сплошь и рядом принуждены были заниматься церковные Соборы, не исключая и Вселенских.

Историческая часть в речи г. Куляшева еще слабее. Его общее представление о ходе развития епархиального строя за первые века совершенно фантастично и ни с чем не сообразно. В особенности оригинальна его теория эволюции епископской власти, которая будто бы в конце первого века была очень крепка, затем в начале второго века ослабела, а в конце второго века снова окрепла. Это, по-видимому, личное открытие автора, доселе науке неизвестное, да едва ли когда-либо и будет ей известно, так как противоречит целому ряду твердо установленных данных (например, послания Игнатия Богоносца в начале II века). Такая историческая аберрация и путаница произошла в уме автора, по-видимому, от того, что он не полагает должного различия между историей и современностью, как это видно из того, что у него мы здесь же находим и упоминание о «товарищах» и рассуждение о вреде всякого вообще коллегиально-выборного представительства. Но больше и сильнее всего в речи г. Куляшева лично меня задело его указание на то, что будто бы мои рассуждения и взгляды на ход церковно-канонического развития древнейшей Церкви не согласуются или даже противоречат взглядам таких общепризнанных авторитетов и моих дорогих учителей, как проф[ессора] Болотов и А. П. Лебедев и как мой ближайший союзник и коллега проф[ессор] В. И. Мышцын. В противоположность некоторым ораторам, в особенности из категории так называемого «ученого монашества», я признаю привык уважать авторитеты и признал бы себя ошибающимся, если бы в чем-либо серьезно разошелся с ними. К счастью, ничего подобного на самом деле и нет. Так, о полной солидарности моих взглядов со взглядами проф[ессора] Болотова убедительно свидетельствует тот раздел 2-го тома его лекций, который специально посвящен церковному строю в первые три века христианства (452–466 стр.). Здесь проф[ессор] Болотов целым рядом документальных данных доказывает и фактическую близость пресвитеров к епископам и широкое участие клира и мирян в общецерковной жизни. Что же касается проф[ессоров] Лебедева и Мышцына, то книга первого «Духовенство древней Церкви» послужила толчком для меня и моей докторской диссертации, а книга второго — «Устройство древней Церкви» проходила чрез мои руки и была именно при моем непосредственном участии увенчана богословской степенью. Г[осподина] Куляшева, очевидно, соблазнило то обстоятельство, что проф[ессор] Мышцын утверждает в своей книге «монархический епископат», что который г. Куляшев, очевидно, понял в смысле епископского абсолютизма. Но смею заверить моего оппонента, что здесь сплошное недоразумение: говоря о монархическом епископате, проф[ессор] Мышцын тем самым лишь противопоставлял его коллегиальному, но никак и в мыслях не имел говорить об епископском абсолютизме. Насколько проф[ессор] Мышцын далек от всякого подозрения в чем-либо подобном, всего лучше свидетельствует сборник его крайне живых и интересных публицистических статей по вопросам о церковной общественности, помещенных в «Богословском вестнике» за 1905–1906 гг. Здесь по обсуждаемому нами вопросу мы находим например интересную выдержку: «Прихожане должны принимать участие как в избрании себе священника и епископа, так и в управлении и притом не только приходском, но и в епархиальном, участвуя в епархиальных съездах и преобразованных консисториях». У него же мы находим и такую совершенно правильную критику различения голосов на решающие и совещательные: «Мы лично думаем, — пишет проф[ессор] Мышцын, — что разделение голосов на решающие и совещательные не церковного происхождения. Оно было чуждо Древней Церкви и привнесено сюда позднее, когда нравственные отношения стали портиться и заменяться правовыми под влиянием государственного права». Все это такие мысли и слова, которые дают мне полное право видеть в проф[ессоре] Мышцыне не противника, а самого близкого и горячего союзника.

Подходя к концу своей ответной речи, даю краткие реплики и двум моим самым ярым оппонентам — архимандритам Матфею и Вениамину. Их возражения и речи проникает один и тот же дух — дух повышенной эмоциональности и как создание продукт ее — дух тенденциозности и нетерпимости. В частности, у архимандрита Матфея эти отрицательные черты сказались в той легкости, с какой он направо и налево бросал эпитет «нечестный». Нечестным он признал, как мы уже видели, не то Предсоборный совет, не то соборный секретариат. Нечестным же он назвал и поведение оппозиции за то, что она, якобы, уничтожает все права и привилегии епископата. Но как в первом случае, так и во втором, отец архимандрит, видимо, пересолил и хватил чрез край, так как выставил епископов в довольно неприглядном для них свете, только как упорных защитников каких-то своих классовых выгод, а не как бескорыстных ревнителей дела Божия и блага церковного; едва ли кому-либо из епископов особенно понравится такая медвежья услуга. Далее, характеризуя епископский абсолютизм в чисто диктаторских тонах, архимандр[ит] Матфей естественно негодует на всякую попытку общинно-церковного ограничения такого абсолютизма. И здесь же он делает такой выпад, что, мол, при подобной конституции епархиальный архиерей будет больше связан и хуже себя чувствовать, чем любой ректор семинарии или даже волостной старшина. Если я не ошибаюсь, о. архимандрит тоже состоит где-то ректором семинарии и, вероятно, судит по собственному опыту. И мне искренно жаль ту семинарию, где имеет место такой самодержавный ректорский абсолютизм. Но я еще сильно сомневаюсь в том, насколько все это справедливо, и не наговорил ли здесь о. архимандрит кое-чего лишнего и на семинарии, и на себя. Наиболее типичным местом в речи архимандрита Матфея считаю я его суждение насчет того пастырского душепопечения, в котором я усматриваю главную суть епископского служения. «Извольте быть пастырями душ и заниматься самоусовершенствованием в собственной келье», — иронически восклицал оратор. Мне очень жаль этого молодого архимандрита, стоящего, по-видимому, на близкой очереди к архиерейству, что он еще совершенно не созрел для сего высокого служения, о котором лучшие наши архипастыри были совсем иного мнения. Вот, например, выдержка из статьи архиепископа Сергия: «Мы, пастыри Церкви, призваны не к тому, чтобы господствовать над наследием Божиим (1 Петр. 5, 3), а к тому, чтобы вместе с благовестием предать своей пастве и души наша (1 Сол. 2, 8), чтобы искать не своей власти, не своего авторитета или покоя, а одного лишь спасения верных нам словесных овец… Мы стоим на правильном пути не тогда, когда наша паства нам служит, а тогда, когда мы ей служим и потребностями ее благополучия определяем всю нашу духовную и телесную жизни» (из «Церковного вестника», смотр. «Богосл[овский] вестн[ик]», 1905 г., июнь, 234 стр.). Я добавлю к этому еще следующее, высоко назидательное признание известного епископа-аскета Феофана Затворника: «Пусть возьмут у меня все права и оставят только свободу — не стесняясь говорить по-пастырски… Торжество пастырства не во внешнем блеске без силы, а во внутренней силе их слова над другими пасомыми». Вот в чем сила и слава истинного архиерейства, а не во внешнем блеске и силе, о которых так ревнуют наши очередные кандидаты в архиерейство. Не малый грех на свою душу взял тот же почтенный отец архимандрит, когда сказал, что Древняя Церковь не знала никаких епископских советов и что великие светильники этой Церкви Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и другие потому-то и просияли, что им никто не мешал и никакие советы их не заслоняли. Если бы о. архимандрит не поленился бы хотя сколько-нибудь пополнить и освежить свой, видимо, небогатый запас патрологических и церковно-исторических сведений, то он никогда бы не рискнул сделать подобное неосторожное заявление. Ведь вся церковная история, начиная еще с мужей апостольских, положительно полна данными самой деятельной и широкой церковной конституции, олицетворенной хотя бы в так называемых «пресвитериумах». Пусть отец архимандрит познакомится с этим материалом хотя бы по прекрасной статье проф[ессора] Н. И. Сагарды, помещенной в двух июньских номерах «Церковно-общественного вестника».

Перехожу к последнему из тех оппонентов, кому считаю нужным ответить, — к архимандриту Вениамину. Слышавшие его речь передают, что она была особенно эмоциональная и что оратор, как говорится, побил все рекорды «на злобу и резвость». В протокольной записи речь отца Вениамина, очевидно, сильно поблекла и сохранила сравнительно мало следов излишнего оппонентского усердия. Со многим в речи отца архимандрита я готов даже согласиться. Особенно мне понравилось вступительное его замечание о том, что работа епископа должна быть чисто духовной и что в настоящее время многие владыки не стоят на высоте задач этой работы. Но, сделав такой совершенно правильный подход к теме, отец Вениамин как-то совершенно неправильно с нее соскочил, перейдя на крайне скользкий для него путь научной и даже чуть ли не личной полемики со мной и моей книгой (докторской диссертацией). Хотя я имею законнейшее право самозащиты, но не хочу им пользоваться в полной мере, щадя наше время для более нужного и важного. Ограничусь лишь всего двумя небольшими репликами. О. архимандрит, видимо, довольно детально знаком с историей прохождения моей докторской диссертации в Московской академии, когда там царил «вотчинный режим» недавно удаленного оттуда ректора, епископа Феодора. История эта насколько скандальна для главного виновника ее — епископа Феодора, настолько же почтенна и выигрышна во всех отношениях для меня. И я положительно недоумеваю, как это о. архимандрит рискнул задеть эту историю? Что это — quasi наивное лицемерие или сознательное морочение публики в расчете на то, что многие поддадутся обману? Но смею заверить моего оппонента, что история с моей докторской диссертацией известна всей церковно-общественной России и никакому развязному критику из «ученых монахов» ее не перекроить и не переделать по своему вкусу. Не менее того удивляет меня здесь и ссылка на отзыв проф[ессора] Алмазова. Я должен публично заявить, что отзыв проф[ессора] Алмазова никому гласно не известен: он читан лишь в закрытом заседании совета и затем решительно никому не показывался и нигде не печатался. Даже я, лицо исключительно заинтересованное в этом отзыве, его не имел и не знаю. И как же знает этот отзыв о. архимандрит, из каких таких источников и как он проник в его содержание? Узнать это мне было бы интересно, и я ставлю этот вопрос своему почтенному критику заранее уверенный, что он на него не ответит а, пожалуй, и поучительно для характеристики моральной физиономии моего критика и его «полемических» приемов. Мой храбрый критик упрекал меня за тенденциозность и передержки в диссертации. Но мало ведь это сказать, важно все это и доказать. А о. архимандрит освободил себя от труда всякого доказательства. Тогда ломаный грош — цена и всем его голословным упрекам, какими он только лишний раз засвидетельствовал, что он не знает и не уважает науки. А что о. архимандрит действительно невеглас в науке, в этом торжественно сознался он и сам в Отделе о высшем церковном управлении, когда однажды заявил: «Вот я — ректор семинарии, а о Соборах и Патриархах ничего не знаю и потому и нуждаюсь в специальных докладах об этом». И я Тогда я счел это за искусный тактический прием, а теперь я вижу, что все это надо понимать буквально. Столь же, как эти обвинения, необдуманны, сбивчивы и противоречивы, а нередко и анекдотичны и все собственные экскурсии о. архимандрита Вениамина в область патристики, и церковной истории и современности. Я не стану даже их разбирать, так как недостатки их самоочевидны, а время слишком дорого. Приведу лишь во вразумление и обличение о. архимандрита следующую прекрасную цитату из сочинения епископа Феофана Затворника, направленную как раз по адресу всех таких же неправильных подобных ему защитников епископата: «Будь неладен тот, кто разъединил и разбил древний добрый союз членов Церкви столь вожделенный для блага всех. О соединении всех Господу помолимся. Чего у нас нет? Одно из величайших зол — полицейская и приказническая душа в делах церковных. Она всех охватила и всех закалила северным холодом и жизнь замерла. Присмотритесь, у нас нет отцов в Церкви, а есть что-то странное, надзирательское, судебное. Потому-то отцов не тянет к детям свет и тепло, и дети стоят спиною к отцам». Не ясно ли отсюда, что надлежит нам всем делать? Да, это до осязательности просто и ясно. Нам необходимо растопить лед взаимного недоверия, заподазривания и самолюбия. Надо создать иную атмосферу церковной жизни и вырвать с корнем из нее старый бюрократически-приказный и начальническо-властный тон, заменив его новым, ему противоположным духом, отечески любовным и тепло, семейно-благожелательным. А для этого, разумеется, необходимы и те или иные внешние меры и реформы. В области епархиальной жизни одной из первейших мер и этого рода и является организация епархиальных соборов и советов, которые и как раз призваны к тому, чтобы послужить переходным мостом через пропасть, которая в настоящее время разделяющую пастырей от паствы. И, разумеется, все искренние друзья церковного возрождения могут только горячо приветствовать наведение таких мостов.

Заседание окончилось в 2½ час[а] дня.

Председатель

Члены Отдела:

Делопроизводитель Е. Петровский

ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 252. Л. 61–74. Машинопись. Подлинник. Подпись — автограф. Рукописные вставки и подчеркивания. На листах с обеих сторон наверху рукписные пометы — нумерация от 1 до 25 (непронумерованы только два последних листа).

ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 254. Л. 87–100. Машинопись. Копия.