12 сентября 1917 г.
Второе заседание Отдела о духовных академиях состоялось 12 сентября в Епархиальном доме, в комнате № 1, в присутствии 25 членов Отдела, под председательством проф[ессора]-прот[оиерея] А. П. Рождественского. Началось заседание в 5 часов вечера, кончилось в 8½. Росписной лист при сем прилагается.
Предметами занятий служили:
1) решение вопросов: а) о форме представления Собору работ Отдела и б) о времени составления общих положений; 2) обсуждение первой части Объяснительной записки.
I. а) Заседание открылось речью председателя, предложившего прежде всего обсудить вопрос: в каком виде работы Отдела должны быть представлены на рассмотрение Собора: в форме ли детально разработанного проекта Устава или в форме кратких основных положений. После обмена мнений по поводу означенного предложения председателя Отдел ПОСТАНОВИЛ: предложить на рассмотрение Собора лишь принципиальные положения, на которых будет основываться академический устав. Причем, конечно, имелось в виду, что от самого Собора будет зависеть: ограничиться ли рассмотрением этих общих положений или заняться детальным рассмотрением устава.
б) Далее обсуждался вопрос: когда должны быть выработаны основные положения. По этому вопросу было намечено три решения: 1) положения должны быть выработаны немедленно, для чего должен быть избран докладчик из числа членов академической комиссии, работавшей в Петрограде в мае — июне сего года; 2) положения следует вырабатывать постепенно, по мере последовательного чтения и обсуждения Объяснительной записки и проекта Нормального устава; и 3) сначала выработать устав, а потом уже выделить из него основные положения и предложить их Собору.
По обмене мнений собрание приняло второе решение: выработать основные положения по мере рассмотрения Объяснительной записки и проекта Нормального устава.
II. Согласно с принятым постановлением собрание приступило к чтению Объяснительной записки.
Проф[ессор] И. В. Попов, прочитав первую часть ее под заглавием «Общие положения», резюмировал ее содержание. «Здесь затронут вопрос о практическом значении академий. Записка отвечает: академии должны быть главным образом учено-учебными учреждениями. Чем выше будет стоять в академиях наука, тем лучше они будут выполнять свое назначение. Подготовкой к пастырству должна служить сама академическая наука, кроме того академии будут находиться в связи с церковными организациями. Что же касается педагогических задач академий, то для выполнения их недостаточно одной теоретической подготовки студентов: нужны институты, вместе с академиями или отдельно от них, но в связи с ними, где бы студенты могли слушать и давать пробные уроки».
Проф[ессор] С. С. Глаголев выражает недоумение по поводу следующих слов Объяснительной записки: «Когда одним и тем же лицам предъявляются столь различные задачи (научные и воспитательные), то с необходимостью страдают и интересы науки и интересы пастырского воспитания». По его мнению, воспитательные задачи не отвлекали ни студентов, ни профессоров от ученой работы; в старом уставе не было тезиса: благочестивого надо предпочитать ученому. Если же и были факты, когда благочестие ценилось больше, чем ученость, то это зависело от лиц, а не от устава.
К словам Объяснительной записки: «факультеты не останутся православными, они превратятся силою вещей в факультеты религий, ничем не связанные с Церковью», С. С. Глаголев делает замечание: «На Западе произошло отделение богословских факультетов от Церкви, но это зависело главным образом от борьбы министерства с курией».
Участвовавший в составлении Объяснительной записки проф[ессор] П. П. Кудрявцев говорит: «В возбудивших недоумение проф[ессора] С. С. Глаголева словах Объяснительной записки имеется в виду устав 1911 года и главным образом тот пункт его, по которому по крайней мере половина профессоров академии должна быть в священном сане, чем академия очевидно мыслилась только как высшая пастырская школа. Составители же записки рассматривают академию прежде всего как учено-учебное учреждение, которое должно служить церкви наукою.
В Предсоборном Совете были лица в священном сане, которые охотно отправляли нас в университет. Принципиально не возражая против богословского факультета, мы хотели бы оставить академию в Церкви. При том же профессора университетов говорят, что в университетах нет почвы для богословских факультетов и что если бы последние и были открыты, то с направлением инконфессиональным. Мы же хотели бы иметь работников в недрах Церкви».
По мнению профессора В. З. Завитневича, вопрос об академии или факультете — второстепенный. Прежде всего должно позаботиться о постановке академической науки на надлежащую высоту.
Проф[ессор]-архим[андрит] Иларион, принципиально соглашаясь с мыслями Объяснительной записки, говорит, что над научной работой должна возвышаться идея Церкви. По его мнению, между Объяснительной запиской и § 1 проекта устава есть несогласованность: Объяснительная записка говорит о служении Церкви, в § 1 проекта устава слова «Церковь» не встречается.
Возражая архимандриту Илариону, проф[ессор] П. П. Кудрявцев замечает, что между Объяснительной запиской и § 1 проекта устава противоречия нет, так как в последнем хотя и не встречается слова «Церковь», но есть выражение: «православная богословская наука», что заключает в себе ту же самую мысль.
Проф[ессор] И. В. Попов говорит, что православная богословская наука может быть поставлена на надлежащую высоту только тогда, когда в ряды академических работников будет открыт широкий доступ талантам. Если в академиях на первом месте будет стоять наука, то предпочтение будет отдаваться таланту, если пастырство — то благочестию. Устав 1911 года ставил на первое место пастырство, это печально отражалось на науке. Если бы во времена Е. Е. Голубинского академическое начальство руководствовалось уставом 1911 года, то Е. Е. Голубинский не был бы профессором, что было бы большой потерей для науки. Но и люди талантливые могут оказаться бессильными, если они не владеют орудиями научного исследования. Академическая наука должна быть построена на широком историко-филологическом базисе. Когда комиссия заседала в Петрограде, то ей было представлено право приглашать в свои заседания петроградских профессоров и ученых разных специальностей. На одно из заседаний был приглашен академик Коковцев. И он, между прочим, сказал: «Если желаете, чтобы из академий выходили действительно научные труды по библиологии, то устройте так, чтобы еврейский и семитические языки преподавались в академиях наилучшим образом, и притом для преподавания этих наук пригласите настоящего ориенталиста, для того чтобы преподавание этих языков могло быть поставлено чисто-научно и независимо от каких бы то ни было тенденций. Приобретенными таким образом знаниями в еврейском и семитических языках ваши воспитанники могут пользоваться для чисто богословских целей». Я полагаю, что нужно по возможности усилить в академиях преподавание еврейского, греческого и латинского языков.
Преосвященный Иннокентий дополняет слова проф[ессора] И. В. Попова. Надо позаботиться, чтобы и семинарское начальство, рекомендуя семинаристов в академии, имело в виду главным образом их талантливость.
Преосвященный Феофан обращает внимание собрания на недостатки современной академической науки. Наша наука, говорит он, пренебрегает сокровищами своей родной церковно-богословской мысли. Патристическая литература у нас изучена слабо, византийская почти совсем не изучена. Например, дело об афонском споре приняло ненормальное направление вследствие незнакомства с восточной, в частности, с византийской литературой. С другой стороны, если и изучается патристическая литература, то тенденциозно. В результате получается, что автор на основании святых отцов старается оправдать свои предвзятые взгляды. Преклоняясь пред богословской наукой, я выражаю протест против тех богословов, у которых чувствуется протестантская закваска мысли.
Теперь, в новых условиях жизни, наша наука подвергнется более строгому суду общества. У вольных богословов мысль вызывается запросами жизни. Источником жизненности сочинений наших академических ученых может быть изучение сочинений аскетических богословов: Филарета, Феофана, Игнатия Брянчанинова, Иоанна Кронштадтского. Мы разрабатываем теории мелких немецких ученых и пренебрегаем нашими учеными.
Я настаиваю, что в академиях должна иметься в виду и воспитательная часть. Я против внешнего культивирования благочестия, но со всей энергией подчеркиваю, что необходима живая вера у богословов. Мне кажется, что каждый профессор должен задать себе вопрос: имеет ли он право преподавать богословскую науку. У нас обращают внимание на талантливость. Но талант — вещь обоюдоострая. Мне кажется, надо решить так, чтобы в академии попадали люди верующие.
У святых отцов говорится: «Если будет человек всю жизнь изучать слово Божие, но забудет о молитве, то такой человек находится в прелести». Наука не есть что-то самодовлеющее. Критерий истинности богословской науки — влияние ее на душу. Д. А. Хомяков говорит: «Нам нужны не теоретические изыскания, а живая истина». В этом — оправдание нашей духовной школы.
Проф[ессор] П. П. Кудрявцев возражает преосвященному Феофану. «И устав, и записка составлялись в атмосфере благоговейного отношения к Церкви. Иного отношения к Церкви не встречал я среди профессоров и на Соборе.
Преосвященный Феофан говорит, что профессор академии должен быть человеком живой веры. Но как это узнать? Живая вера познается на исповеди. Это такая область, в которую мы со своими уставами не должны вторгаться.
Я допускаю в отдельных случаях возможность иного отношения к Церкви со стороны профессоров и студентов академий, но отдельные случаи не дают материала для общей характеристики. Если бы в академии, существующей в недрах Церкви, оказался человек неверующий, то это было бы исключительным явлением, не имеющим значения.
Устав 1911 года на первый план ставил воспитательные задачи и достигал как раз обратного. Если мы хотим, чтобы в академиях жила живая вера, то нужно поставить их в связь с другими учреждениями: приходом, монастырем, семьей, с жизнью церковных организаций, которые увлекали и притягивали бы студентов и влияли на их практически-воспитательную подготовку. В этом отношении много могли бы сделать и епископы, но только не в качестве начальников».
В виду позднего времени продолжение обсуждения общих положений Объяснительной записки отложено до следующего заседания.
Почетный председатель
Председатель Протоиерей А. Рождественский
Члены:
Делопроизводитель Н. Соловьев
ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 380. Л. 3–6. Машинопись. Подлинник. Подписи — автографы.
ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 381. Л. 7–10. Машинопись. Копия. Подпись делопроизводителя.