11 сентября 1917 г.
Заседание состоялось в 10 час[ов] утра в актовом зале духовной семинарии под председательством товарища председателя Отдела прот[оиерея] А. Я. Зыкова, в составе 80 членов Отдела, расписавшихся в прилагаемом при сем списке.
По оглашении делопроизводителем М. М. Преферансовым протокола предыдущего заседания слово предоставлено было проф[ессору] А. И. Покровскому, который выступил с докладом следующего содержания.
Работа нашего Отдела стоит в средине, а я бы еще добавил — и в центре всей работы по организации церковного управления вообще. Центр этот не механический только (выше — центральная организация, ниже — приходская), но и идейный, определяющий собою природу церковного строя вообще, поскольку именно епархия как малая самозаключенная Церковь есть основная единица каждой Поместной Церкви. Повторяю, именно епархия, а не приход, потому что приход — лишь дробная часть церковного целого, а далеко не все это целое, ибо в приходе нет налицо епископа. Без епископа же нет Церкви и, ergo, немыслима и невозможна и никакая реальная церковная единица. Наоборот, епархия и по догматическому учению, и по каноническим данным, как союз епископа и общиной, есть уже вполне определенное самодовлеющее и автономное целое. Все же остальные более сложные формы церковного строя будут лишь скорее механическим, чем идейным осложнением тех взаимоотношений, по каким живет и управляется епархия. Они творятся по ее образу и подобию.
Нормы церковного строя заложены в епархиальном устройстве, в тех взаимоотношениях, в какие поставлены здесь епископ и община. Вот почему работам нашей комиссии я придаю самое важное, можно сказать, решающее значение.
В общем плане наших работ первый принципиальный вопрос, с которого мы решили начать свои работы, — это вопрос: какой принцип должен быть положен в основу епархиального строя, в значении его прочного фундамента. В качестве ответа здесь возможна лишь дилемма: или принцип единоличной власти епископа (каковую он может, если хочет, с кем-либо делить или кому ее делегировать), или принцип соборности, по коему епископ обязан разделять свою власть с общиной. Православная догматика и каноника дают на этот вопрос ясный и замечательно согласный ответ, который на мой взгляд, особенно удачно сформулирован в следующих словах нашего известного церковного историка Е. Е. Голубинского: «Писания апостольские и мужей апостольских ясно свидетельствуют, что апостолы учредили епархиальное управление не единичное, а соборное, история церковная ясно свидетельствует, что в продолжение первых веков было в ней епархиальное управление именно такое, какое учредили апостолы. Правда, соборность в церковном епархиальном управлении сменилась единоличностью очень давно. Но злоупотреблению никакая давность не придает и не может придать значения права… Желая нашей Церкви обновления и возрождения к лучшему, мы горячо желаем, чтобы епархиальная власть в ней была не единоличною, а соборною».
Но не ломимся ли мы в открытую дверь, ведь теперь, по-видимому, все убеждены, по крайней мере на словах, если не на деле, что соборность есть высшая, отличительная печать православия, настоящая его душа и основная сила, проникающая сверху донизу все виды и формы церковного строя. Соборность для православия столь же типична и характерна, как папство для римско-католицизма. Быть может, здесь нечего и не о чем и спорить, а принять эту аксиому без всяких прений.
К сожалению, сделать так нельзя, так как и в понимании, и, в особенности, в применении принципа соборности у нас и в богословской литературе, и в Предсоборном совете обозначились принципиальные идейные различия, которые мы прежде всего, так или иначе, но должны сгладить и разъяснить.
Открытое отрицание и борьба против принципа соборности теперь, по многим причинам нецелесообразна и опасна; нельзя же в самом деле, явившись на Собор, отрицать его церковную значительность и авторитет, т. е. вырывать почву из-под своих собственных ног. Поэтому борьба с соборностью ведется теперь более тонко и умно, путем более деликатных и тактических приемов.
Одним из таких приемов является тенденция свести соборное начало с его церковного пьедестала и поставить его ниже единоначалия, в частности, например, патриаршеского. С приемом такого рода мы недавно встретились на лекции архиепископа Антония, который всемерно возвеличивая Патриарха, очень искусно, как бы мимоходом задел и Собор. Владыка указывал, что для церковного единения нужна полная живая вера и общее горячее чувство, прикрепленное к единому центру — к живой личности Патриарха. Отсюда — чтый да разумеет, что патриаршество, в сущности, и лучше, и выше, и нужнее всякой соборности.
Но это все же лишь выводы. А вот и факты. В суждениях большинства членов первого Предсоборного присутствия и в мнениях меньшинства членов Предсоборного совета ясно сказалась тенденция трактовать соборность как нечто внешнее, механическое и потому ставить его ниже интимно-внутреннего объединения членов Христова стада, которое они называют органичностью. Чтобы не утомлять вашего внимания цитатами и ссылками, я приведу лишь одну небольшую цитату из статьи нашего председателя преосвященного Георгия «Соборность в церковном управлении», помещенной в «Церк[овно]-общ[ественном] вестн[ике]» № 78. Соборное управление, говорит владыка, есть управление внешнее, ничего существенного не дающее по сравнению с епархиальным управлением. Оно (соб[орное] нач[ало]) имеет второстепенное значение. И без него, например, наша Русская Церковь долгое время прекрасно обходилась и даже просияла многими святыми, так что соборность отнюдь не составляет чего-либо существенно необходимого. Это не сущность и не душа православия, а только некоторый придаток, и, быть может, даже довольно сомнительного свойства, в особенности при его широком толковании.
Заодно отметим здесь и другое, еще более оригинальное мнение преосвященного Георгия, что начало соборности даже и не приложимо к епархиальному строю. Соборность, по взгляду владыки, характеризует собою лишь высшие органы церковного строя (областные и центральные). К основной же епархиальной норме этот принцип вовсе не приложим. Здесь соборность должна быть заменена органичностью. Соборность относится лишь к высшим формам церковного строя, без которых легко и обойтись. А следовательно, так же легко обойтись и без соборности, ограни[чи]вшись только внутренним общением, какое дано в понятии органичности.
Совершенно устраняя из наших прений вопрос о том, нужны или не нужны высшие формы церковного строя, а также отлагая пока до времени спор о том, распространяется или нет действие соборного начала на епархиальный строй, мы ограничимся лишь рассмотрением вопроса о природе соборности и органичности в Церкви и характере их правильного взаимоотношения.
Скрытые враги соборности, выдвигающие на его место начала органичности, выходят из предпосылки, что соборность и органичность Церкви — понятия различные и чуть ли даже не противоположные, и во всяком случае, что первое есть начало внешне-механическое, а второе — начало внутреннего синтеза.
Категорически протестую против такого совершенно ни на чем не основанного противоположения этих весьма близких, почти не отделимых понятий и против ложного освещения того и другого. Совершенно превратно толкуют догматико-каноническую соборность Церкви те, кто понимает ее внешне, грубо механически и ультрамонтански-папистически. Понимать соборность или кафоличность Церкви лишь в смысле теории и внешне-механического соединения лиц, живущих на этой территории, это значит идти по стопам римского католицизма, понимающего свою католичность именно в этом внешнем смысле, заменяя внутреннее начало личность папы.
Первоначальное Православное понимание соборности совсем
иное, это не только внешнее, пространственное объединение во Христе, но и
внутреннее духовное их слияние и подчинение
единому руководству Св. Духа, волеизъявляющего в святой Его, соборной и
апостольской Церкви. Соборность есть то внутреннее сцепление разрозненных
частей церковного организма, благодаря которому они внутренно объединяются друг
с другом и все вместе соединяются с главой Церкви Христом и получают
руководственное откровение и благодать освящения во Св. Духе. Отсюда идеал
собора — «все единодушно исповедуем»; отсюда же и дерзновенная формула, по
которой в Церкви, через ее соборность, вещает сам Св. Дух — «изволися Духу Св.
и нам». В этом единственно правильном понимании соборности она совпадает с
церковностью, составляет идеал церковности: «Едино тело, един дух, едино
крещение, един Бог и Отец всех, якоже и звани бывшее в едином уповании звания
вашего».
Из наших светских писателей славянофилов такое учение о церковности и
такое идеальное понимание православной соборности в отличие от грубого папизма
и индивидуалистического протестантизма убедительно развил в своих письмах о
богословии А. С. Хомяков, которому принадлежит также такое выразительное
определение: «Церковь есть соединение разумных тварей, для преуспеяния в любви
путем взаимного общения… Церковь называется соборной, т. е. кафолической,
вселенской, но не во внешнем только географическом и этнографическом смысле, а
в смысле более внутреннем, ибо и самое слово собор выражает идею собрания не
только в смысле проявленного, видимого соединения многих в каком-либо месте, но
и в более общем смысле всегдашней возможности такого соединения. Вот почему
выражение «Церковь соборная» тоже, что Церковь свободного единодушия,
единодушия полного, в котором исчезли национальности, нет ни греков, ни
варваров, нет различия по состояниям, нет ни рабовладельцев, ни рабов». Итак,
по Хомякову, Церковь implicite всегда соборна,
причем эта возможность иногда проявляется explicite, во вне, в
форме Вселенских и Поместных Соборов. В. С. Соловьев также считает соборность
центром жизни. «Отличительный признак божественности в Церкви, говорит он, есть
внутренняя ее всецелость или кафоличность. Всецелость не арифметическая и
механическая, а в смысле мистической связи и духовно-нравственного общения всех
частей и членов Церкви между собою и с Божественным Главою». «Сущность Церкви,
говорит Л. Тихомиров, не в форме, а в духе. И сущность соборности не во внешней
форме собрания, а во внутреннем единении мысли воли».
Ergo, все попытки опорочить соборность в Церкви, низвести ее в разряд каких-то внешних, механических и второстепенных, проявлений церковности должны быть решительно отклонены как нечто чуждое православию, отзывающее католичеством и даже грозящее чуть ли не ересью. Αἵρεσις есть горделивое притязание отдельной личности на права вселенской истины. Истина в Церкви открывается лишь соборному сознанию и уму. Отрицающие это думают eo ipso постигнуть эту истину не соборным путем, а путем индивидуальным, личным. Чрез это они отрекаются от вселенского единства; а это и есть типичная черта церковного раскола и даже ереси. Собор и соборность — основные черты православия, и отрицание их есть хула на Христа и Св. Духа. Мысль эту особенно ярко и сильно выразил Вл. С. Соловьев: «Истинная кафоличность обусловлена не полнотою числа чрез внешнее собрание единиц, а полнотой духовной целости чрез отвержение всякого самолюбия и обособления в каждой единице. Божественно в Церкви все то, в чем нет самомнения и обособления личного, народного, местного и всякого другого».
Другим, более тонким походом против соборного начала является замена или подмена его началом органическим, причем здесь под органичностью понимают своеобразное учение о церковном организме. Я повторяю — именно своеобразное, потому что обычное церковное и апостольское понимание органичности, т. е. учение о Церкви как о теле Христовом не только не противоречит принципу соборности, но наоборот и обуславливает его: соборность вытекает из органичности. Если Церковь есть живое тело Христа, то она состоит из многих членов, которые должны быть внутренно слиты, т. е. должны жить соборно. Поэтому и древние, и современные богословы и канонисты обычно именно на апостольском сравнении Церкви с организмом и базировали теорию соборности.
Но на Предсоборном присутствии 1905–1906 гг. канонисты старой схоластической школы постарались перетолковать это ясное и определенное апостольское сравнение и придать ему новую, специфически клерикальную окраску. Понятие организма, говорят они, предполагает различие членов. Это различие переходит у них в неравенство, откуда выводится ими полноправность одних при неравенстве других. Так, проф[ессор] Алмазов из различия дарований выводит неравенство полномочий. Проф[ессор] Остроумов выражает ту же мысль еще смелее. А высокопреосвященный Антоний, б[ывший] Волынский, ставит уже и последние точки над i, что присутствие в Синоде, а тем паче на Соборе, клириков и мирян, «есть оскорбление православного слуха». По следам именно этих богословов и канонистов идет, по-видимому, и новейший защитник специфической органичности, наш преосвященный председатель, когда выставляет такую аргументацию: 1) все члены в теле Церкви имеют разное значение, а не одинаковое; 2) отсюда — не все члены епархиального организма имеют одинаковые права: одни имеют большее значение в управлении, другие меньшее. Епископ как глава организма — самые большие, пресвитеры — иереи — меньшие, миряне — еще меньшие. В применении к епархиальному управлению такая органичность выражается в том, что во главе его должен стоять один епископ, который, строго говоря, всем и управляет; остальные же члены управления лишь ему содействуют и помогают, каждый в свою меру. Значит, если при епархиальном епископе и допускается, например, епархиальный совет из пресвитеров и мирян, то лишь с слабым, совещательным голосом, а отнюдь не с полновесным решающим.
Основным недостатком такой теории «специфической органичности» является логический скачок в доказательствах. Из признака различия членов организма совершенно произвольно выводится понятие различия полномочий. Но о полномочиях во всей этой главе нет ни слова, как нет таких юридически-правовых отношений в Церкви вообще. Там нет места спорам о власти, о первенстве членов, о начальствовании и господстве, о подчинении и власти. Все последние понятия характеристичны лишь для земных отношений. В христианстве — дух смирения и служения, дух содействия и помощи, вот в чем проявляется христианская органичность. Лучше всего эту мысль апостола в комментарии на эту главу (1 Кор. 12) разъясняет св. Иоанн Златоуст, который как бы нарочно направляет свое слово против наших оппонентов, перетолковывающих учение о теле Церкви в смысле специфической органичности. «Чтобы мы знали, что все мы едино тело и столь же различаемся друг от друга, сколько член от члена, и чтобы мы не все возлагали на одних священников, но и сами пеклись о всей Церкви, как о теле всем нам общем. Это послужит к большему утверждению и нас побудит к большему преуспеянию». Засим Иоанн Златоуст приводит примеры как вся апостольская Церковь принимала участие в актах церковной жизни — суда, избрания апостолов, диаконов и т. д. Идеал церковности — единение, гармония, а не разъединение на начальствующих и подчиненных. Эта же мысль выражена в словах И. П. Гилярова-Платонова, учителя Хомякова, который говорит: «По основным понятиям о Церкви она должна быть представляема как тело, где есть круговращение соков, а не как машина, где от главного привода вертится все остальное».
Перейдем теперь к последнему вопросу: может ли соборное начало быть
распространено и на епархиальную жизнь или же оно является специфической
принадлежностью высших форм церковной жизни. Преосвященный Георгий, отрицая
мысль о возможности соборов в епархии, аргументирует эту мысль так: собор есть
собрание нескольких единиц, а епархия есть одна единица, поэтому в ней Соборы
невозможны. И Древняя Церковь в области епархиального управления действительно
будто бы никаких Соборов у себя не
имела и не знала. Соборы стали возможны лишь тогда, когда несколько Церквей и
их епископов стали собираться вместе. Следовательно, Соборы — не
внутрицерковный, а междуцерковный орган и в области епархиального управления
они невозможны.
В этом ограничительном для соборности ее
определении даны два главные аргумента: 1) обращение к существу соборности и 2)
апелляция к ее истории. И то и другое одинаково неправильно и не выдерживает
критики. Что касается первого, т. е. определения самого существа соборности,
или Собора, то Собор вовсе не есть случайное соединение нескольких церковных
единиц, в данном случае, например, епархий. Такое понимание соборности грешит
той самой внешней механичностью, подробная речь о которой у нас уже была выше.
Истинное понимание Собора то, что соборность есть внутренняя спайка живых и
активных членов элементов
церковного организма, почему-либо пришедших во временное замешательство или
расстройство и потому собирающихся вместе, чтобы, обсудив коллективным
разумом войдя в живое внутреннее
взаимообщение, под руководством Св. Духа, восстановить свою гармонию. А при
таком более углубленном и истинно-церковном понимании соборности, разумеется,
нет никаких препятствий применения ее и в епархии, так как нужда в тесном
взаимообщении и согласном действии всех членов епархиальной Церкви между собою
и со своим епископом всегда налицо, и этого отрицать никто не сможет.
Такая необходимость епархиальных соборов будет для нас еще неизбежнее и убедительнее, если мы сравним древне-церковную и каноническую епархию с нашей современной. Что такое была древне-церковная епархия, о которой говорят каноны? Это в сущности немногим разве больше того, что представляет наш современный приход. Епархия, или парикия — это городской приход с прилегающими к нему уездными селениями, возглавленный одним городским епископом. Неудивительно, что такие епархии по количеству христианского населения были очень малочисленны: несколько десятков, сотен, самое большее — тысяч христиан. Вот почему и количество таких епархий было очень многочисленно: 200–600 приходов-епископий на пространстве одной какой-либо гражданской римской провинции, например, проконсульства Азии или Африки. В подобной миниатюрной епархии все отношения были семейные и патриархальные, и епископ там действительно был общим отцом своей духовной семьи, лично знавшим каждого из своих детей и чуть ли не ежедневно с ними видавшимся. «Ибо, по словам Иоанна Златоуста, плох тот священник, который, как торговка на рынке, ежедневно не обегает домов своих прихожан». Там все знали друг друга и тем не менее все же считали своим долгом сходиться сообща вместе на пленарное церковное собрание и там обмениваться мнениями и вершить свои церковные дела.
А что такое наша современная епархия. Да она со своей тысячеверстной территорией и с миллионным населением не менее как в десятки, а то и в сотни раз превосходит древнецерковную епархию. Здесь нет места патриархальному укладу и личному знакомству. Здесь безусловно необходим известный представительный церковный орган для того, чтобы все и всех информировать, соглашать и объединять. А таким церковным органом только и может быть правильно организованный Собор. Современная епархия равняется древней митрополии, а Соборов митрополичьих округов не отрицал еще никто. Ergo, принципиальное отрицание соборности, в особенности в условиях современности, явно безнадежно.
Еще более беспочвенно и практическое отрицание, якобы опирающееся на
историю. Говорить, что Древняя Церковь при одном епископе Соборов не знала,
может только тот, кто действительной-то историей Соборов никогда не занимался и
стоит от нее далеко. Мне пришлось вплотную подойти к этому вопросу в своей
докторской диссертации о Соборах первых трех веков христианства, и на основании
этого детального изучения вопроса в его документальном освещении я категорически
утверждаю, что в епархиальных общинах Соборы не только были, но что в них-то
они и зародились: отсюда они вышли, здесь сложилась их основная схема, и эта
схема легла в основу всей последующей церковно-соборной жизни. Приходские
собрания, или маленькие соборики, составлялись в древности в каждой общине
еженедельно под председательством епископа, при участии клира и мирян. У
Киприана в его письмах много говорится о таких маленьких соборах Карфагенской Церкви
и о том, как постепенно они расширялись путем привхождения делегатов от других
общин. Ближайшим поводом для такого привхождения делегатов явилось избрание в
данной общине епископа. Избирательные Соборы и явились первым толчком для
расширения общинных рамок Собора. Другим поводом для расширения соборов было
явилось то, если когда данная община была особенно сильна; тогда на ее Собор шли
за разъяснениями делегаты слабых общин. Об этом последнем свидетельствует вся
история главных городов — митрополий. Являясь политическими центрами,
митрополии были и центрами религиозными; сюда приезжали со своими духовными
нуждами представители провинциальных
епархий — сначала случайно, а потом упорядоченно весной или осенью.
Апост[ольское] прав[ило] 37, I Всел[енского собора]
5-е, VI 8-е и проч. говорят о
таких Соборах в митрополии. Итак, надлежит отметить три стадии развития Собора
1) в епархии — приход, где на лицо были все элементы Собора, 2) избирательный Собор
и 3) Собор провинциальный, периодический. На последнего рода Соборы приезжали в
качестве представителей из провинции большей частью епископы, что объясняется
уважением общины к епископу — ее избраннику. Но епископы приезжали на Собор в
митрополию за решением возникших в их епархиях недоумений. Таким образом,
постепенно исторически и создавалась основная двухсоставная схема
провинциального церковного Собора: его фундамент, или нижняя палата Собора —
это пленарное собрание церковной общины метрополя, а его верхний слой, высшая
палата — это «число епископов» (numerus episcoporum), сначала случайно, а затем и организованно
приезжавших на Собор метрополя. Следовательно, междуцерковный Собор сам
сложился и вырос из одноцерковного
малого Собора, Собора главной церковной общины той или другой
церковно-гражданской провинции.
Соборы одной епархии или Церкви засвидетельствованы столь прочно, что их не рискуют отрицать и канонисты старой школы, в общем очень неблагоприятной к Соборам. Для епархиальных соборов они даже делают то исключение, что признают на них участие клира и мирян. Так, например, проф[ессор] И. С. Бердников определенно заявляет, что об участии клира и всего народа упоминается только тогда, когда церковные Соборы имели значение Соборов епархиальных по делам одной епархии. А проф[ессор] Алмазов, ссылаясь на знаменитую актовую речь А. С. Павлова об участии мирян на древних церковных соборах, решительно заявляет, что участие это имело место собственно в епархиальной жизни, а не в общецерковной.
Апологеты епископского абсолютизма обычно ссылаются на 39-е прав[ило] Апост[ольское], которое гласит: «пресвитеры и диаконы без воли епископа ничего да не совершают». Но при рассмотрении этого правила в контексте с предыдущим 38-м и последующим 40-м выясняется, о чем здесь идет речь. Эти правила определенно говорят об управлении церковным имуществом. Итак, здесь речь идет не отвлеченно о правах епископа вообще, а имеются в виду его определенные права — именно по управлению церковным достоянием. Правда, Зонара и Аристин толкуют вышеприведенное 39-е правило расширительно. Но их ограничивает Вальсамон, и последнее толкование признается более соответствующим предмету. При этом необходимо отметить, что последующими каноническими постановлениями права епископа ограничены и в этой хозяйственной области, где создан контроль клира над этой стороной епископской власти, путем введения при нем особой должности эконома (IV Вс[еленского Собора] 26).
Второе возражение, на которое ссылаются противники соборности, это сравнение в Апостольских постановлениях епископа с головой, а мирян — с хвостом. Ты, хвост, говорится здесь, не можешь учить головы. Действительно, нужно согласиться, что такая тенденция существует в Церкви издревле. Объясняется это тем, что церковный апостольский строй под влиянием тенденций языческого Рима постепенно терпел порчу, в Церковь проникала римско-классовая точка зрения деление на ordo и plebs. Но в тех же Апостольских постановлениях сохранилась и чисто апостольская точка зрения, например, во 2-й главе, где заповедуется, чтобы в Церкви никто не превозносился, чтобы собрания состояли из клира и мирян и т. д. «Выслушайте, епископы, выслушайте и вы, миряне, говорил Господь: рассужу между овчатем и овчатем и между овном и овном… Ибо и овцы, и овны разумные, а не бессловесные ибо как овца, не идущая за хорошим пастырем, оставляется волкам на погубление, так и идущая за худым пастырем непременно умрет, потому что волк сожрет ее. Посему надо бегать пастырей губителей» (Апост[ольские] пост[ановления] 2, 19). «Никто из вас да не превозносится впредь братом хотя бы он был пророк или чудотворец. Равно и епископ да не превозносится перед диаконами и пресвитерами, и пресвитер перед народом, потому что собрание составляется из тех и других» (там же). Вот это-то последнее авторитетное указание на состав Собора из тех и других, т. е. из епископов и из общины, и есть основная каноническая норма всякой церковной соборности.
Каковы же выводы из всего вышесказанного?
Они сводятся к следующему. Епархия есть первичная каноническая единица, отражающая в себе дух и характер вселенской Церкви — экклисии.
Великая вселенская экклисия есть живое тело Христа, Им возглавляемое и благодатно управляемое Св. Духом. По условиям пространства, времени и вообще земной нашей ограниченности, жизнь великой вселенской экклисии выражается и отображается во множестве различных форм и видов. Последней и малейшей по своим размерам формой этой экклисии является епархиальная Церковь. Но и в ней во всей полноте и целостности, хотя и в малом размере или масштабе, отражается жизнь и строй вселенской экклисии. Епархия живет тем же духом и управляется тем же строем, что и вся Церковь. Мысль эту прекрасно поясняет сравнение с солнечным диском, одинаково и целостно и полностью отражающимся, как в целом океане, так и любом наполненном водой сосуде, так равно и в каждой малой капле этой воды. Вся разница здесь не в существе дела, а лишь в объеме или, вернее, в масштабе.
Основное свойство Церкви, а следовательно, и епархии — это соборность, или кафоличность, понимаемая не внешне топографически, или территориально, а внутренно — идейно, в смысле внутренней спайки, того целокупного хорового начала, о котором писали наши славянофилы и той активно-творческой органичности, о которой говорил ап. Павел. Смысл этой органичности — не в иерархии дисциплины, не в соревновании по категориям властвования и подчиненности («да не будет распри в телеси»), а в союзе взаимообщения, взаимослужения, единения и любви, в дружной, совместной работе на благо и пользу общего целого. Вражда, соперничество, препирательство о своем положении и роли — все это вещи абсолютно невозможные в правильно функционирующем человеческом организме. А если там когда-либо и замечается гипертрофия или, наоборот, атрофия отдельных членов, то это служит выражением болезненного состояния организма и гибельно для него.
Отсюда глубокий смысл получает известное популярное выражение Ф. М. Достоевского, что Русская Церковь в параличе. Да, она глубоко больна, и больна именно потому, что в ней атрофированы ее низшие члены (клирики и миряне) и гипертрофированы высшие (епископы и черное духовенство). Но, оторвавшись от низов, от почвы церковно-народной общественности, высшая иерархия горько поплатилась за это и сама: она попала в плен бюрократической государственности и дошла до унижения распутьевщины. Чтобы исцелить нашу Церковь от этого паралича, необходимо восстановить правильную циркуляцию всех жизненных соков церковного организма, надо призвать к активной жизни и работе все атрофированные члены Церкви, а также и разгрузить все, излишне обремененные непосильной для них работой. А для всего этого нужно сравнительно не много: на первых порах хотя бы только то самое, что рекомендует нам тот наш общий авторитет, на прекрасных сочинениях которого большинство нас воспиталось, — покойный академик Е. Е. Голубинский, который по данному предмету рекомендует следующее: «Относительно епархиального управления, или выражаясь точнее… относительно управления епископов их епископиями — имеет быть сказано то немногое, что из единолично-епископского, каково оно у нас теперь, оно должно быть превращено в коллегиальное епископско-пресвитерское, так чтобы состоящие при епископах члены коллегий, именуемых у нас теперь консисториями, имели голоса не совещательные только, как это ныне, а совершенно такие же решающие, как и голоса самих епископов» (О реф[орме] в быте Русск[ой] Церкви, 113 стр.).
Этим прекрасным пожеланием мы пока и заключим свое слово.
После перерыва преосвященный Челябинский Серафим выступил с докладом следующего содержания.
На предстоящем заседании Всероссийского Поместного Собора предположено рассмотреть вопрос о преобразовании епархиального управления, причем самое преобразование должно совершиться на догматико-канонических началах, не оставляя без внимания и действующие церковные и государственные законы. Готов и проект правил и основоположений епархиального управления, разработанный членами Предсоборного совета, проект внесенный на рассмотрение нашего Отдела и долженствующий, может быть, лечь во главу угла нашей работы. Настоящим докладом я не намерен вдаваться в критическую оценку проекта об епархиальном управлении. Но, ознакомившись с проектом, я был удивлен малым местом, какое отведено во всем епархиальном управлении, во всей епархиальной жизни епископу. И вот задачей настоящего моего доклада будет только на основании Слова Божия и церковных канонов указать, какое место в жизни епархии занимает и должен занимать епископ. Оговорюсь, что я не намерен защищать, как ныне выражаются, епископский абсолютизм. Совсем не то. Не буквы и канона буду держаться, зная отлично, что каноны даны не для того, чтобы Церковь следовала и руководилась ими рабски, — ведь многие частные каноны вызывались временными, внутренними и внешними условиями жизни Церкви. В числе канонов есть и такие, которые еще Григорий Богослов назвал «умершими», «забытыми», т. е. переставшими управлять жизнью Церкви. Одушевленная живым духом Церковь относилась и относится к делу своему жизненно. А жизнь имеет свои права. И Церковь, вырабатывая свои законы, применялась к требованиям жизни, но крепко хранила одно: не противоречить канонам, быть в согласии с ними, последовать канонам. Верная духу древних канонов, Церковь дает свое каноническое решение вопросов новых. Епископство церковное, ныне по благодати преемствующее апостольству, может с полным правом, хотя и не равняя себя с апостолами, повторить слова апостола: «Мню бо ся и аз Духа Божия имети» (1 Кор. 8, 40). Но не нужно забывать того, что в строе Церкви есть многое такое, что составляет самую внутреннюю, неизменную сущность ее правобытия, есть основные каноны, которые, опираясь на завет Христа и указания апостолов, устанавливают и утверждают эту сущность; они не могут быть изменены ни при каких условиях (см. 1-е пр[авило] IV [Вселенского Собора]: «тверды и нерушимы пребывали»; 2, VI: «непозволено изменяти и отменяти», иначе епитимия; VII, 1). Таков нынешний епископский строй Церкви, преемственно идущий от апостолов, первых вождей Церкви. Таково иерархическое подчинение пресвитеров и всей вообще паствы епископу. Каждая епархия есть не что иное как Поместная Церковь. Из понятия о Церкви и нужно выходить при решении поставленного нами вопроса. По учению апостола Павла (1 Кор. 12, 12–27), все верующие во Христа, вступившие чрез веру и крещение в религиозное общение, составляют одно общественное тело, одушевленное духом Божиим и возглавляемое Христом. В этом теле много членов, имеющих различное назначение, но все члены организма, как для всего организма, так и для прочих членов, соединенных одним жизненным началом, необходимы, — так что ни один член не может сказать другому: ты мне не надобен. Но каждый член отправляет указанное ему Богом назначение. То обстоятельство, что в организме все члены соединены между собою единым жизненным началом, не обезличивает их, не путает их специальные функции. Для правильной жизни и деятельности организма нужно, чтобы каждый член, не вмешиваясь в деятельность других членов, в точности ни на одну йоту не отступая от своего назначения, исполнил то, что указано ему природой. Например, если бы глаз стал исполнять функции слухового органа, то от этого не вышло ничего, кроме порчи зрения и слуха. А если бы нога возомнила себя способной помочь голове в ее мозговой работе, то из этого не могло бы выйти ничего кроме чего-нибудь чудовищного. Приведенное нами понимание учения апостола Павла о Церкви как теле Христовом подтверждается учением мужей апостольских — Климента Римского (гл. 37) Игнатия Богоносца, особенно Григория Богослова (т. 1, 13–14, т. 3, 115–118) и Иоанна Златоустого (т. 10, 297–315). Такое же понимание мы находим и в правилах VI Вселенского Собора (см. 64-е правило). Указанным выше учением апостола Павла о Церкви как организованном обществе верующих во Христа обстоятельно определяется место и значение епископа в жизни Церкви. Ясно и то, что Церковь состоит из пастырей и пасомых, первые — из епископов и клириков. И каждому из этих членов, членов Церкви, принадлежит известный объем власти, дальше которого они не могут простирать свои притязания.
Вся правительственная власть в управлении епископией в Поместной Церкви принадлежит епископу. Эту власть епископ получил от апостолов, — им вручена Церковь: епископу вверена от Бога паства, и он отдает ответ пред Богом о душах своих пасомых (апостольск[ое] 39 и Деян[ия] Всел[енских] Соб[оров] т. 5, стр. 181 — «Выписки» 37 стр.). В творениях Игнатия Богоносца, великого апостольского мужа, этот взгляд на епископа проведен во всех посланиях. «Старайтесь все делать в единомыслии с Богом под управлением епископа, председательствующего на место Бога» (К Магнез[ийцам], гл. 6). «Без епископа никто не делай ничего, касающегося Церкви. Только та евхаристия должна почитаться истинной, которая совершается епископом, или тем, кому он сам предоставит это. Где будет епископ, там должен быть и народ, так же, как и где Иисус Христос, там и кафолическая Церковь. Не позволительно без епископа ни крестить, ни совершать вечерю любви; напротив, что одобрит он, то и Богу приятно, чтобы всякое дело было твердо и несомненно. Прекрасное дело знать Бога и епископа. Почитающий епископа почтен Богом, делающий что-нибудь без ведома епископа служит диаволу» (К Смирн[янам], гл. 8). По учению другого близкого ко времени апостолов церковного писателя, св. Иринея Лионского, епископство есть учрежденное апостолами продолжение их собственного апостольского служения, апостольской должности; поэтому епископы имеют харизму, т. е. дар истины, и к ним, как к хранителям предания, непрерывно идущего от апостолов, нужно обращаться для правильного истолкования смысла Священного Писания. Таким образом, епископы унаследовали весь авторитет апостолов, пророков и учителей Церкви, сделав свои кафедры центром истинного христианского учения, сосредоточили также в своих руках важнейшие акты христианского богослужения (каковы крещение и евхаристия), вместе с администрацией церковного имущества, дисциплинарным судом и обратным принятием в Церковь исключенных из нее (Иринея Лионского книга 3 и 4 — см. мои «Выписки» стр. 1, 39–40, 133–135 и у Суворова — Учебник церковного права, 19). В половине III века св. Киприан Карфагенский засвидетельствовал уже закончившееся развитие епископской должности в христианской Церкви, представляя епископа органом Св. Духа, преемником апостолов, пророком, учителем, первосвященником, судьей и администратором в делах Поместной Церкви. Епископ, по учению Киприана, есть фундамент христианской общины, так что тот, кто не состоит в общении с епископом, находится вне Церкви, а кому Церковь не мать, тому Бог не отец (см. мои «Выписки» стр. 1–37 и 289). В грамотах восточных патриархов на имя Святейшего Синода читаем: «Дух Святый частным Церквам, законно основанным, поставил епископов как правителей, пастырей, глав и начальников, которые суть таковы отнюдь не по злоупотреблению, а законно. Звание епископа так необходимо в Церкви, что без него ни Церковь Церковью, ни христианин христианином, не токмо быть, но и называться не может. Ибо епископ как преемник апостолов, возложением рук и призванием Св. Духа получив преемственно данную ему власть решить и вязать, есть живой образ Бога на земле… Мы полагаем, что епископ столь же необходим для Церкви, сколько дыхание для человека и солнце для мира. Господь чрез священнодействие епископское сообщается с нами особенным образом, пребывает и соединяется с нами посредством священных таинств, которых первым совершителем и священно-действователем по силе духа есть епископ и не допускает нас впасть в ересь. Посему св. Иоанн Дамаскин в четвертом письме своем к африканцам говорит, что Церковь вселенская вверена была епископам. Священник рукополагается епископом и священнодействует по власти, данной ему епископом… Посему кроме епископов все в мире священники не могут пасти Церковь Божию и управлять ею» (чл[ен] 10). Довольно и этих данных, чтобы видеть, что если Церковь вверена от Христа епископам, если она охраняется от заблуждения Духом Святым чрез епископов, если епископский сан и должность служат главным условием сохранения в Церкви божественного предания, если верующие обязаны во всем следовать водительству своих епископов, — то отсюда — вся власть в жизни епархии принадлежит никому другому как епископу.
Церковь едина, и власть ее в полноте своей одна; но в проявлениях своих она обнаруживает три различных вида по различным предметам своей деятельности. Основание для такого деления — в трояком полномочии, котором облечены были Христом апостолы (а епископы — преемники этой духовной власти): «Дадеся ми всяка власть на небеси и на земли: шедше убо научити вся языки, крестяще их… учаще их блюсти вся, елика заповедах вам» (Мф. 28, 18–20). Значит: а) власть религиозного учительства, власть охранения и распространения христианского учения, б) власть священнодействования т. е. совершение таинств и других священных обрядов и в) власть пастырства или управление обществом верующих, власть, которая выражается в законодательстве, в суде преступлений против церковных законов со стороны членов Церкви и в надзоре за управлением церковными делами (см[отри] особо о власти пастырства у Иоанна 21, 16; Деян. 20, 28; 1 Петра 5, 2–5; 102, VI; IV, 9; М[ат]ф[ея] Властаря «П», гл. 8; Деян[ия] Всел[енских] соб[оров], т. 3, стр. 10 по изд[анию] 1879 г.). Согласно с этим, право учительства принадлежит прежде всего епископу, и никакое учительство в Церкви пресвитеров не может быть законным, если не исходит и не имеет непосредственной зависимости от епископства. Проповедь — отличительное право епископа и одна из первых его обязанностей в епархии (Апост[ольское] 58; VI, 19). Помимо епископа и без его ведома никто не может проповедовать в Церкви (39 Апост[ольское]; 57 Лаод[икийского]; 64, VI и толк[ование] Зонары и Вальсамона). Кроме проповеди на епископе лежит обязанность заботиться о религиозном образовании юношества, отсюда — он руководит тем, что касается воспитания кандидатов священства в школах (см. Иринея кн. 2, гл. 22, где он пишет об Иоанне Богослове, который основал школу в Эфесе, Иероним Блаженный упоминает об еванг[елисте] Марке, как учителе Александрийской школы, откуда вышли Климент Александрийский, Дионисий Алекс[андрийский], Григорий Чудотворец и др.); ему же принадлежит руководство и надзор в высших богословских училищах (см. у Сократа в «Церковной истории» кн. I, гл. 15). На нем лежит обязанность о возвращении заблудших (VI, 102).
II. Как первосвященник епископ совершает все священнодействия, рукополагая клириков (Ап[остольское] 2; VII, 14; Лаод[икийского] 26; Вас[илия] Вел[икого] 89); исключительно ему принадлежит право освящения антиминсов (Вальсамон толк[ование] 31, VI и 7, VII) и совершение мира (Карф[агенского] 6); освящение храмов (там же), примирение с Церковью кающихся (там же 7 и 52). Пресвитер же, если и совершает последние священнодействия, то только в силу нужды и по силе полномочий, полученных от епископа (см. 39 св. ап[остолов]; Синтагма Матв[ея] Властаря «Е», гл. 31, «М», гл. 8; Номоканон л. 6).
Наконец епископу принадлежит в епархии вся полнота власти по управлению, суду, законодательству. В духовных делах от епископа зависят все, кто входит в состав его епархии (39 св. ап[остолов]; Антиох[ийского] 9); он имеет попечение о всей вверенной ему стране (там же); все монастыри и все места молитвы, а также весь клир, находящийся при них, подлежит его власти (IV, 4 с толк[ованиями] Зон[ары] и Вальсамона; 8 пр[авило]); весь суд над клириками принадлежит исключительно епископу. Церковный суд по самому существу своему неотделим от епископа, как составляющий часть пастырского его служения и в некоторой части подлежащих решению его случаев требующий и благодатного дара ему присущего (1 Кор. 6, 1–5). Вручая своим апостолам власть судить братию, основатель Церкви показал этим, что власть эта может принадлежать в Церкви наследникам апостолов, т. е. епископам. Блаженный Августин пишет, что ему некогда было и подумать, что сказать народу, так как с утра до вечера народ просил у него суда. Поэтому каноны и говорят о епископах как о судьях в спорных делах между членами Церкви (15 Кор.; 117 пр[авило]), угрожая строгим наказанием всякому обращающемуся помимо надлежащего епископа к другому суду (II, 6), и суд, действующий независимо от епископа, считался беззаконным и недействительным (9-е пр[авило] VI Соб[ора]). По смыслу же 29-го правила Карфагенского собора, суд над священником принадлежит и вообще епископу, и в частности, его собственному епископу, являющемуся для него в то же время и административным органом; над диаконами же и прочими клириками «един местный епископ до рассмотрит и окончит». Таким образом, и по учению Слова Божия (см. 1 Тим. 5, 19) и по церковным канонам, епархиальный архиерей есть судья своей паствы и единственный источник церковно-административной и судебной власти в своей епархии. На епископах же лежит забота о детях и сиротах (толк[ование] на 6-е пр[авило] св. ап[остолов] Зонары), ходатайство за вдов, сирот, угнетенных (7-е, 8-е и 9-е пр[авила] Сард[икийского] Соб[ора]). Наконец, в отношении церковного имущества епископу принадлежит право высшего надзора над ним, причем оно безусловно не должно быть употребляемо без его ведома (Ап[остольское] 38). «Аще бо драгоценныя человеческия души ему вверены быть должны: то кольми паче о деньгах заповедать должно, чтобы он всем распоряжался по своей власти», говорится в 41-м правиле св. ап[остолов]. Тоже смотри 26, IV; 35, VI и толк[ования], особ[енно] Вальсамона; 12, VII; 15 Анкир[ского]; 7–8 Гангр[ского]; 24–25 Антиох[ийского] Соб[ора]; 26 Карф[агенского] Соб[ора]; 2 пр[авило] Кирил[ла] Алекс[сандрийского]. Таким образом, в епархиальной жизни вся полнота власти заключается в епископе и власть учительства, и священнодействия, и административная, и судебная.
Но каким образом эту власть епископ осуществлял? Издревле епископы Православной
Церкви всегда имели у себя помощников из среды клира; тем более необходимы
такие помощники ныне при обширности наших епархий, при множестве дел, при
сложности самой нашей церковно-общественной жизни. Совокупность пресвитеров и
диаконов при епископской кафедре составляла как
бы совещательную, вспомоществующую
коллегию, которая некоторыми церковными писателями называлась — пресвитериумом,
оплотом церковным. О помощи епископу в управлении Поместной Церкви со стороны пресвитеров свидетельствуют,
между прочим, послания Игнатия Богоносца, и в частности, к Траллийцам (гл. 3) и
Магнезианам (гл. 2 и 6). Начиная с IV века, лица эти как советники и помощники
архиерея получают каноническое утверждение, и каноны уже определяют, какие
обязанности должны нести члены этого совета (8 Гангр[ского], 54 Лаод[икийского]
— о периодевтах; 97 (109) Карф[агенского] соб[ора] об экдиках; 25 и 26 IV Всел[енского] соб[ора] об экономах; 23 об
экдиках и др[угие]). В Постановлениях ап[остольских] (2, 47) пресвитерам
усвояется право при епископском суде подавать голоса, а епископ произносит
приговор. Но, по свидетельству истории и канонистов, голос пресвитеров в Церкви
не имел решающего значения, а только совещательное.
Церковное учительство — исключительно принадлежит епископу, но не будет противоречия правилу, если епископ, по своей архиерейской власти, уполномочивает подлежащих лиц (пресвитеров, диаконов и мирян) учить и наставлять народ в истинах веры и благочестия и проповедовать в Церкви (Ап[остольское] 58; Вальсам[он] в толк[овании] на 64-е пр[авило] VI Всел[енского] Соб[ора]). Епископ — верховный первосвященник, совершитель всех таинств, но, по уполномочию от него, и пресвитеры имеют право властью и силой, данной им от епископа, совершать все священнодействия, исключая хиротонии (39-е пр[авило] св. ап[остолов]; 6, 7 и 52 пр[авила] Карф[агенского] Соб[ора]), как верховный иерарх своей Церкви, единственный ответчик перед судом Божиим за все, что в ней делается (Ап[остольское] 39 и толков[ание] архим[андрита] Иоанна кн. 1, 186). Епископ — верховный правитель, которому во всем подчинены пресвитеры, но в определенных границах пресвитерская власть распространяется на все отрасли церковного управления (см. Ап[остольские] постан[овления] VIII, 28; Ап[остольское] 81; Ап[остольское] 58; Двукрат[ного собора] 9; Ап[остольское] 59; 7 Карф[агенского собора] и др.).
Стоя во главе епархиального управления и суда, имея всю полноту правления и власти, этот суд епископ осуществляет с помощью церковного клира. Суд принадлежит епископу, а подготовительные действия, как-то: судебное следствие, определение состава преступления или проступка и степени виновности обвиняемого — принадлежит клирикам и мирянам. Предание же суду, кроме случаев частного обвинения, равно и произнесение приговора, должны принадлежать епископу.
Так, повторяю, во главе всей епархиальной жизни всего епархиального управления должен стоять епископ, а не какое-либо учреждение, в котором все дела будут решаться простым голосованием и силу для решения получает большинство, хотя бы и возглавляемое епископом. Не епископ при епархиальных учреждениях, а епархиальные учреждения (собор, совет, управление) при епископе как вспомогательные учреждения. Все эти учреждения вспомогательные, совещательные при епископе, дающие ему отчет и им направляемые ко благу и закономерной деятельности вверенной ему епархии (он отдает отчет Богу — см. 39-е пр[авило] св. ап[остолов]); даже старое законодательством смотрело на членов консистории как только на лиц с совещательным голосом, а не решающим, в делах, подлежащих ведению консистории, почему они и называются советниками (σύμβουλοι) и присутствующими членами консистории (см. ст. 330 Уст[ава] 1883 г.).
Позвольте в заключение указать на два правила нашей кормчей книги, кои могут быть руководящими началами при работах наших по реорганизации всего епархиального управления. По правилу 38 св. ап[остолов], епископ да имеет попечение о всех церковных вещах и оными да распоряжает, яко Богу назирающу. Следовательно, архиерею принадлежит неограниченная власть над церковным имуществом. Но IV Всел[енский] Соб[ор] 26-м правилом признал необходимым учредить должность эконома при епископе. По 11-му пр[авилу] VII Собора, если епископ не поставит себе эконома, его поставляет ему митрополит. Значит, епископ обязан иметь эконома. Но ограничивает ли это власть епископа? Нисколько. Епископ все-таки остается полноправным хозяином и распорядителем церковного имущества. Но этим достигается другая цель, как на это указывают любопытные мотивы учреждения этой должности (чти 26-е пр[авило] IV [Вселенского Собора] целиком). По этому правилу, эконом как будто бы независим от епископа, но все-таки находится в его воле. Он является свидетелем управления епископа, дабы не падало нарекания на епископство. Вот такое же свидетельство может быть усвоено всем вспомогательным учреждениям в епархии (епархиальному соб[ору], епарх[иальному] совету, епарх[иальному] правлению и епарх[иальному] суду). Повторяю, все церковное управление должно быть одушевлено общим, соборным началом, а не единоличным, но во главе всего соборного управления должен стоять епископ, как носитель божественной власти и силы, и которому все епархиальные учреждения вспомоществуют в управлении, отдавая ему отчет и действуя с его благословения и утверждения.
По окончании речи преосвященного Серафима открыты были, по предложению председательствующего, прения по возбужденному в двух приведенных докладах вопросу. С возражением преосвященному Серафиму выступил проф[ессор] А. И. Покровский, который сказал следующее:
Мой корреферент — преосвященный Серафим — начал свой доклад с легкого упрека мне, что мой догматико-канонический доклад об основах епархиального строя был сделан будто бы не на тему. Я его примеру не последую и не скажу, что доклад самого преосвященного о роли и положении епископа в епархии было и подавно не на тему. Нет, конечно, мы с ним оба говорили на тему, только с разных сторон к ней подходили и потому различно ее освещали. Тема была у нас одна — именно о том, какое начало, единолично епископское или соборно-общественное, должно быть положено в основу епархиального строя. Преосвященный Серафим очевидно стоял за первую половину дилеммы, а я — за вторую, почему мы, конечно, по необходимости говорили о разных вещах.
Но нередко мы с ним сходились и на общей канонической, догматической и исторической почве, а потому, если у нас здесь замечались разногласия, то они требуют беспристрастного освещения. Я продолжаю настаивать, что вопреки толкованию преосвященного Серафима, апостольское сравнение Церкви с телом учит нас вовсе не субординации (внешне-механическая точка зрения), а единению, взаимообщению и дружественному сотрудничеству в работе на общее благо.
Относительно ссылок владыки на литературу мужей апостольских и других древнецерковных писателей сначала замечу вообще, что самый прием его цитации с голым перечнем одних имен, без буквальных выдержек из писателей или авторов, совершенно не удовлетворителен и ничего не доказывает. А затем и по существу дела вся эта аргументация по меньшей мере односторонняя, та как я сейчас же приведу буквальные выдержки из всех тех авторов, на которых ссылался преосвященный докладчик, и тем самым докажу, что все эти авторитетные имена с полным основанием и правом могут быть использованы и мною. Так, Игнатий Богоносец, например, пишет: «Составляйте же из себя вы все до единого хор (хоровое начало наших славянофилов), чтобы согласно настроенные в единомыслии могли быть всегда в союзе с Богом» (Ефес[янам]); или он же: «Где будет епископ, там должен быть и народ, так же как, где Иисус Христос, там и кафолическая Церковь» (Смирн[янам]). Климент Римский решительно утверждает необходимость внутренней связи высших с низшими и их активного сотрудничества на общую пользу: «Ни великие без малых, ни малые без великих не могут существовать. Все мы как бы связаны вместе, и это доставляет великую пользу». А Ориген отступление от такой практики считает даже грехом: «Грешит против Бога каждый епископ, который исполняет свое служение не как раб с прочими сорабами, т. е. верующими, но как господин их» (Толкование на Матф. 61). Особенно же сильно и ясно о необходимости тесной связи епископа с общиной и об активно ответственной роли последней наряду с епископом говорил св. Киприан, один из главных идеологов Церкви и епископата, что и придает особый вес его словам. Для примера укажем хотя на такую выдержку из его письма к клиру и народу: «Нам кажется весьма неприятным и дерзким произносить частное суждение (т. е. одного епископа), так как не может быть твердым постановление, не подтвержденное согласием большинства» (т. е. клира и верного народа).
По самому же содержанию речи преосвященного Серафима нельзя не отметить двух главных и принципиальных ее дефектов: 1) неправильного понимания самого существа духовно-иерархической власти и 2) смешения различных сторон или функций этой власти. В наших церковно-иерархических кругах укоренилось, к сожалению, совершенно превратное понятие о природе и характере церковной власти. Ее трактуют совершенно так же, как и всякую внешнюю, государственно-политическую власть, основанную на силе, подчинении и субординации. Отсюда и борьба за власть, и соревнование с теми, кто будто бы хочет на нее покуситься или ее ограничить. На самом деле ничего подобного нет, или вернее, не должно быть в христианстве, власть которого проникнута совершенно иным, прямо противоположным духом — началом смиренного служения, братства, любви и взаимо-вспоможения. Христианско-церковная власть — это прежде всего и главнее всего ministerium, служение, вспоможение, пастырское душепопечение. Отсюда и все титулы этой власти — епископ, пресвитер и диакон не заключают в себе ни малейшего намека на горделивое превозношение, а полны духа христианского смирения — это надзиратель, старец и слуга.
Наконец, едва ли не главная причина наших споров и разногласий лежит в том, что наши оппоненты грубо смешивают два совершенно различных вида полномочий церковной власти: священно-иерархические полномочия власти с административными полномочиями церковно-общественного строительства. Первые получаются иерархией jure divino и составляют ее исключительную привилегию. Вторые же даются иерархии, а равно и отнимаются от нее jure humano и потому органического прикрепления к сану не имеют. Лучшей иллюстрацией этого может служить положение викарных епископов и пребывающих на покое, которые со стороны своих административных полномочий стоят ниже многих настоятелей монастырей и других низших клириков, занимающих ответственные посты, и меньше их имеют власти судить и распоряжаться. Следовательно, эти последние виды церковной власти — администрация и суд — зависят не от сана, а от особого полномочия церковного общества. Они чаще всего совпадают с саном, но могут существовать и более или менее независимо от него. А отсюда уясняется возможность известного распространения этих полномочий и на лиц, вовсе никаким саном не облеченных. Об этом определенно говорит известный специалист по данному вопросу проф[ессор] Н. А. Заозерский: «Применение полномочий правительственной власти (законодательство, надзор и суд) лицами иерархии и церковными учреждениями должно совершаться по духу Восточной Церкви, по возможности с участием всего общества Церкви: здесь и миряне, члены Церкви, имеют право участия, имеют свой голос» («О церковной власти», 74-я стр.). Такую форму епархиального строя названный почтенный канонист по двум отличительным и основным ее признакам называет епископально-общинной и справедливо называет ее образцовой, идеальной, к чему нам остается только добавить: и самой желанной для нас при предстоящем преобразовании.
Преосвящ[енный] Серафим Челябинский. Проф[ессор] Покровский, очевидно, меня не понял. Я выступал не против его доклада, а по поводу проекта положения об епархиальном управлении, который нам представлен Предсоборным советом. Когда я прочел этот проект, я ужаснулся тому, какое место во всей епархиальной жизни занимает по этому проекту архиерей. В проекте говорится, что во главе епархии стоит Собор. Я же полагаю, что во главе епархии должен стоять епископ. Далее, по проекту епархиальные дела утверждаются не епископом, а епархиальным советом, который является исполнительным органом Собора. Далее говорится в проекте, что епископ отдает отчет епархиальному Собору, что Собор открывает приходы и т. д. Собор даже принимает апелляционные жалобы на епархиальный совет, возглавляемый епископом. Между тем, право суда в епархии составляет прерогативу епископа. Когда Христос давал апостолам власть вязать и решить, как надлежит это понимать? Могут говорить, что здесь говорится об исповеди. Но это далеко не все. Здесь надо разуметь и право формального суда. И когда Христос говорил: «Паси овцы моя», то это «паси» обнимает все отрасли епархиальной жизни. В епископе, как в голове, сосредоточена вся сущность духовной жизни епархии. Итак, мой доклад тогда лишь будет понят, когда вы прочитаете упомянутый мною проект. В этом проекте архиерей во всех епархиальных учреждениях как бы приткнут сбоку. А я считаю, что в нем центр епархиальной жизни. Я ссылался на Григория Богослова, который определенно указывает, что в Церкви есть начальствующие и подчиненные. Здесь указаны были слова Иоанна Златоуста. Но и он говорит то же самое, что Григорий Богослов, именно о высших и низших достоинствах. Итак, моя основная мысль — во главе епархии должен стоять епископ.
Ссылаясь на каноны, мужей апостольских и других церковных писателей, буквально я цитировал только характерные места, для краткости же предполагая, что имею пред собою лиц осведомленных, — в других случаях, делая ссылки на правила и св. отцов, точно указывал как правила, так те творения и страницы книг, где можно читать…
Сам-то г. Покровский где и что в подлиннике привел? Все свои положения профессор подкреплял рассуждениями от разума, малоценными и не идущими к делу ссылками на Соловьева, Л. Тихомирова, да бросил крылатую фразу Достоевского о параличе Церкви. Впрочем, есть одна ссылка на Златоустого и на Апостольские постановления. Сколь ценен вообще доклад г. Покровского, — это мы увидали при рассмотрении его доклада…
Но ссылаться на Игнатия Богоносца и приводить слова: «Составляйте же из себя вы все до единого хор, чтобы согласно настроенные в единомыслии могли быть всегда в союзе с Богом» и делать отсюда вывод о незначительности роли епископата, это уже я не знаю, как и назвать. Хоровое начало в жизни Церкви блестяще подтверждает мою мысль: соборность, но во главе ее епископ. Стройность хора, его пение только тогда умиляет и действует на душу, когда во главе лика руководитель-регент, по мановению руки которого то затихают, то усиливаются, то умолкают голоса… Поглядел бы я, что было бы с ликом, если бы руководитель-регент занял место мальчугана-певца. Да прочтет г. Покровский 34-ю беседу И[оанна] Златоустого на посл[ание] к Евреям.
«Где будет епископ, там должен быть и народ». Да, где епископ, там и народ, а в предложенном проекте: где и куда народ, там и туда и епископ. Повторяю, я более чем признаю активное участие мирян и клира в жизни Церкви, но отдаю и им и епископу должное место и честь. Ссылаются на Климента… Но ведь самые послания Климента написаны были по случаю нестроений в Коринфской Церкви, ибо некоторые по гордости и зависти дошли до того, что, образовав себе партию, стали лишать власти тех, которые получили первенство и власть по чину Церкви (см. §§ 1–3). Примером воинствующих и вразумляет бесчестных людей св. Климент: «Представим воинствующих под начальством вождей наших; как стройно, как усердно, как покорно исполняют они приказания. Не все эпархи, не все тысяченачальники, но каждый в своем чине исполняет приказания царя и полководцев. Ни великие без малых, ни малые без великих не могут существовать» (гл. 37-я, стр. 97, по изд[анию] 1895 г.). Ссылки на Оригена и Киприана неуместны, ибо во главе соборной и всей церковной жизни и Ориген, и особенно Киприан всегда ставили епископат. «Церковь составляет народ, соединенный со священником, и стадо послушное своему пастырю, посему ты должен уразуметь, что епископ в Церкви и Церковь в епископе, и кто не с епископом, то и не в Церкви» (т. 1, стр. 257, пис[ьмо] 54, и особенно т. 1, пис[ьмо] 17-е, стр. 64 — см. мои «Выписки»), ибо единственным ответственным лицом за всю жизнь в епархии Киприан считает епископа: «Всякий предстоятель свободен управлять своею Церковью по своей воле, имея дать ответ в своем действовании Господу» (пис[ьмо] 59).
Говорят, что мы смешиваем различные стороны иерархической власти, трактуем церковную власть, якобы, основанную на силе, подчинении. Отсюда-де и борьба за власть. Ни о какой борьбе я не говорил, ни о какой церк[овной] власти, как основанной на силе, не помышляю, ибо считаю иерархическую власть, власть епископа, опирающуюся на Божественное право; существует jure divino, а не jure humano. Профессор церковно-иерархические полномочия епископата отделяет от административных полномочий, поучая, что первые получаются jure divino, вторые jure humano. Если он под административными полномочиями разумеет то же, что и проект в § 88, т. е. управление, суд, администрация, т. е. то, что там названо «властью правительственной», то он жестоко ошибается. Словами: «Паси агнцы Моя, паси овцы Моя» (Ин. 21, 15–17) Христос вручил всю силу и власть пастырского правления, власть законодательную (Деян. 15, 28–29; 16, 4), власть надзора за жизнью верующих (1 Петр. 5, 2), власть суда (Мф. 18, 15–17), причем суд не нравственный только, а и суд формальный (2 Кор. 13, 10; 10, 6; 1 Кор. 6, 1–3). О каком суде говорил ап[остол] Павел в 1 Тим.: «Обвинения на пресвитера не иначе принимай, как при двух или трех свидетелях» (5, 19)? Конечно, о формальном. Здесь и обвинение, и обвиняемый, судия и свидетели. О формальном суде речь и у Христа Спасителя в словах, приведенных ев[ангелистом] (Мф. 18, 15–17). В Церкви, говорят, нет начальствующих и подчиненных. Есть. Прочтите творения Григория Богослова (т. 3, 115–118 стр.), откуда кратко делаю выдержку: «Порядок и в церквах (Бог) распределил, чтобы одни были пасомые, а другие пастыри, одни начальствовали, а другие были подначальными… Один начальствует и председательствует, а другой водится и управляется». Конечно, вся эта власть не на силе, не на праве гражданском, не jure humano, но по Божественному полномочию от Иисуса Христа, по преемству от св. апостолов. Это не власть господства: «властвования»: «не тако», но — «вящший» — слуга (Мф. 20, 25–28), «ни яко обладающе» (1 Пет. 5, 2–3), но в полном служении и пастырско-отеческом руководстве Поместною Церковью во всех отраслях ее жизни. Итак, моя основная мысль: церковное управление должно быть соборным, но во главе соборного управления долен стоять епископ, руководя и управляя жизнью Поместной Церкви — епархии — с помощью клира и мирян.
Председательствующий делает разъяснение, что по проекту положения об епархиальном управлении епископ не приткнут где-то, как выразился преосвященный Серафим, а стоит во главе епархиального собора и совета.
Прот[оиерей] Добронравов. Из прочитанных докладов для меня не ясно, кто кому должен подчиняться в епархии — епископ Собору или Собор епископу. Проф[ессор] Покровский только приблизился к этому вопросу — он говорил о согласии епископа и Собора. А если этого согласия не будет, если епископ потребует от Собора что-либо такое, чего Собор выполнить не может, или наоборот, — как тогда быть? Прямо на этот вопрос не ответил и преосвященный Серафим. Но из его слов, что вся власть в епархии принадлежит епископу, нужно сделать вывод, что при конфликте должна исполняться воля епископа. Но неужели действительно епархия должна исполнять все, что прикажет епископ? Здесь, мне кажется, необходимо сделать оговорку, а именно, что надо исполнять волю епископа, если она согласна с волею Божьей. Если бы епископ начал учить не по православному, всякий может его обличить. И история подтверждает, что чаще всего в ереси впадали именно епископы. Мы ведь не признаем догмата о непогрешимости епископата. Итак, власть принадлежит епископу, когда он действует канонически. Но кто должен это решить? На этот вопрос необходимо ответить так. В Церкви все должно совершаться по взаимному согласию ее членов. И если в данной епархии не достигнуто согласие между епископом и Собором, то дело должно быть перенесено в высшую инстанцию — на суд митрополита.
Проф[ессор] Кудрявцев. Всецело присоединяюсь к сказанному о. Добронравовым. Наше основное положение таково, что епископ есть фундамент малой Церкви — епархии. В этом величайшее преимущество епископа. Я не имел бы права участвовать на Соборе, если бы не был крещен, а этого не было бы, если бы не было рукоположенных епископом священников. Итак, центр епархиальной жизни — епископ. Когда мы говорим о епископской власти, то мы больше вращаемся во внешних ее признаках и упускаем из виду главнейшую ее функцию — право рукоположения. Игнатий Богоносец указывает, что не будь епископа, не могла бы быть совершаема евхаристия.
Также Иоанн Дамаскин отмечает, что священник приемлет рукоположение от епископа. Поэтому если бы в этом пункте кто-либо стал оспаривать власть епископа, то оказался бы вне Церкви. Но необходимо отметить, что по духу церковного учения даже это свое служение епископ совершает в единении с Церковью, а не обособленно. Ведь рукоположение священника должно совершаться у престола той Церкви, где он должен служить, при молитвенном участии того церковного народа, с которым священник венчается на всю жизнь, ибо связь пастыря с паствой нерасторжима, кроме случая впадения той или другой стороны в ересь. В отношении учительства епископу также принадлежит громадное значение. Без благословения епископа никто не может проповедовать с церковного амвона. То же необходимо сказать и о церковном суде. Однако из сказанного совершенно не следует, что в организации учительства и суда епископ должен действовать единолично. На епархиальном соборе и в епархиальной жизни каждый член епархиальной Церкви действует в свою меру, и все участвуют в обсуждении и решении епархиальных дел. С каким голосом — совещательным или решающим участвуют в епархиальной жизни клирики и миряне, — это не имеет значения, так как цель обсуждения — достигнуть единодушия. Если единодушие не достигнуто, то, хотя бы мнение епископа и собрало большинство голосов, — цель все же не достигнута, так как всегда можно ожидать в дальнейшем разделения. В частности, относительно церковного суда необходимо отметить, что нашим духовным судьей является епископ. Но есть сфера формального суда; здесь нет оснований, чтобы эта функция отправлялась епископом единолично. «Повеждь Церкви» — предполагает коллегиальный суд. Точно также в имущественном отношении, если бы епископы взялись единолично управлять всем церковным имуществом своей епархии, то они скоро убедились бы, что неблагоразумно, и отказались бы от этой мысли.
Заседание окончилось в 2½ часа дня.
Протоиерей А. Зыков
Делопроизводитель Е. Петровский
ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 252. Л. 11–34. Машинопись. Подлинник. Подписи — автографы. На Л. 31–32 об. располагается рукописная вставка в речь епископа Серафима Челябинского. На Л. 31 наверху четыре строки зачеркнуты и читаются с трудом: «Протестую против столь свободного обращения с подлинными протоколами и прошу этой интерполяции не вносить в подлинные протоколы. Проф. А. Покровский».