9 октября 1917 г.
12-е заседание Отдела состоялось 9 октября 1917 года в комнате № 8 (Малом зале) Епархиального дома, под председательством высокопреосвященнейшего Арсения, архиепископа Новгородского, в присутствии заместителя председателя кн[язя] Е. Н. Трубецкого и 43 членов Отдела, означенных в списке, при сем прилагаемом.
На этом заседании были произведены выборы докладчиков для доклада на общем собрании Собора законопроекта о правовом положении Православной Церкви в Poccии; избраны проф[ессор] С. Н. Булгаков, П. И. Астров и проф[ессор] Ф. И. Мищенко; затем продолжалось обсуждение декларации об отношении Церкви к государству, составленной особо избранной для сего комиссией.
По заслушании протокола предшествующего заседания председатель напоминает собранию о тех задачах, которые предстоит Отделу выполнить, чтобы закончить свои занятия. Нужно, во-первых, обсудить заслушанную в предшествующем заседании декларацию об отношении Церкви к государству; во-вторых, вторично прочитать законопроект с тем, чтобы, избегая по возможности продолжительных речей и повторений, внести некоторые редакционные поправки; в-третьих, привести статьи законопроекта в известную систему и, наконец, подготовиться к тому, чтобы вынести законопроект на суд общего собрания Собора. Для выполнения последней задачи Отделу нужно теперь же избрать докладчиков для доклада законопроекта.
Вносится предложение избрать двух докладчиков. Путем закрытой письменной баллотировк<и> избираются проф[ессор] С. Н. Булгаков (большинством 21 голоса) и П. И. Астров (большинством 16 голосов).
Проф[ессор] С. Н. Булгаков вносит предложение о надобности избрания третьего докладчика.
Это предложение поддерживают гр[аф] Д. А. Олсуфьев, П. И. Астров, Ф. Г. Гаврилов. Главным основанием, по которому ораторы высказываются за увеличение числа докладчиков, является разносторонность и многопредметность рассмотренного законопроекта.
Предложение собранием принимается. Производится вторичная баллотировка для выборов троих докладчиков, и избранными оказываются проф[ессор] С. Н. Булгаков (большинством 22 голосов), П. И. Астров (большинством тоже 22 голосов) и проф[ессор] Ф. И. Мищенко (большинством 20 голосов).
Председатель предлагает перейти к обсуждению декларации об отношении Церкви к государству, при этом он еще раз оглашает ее текст.
По заслушании декларации между членами Отдела происходит следующий обмен мнениями.
Кн[язь] Е. Н. Трубецкой говорит, что декларация удовлетворяет его и своим содержанием, и своей формой. С своей стороны он предлагает только опустить понятие феократии как понятие многосмысленное и неопределенное. Основная мысль, положенная в основу декларации, заключается в том, что Церковь господствует не по закону, а по благодати. Между тем, с понятием теократии соединяется мысль о ее господстве по закону, о господстве юридическом. Это скорее католическое понимание отношения Церкви к государству. Термин теократия очень часто употребляется Влад. Соловьевым, но у него он стоит в связи именно с его католическими увлечениями. Если бы С. Н. Булгаков нашел возможным исправить места, в которых вводится у него это понятие, а именно, на стр. 1, где речь идет о б<о>говласти[и] (феократии) как неотменном требовании христианской веры, на стр. 2, где говорится о том, что Церковь стремится претворить государственность по образу совершенной феократии, и на стр. 4, где говорится, что новая власть в России явится правой, насколько она будет служить целям боговластия, то декларация может быть вполне приемлема.
Проф[ессор] Н. Н. Фиолетов также высказывается против введения в декларацию термина «феократия». Так, как употребляется этот термин в религиозно-философской и правовой литературе, он многосмыслен. В частности, у Влад. Соловьева он имеет четыре определения. Но то, что хотел в данном случае сказать проф[ессор] Булгаков, понятно; он хочет сказать не только то, что преображение жизни совершается от благодати; в декларации проводится и другая мысль — именно о влиянии христианства на формы жизни, о христианизации этих форм. По существу декларация не только приемлема, но ее нужно приветствовать как весьма знаменательный акт, и не только Русской поместной Церкви, но и всей Православной Церкви. Она впервые высказывает истинный взгляд Церкви на отношение ее к государству. Неясно только проведено в ней определение автономии государственной власти.
Проф[ессор] С. Н. Булгаков замечает, что если он употребил понятие феократии, то употребил вполне сознательно; с его точки зрения, это понятие наиболее правильно выражает самое существо отношения Церкви к государству. Но если для некоторых членов он<о> оказывается неудобоприемлемым, он готов исключить его.
А. И. Ивановский говорит, что он человек земли, и как человек земли хочет подойти к декларации с чисто практической стороны. Прежде всего, что такое декларация и какое она имеет значение? Декларация должна соответствовать законопроекту и вводить в него, а между тем, мы имеем дело здесь с возвышенным религиозно-философским трактатом, который невозможно уразуметь людям, прошедшим даже высшую школ<у>. Если мы хотим вещать urbi et orbi, нужно, чтобы нас понимали. Должна быть другая декларация, дающая освещение вопроса с правовой, а не с философской точки зрения. Жизнь строит не философ, а право.
Гр[аф] Д. А. Олсуфьев говорит, что он примыкает в данном случае к лагерю предшествующего оратора. Наше совещание — не собрание религиозно-философского общества. С обывательской точки зрения под феократией мы разумеем то, что принудительное начало государственности тесно сливается с церковным водительством. Может быть, с философской точки зрения феократия означает что-либо и другое. Во всяком случае, термин этот неприемлем, и вся декларация темна и непонятна. Далее, с нашей обывательской точки зрения в ней можно отметить и некоторые дефекты мысли. Нам, представителям народа, нужно выяснить, в какую сторону теперь, при новых условиях жизни, Церковь должна направить свою линию поведения — в сторон<у> ли отделения от государства или в сторону слияния с ним. Абсолютного в этом нет, а есть только относительное. Ответ на этот вопрос ясен сам по себе — в сторону отделения от государства. С точки зрения своего сознания, говорит оратор, я приветствую это явление. С другой точки зрения, это так или иначе должно быть принято: с фактом нельзя не считаться. Общее настроение, по-видимому, склоняется в сторону слияния, соединения Церкви с государством. В декларации говорится, что подобно тому, как солнце не может не светить, так и Церковь не может не преображать всю жизнь человечества. Но дело в том, каким образом Церковь должна преображать жизнь, — если действуя на сердца людей, то да, Церковь должна вечно оказывать свое влияние на человеческую жизнь. Имеются в виду практические выводы: законоучителя должны пользоваться государственным жалованьем; церковные земли должны быть освобождены от налогов и т. д. Но упускают из виду опасность, которая может в этом случае грозить Церкви. Даром не дают; кто платит, тот и требует услуг. Может быть, у нас водворится социалистически-атеистическое правительство, — неужели и к нему мы будем обращаться за материальной поддержкой. Мы хотим и невинность соблюсти, и капитал приобрести.
Проф[ессор] С. Н. Булгаков замечает, что если предлагаемая им декларация может быть названа индивидуальной по форме, то она не является индивидуальной по содержанию. Дело в том, что не все члены, по-видимому, аккуратно посещают заседания и потому не все осведомлены о том задании, которое должна была выполнить комиссия по составлению декларации.
А. И. Ивановский и М. А. Семенов протестуют против права проф[ессора] Булгакова делать замечания членам Отдела по поводу непосещения заседаний, причем Ивановский указывает, что из всех заеданий он не посетил только одного, и это может быть засвидетельствовано делопроизводителем Отдела.
Проф[ессор] С. Н. Булгаков говорит, что он хотел сказать только о задании комиссии. И задание было в том смысле, в каком оно выполнено в декларации. Что же касается самой декларации, то, конечно, она, по усмотрению Отдела, может быть и отвергнута.
Проф[ессор] А. Ф. Одарченко, с точки зрения целесообразности дела, присоединяется к предложению кн[язя] Е. H. Tpyбецкого выпустить выражения о теократии, которые могут вводить в соблазн; многие совершенно не понимают философского языка. Затем присоединяется он и к замечанию Ивановского о том, что декларация должна определить наше отношение к законопроекту об отношении Церкви к государству. К рассмотрению декларации я, продолжает оратор, приступаю с предварительной подготовкой к сему делу. Между прочим, я ознакомился с сочинениями проф[ессора] С. Н. Булгакова. С основной мыслью его, — что Церковь не должна отказываться от теократии, — я согласен. Но в дальнейшем я расхожусь. И в этом случае декларация может сыграть даже печальную роль. В декларации дело представляется так: с одной стороны стоит теократия, с другой — апокалипсический зверь, или левиафан. Между ними бездонная пропасть. Спрашивается, как Церковь может довести этого левиафана-государство до теократии? Каким путем и методом Церковь может христианизировать государство? Для меня есть единственный путь — это путь Христа и апостолов, в особенности ап[остолов] Петра и Павла. Это путь права, которым живет все цивилизованное человечество и которое не отрицают даже социалисты. Если бы С. Н. Булгаков указал на это, мы говорили бы о праве и о христианизации права. Но он, очевидно, не подразумевает этот метод, а для меня именно метод адекизма есть метод антихристов. На Соборе я не могу не закричать об этом. Предлагаемый нам путь философский — путь гибельный. Он может всю нашу работу осветить в одностороннем виде. Я прошу, чтобы и меньшинству дали возможность высказаться. Я лично готов принять декларацию С. Н. Булгакова, но только как часть декларации и с опущением выражений о теократии. Вместе с тем, в декларации должны быть раскрыты известные общие правовые положения.
Председатель замечает, что декларация еще не голосовалась и не принята, а потому ни о каком большинстве и меньшинстве, ни об отдельном мнении никакой речи пока быть не может.
Проф[ессор] Н. Н. Фиолетов полагает, что возражения против декларации основываются на недоразумении. Проф[ессор] Булгаков не хотел отказываться от юридической работы. Но он затрагивает вопрос глубже — этот вопрос о принципиальном отношении к формам общественности и к самому принципу государственности. Это вопрос догматический, не стоящий в связи с данной практической работой, обращенный не к данной массе народа, а к разным моментам времени. Православная Церковь общей идеи отношения к государству еще не формулировала и Церковь отказываться от этого не может. В данный момент эта формулировка — наша обязанность. Я понимаю и возражения проф[ессора] Одарченко. Действительно, может быть, у проф[ессора] Булгакова не достаточно ясно оттенено христианское освещение права, а также требование церковного сознания — признания идеи правового государства. Отсюда — некоторые сомнения, требующие разрешения. Но во всяком случае в декларации нет отказа от практической работы.
Кн[язь] Е. Н. Трубецкой думает, что прения, действительно, основаны на недоразумении. Ведь если выпустить из декларации выражения о феократии, то в остальном она представляет развитие ясных мыслей, легших в основу законопроекта. Религия не есть частное дело; ничего не должно быть делаемо без благодати; с этой точки зрения Церковь и государство должны быть тесным образом связаны между собою; всякая власть есть религиозное служение; эти положения — необходимое условие законопроекта. Если гр[аф] Олсуфьев возражает против декларации, то ведь он не согласен и с основными принципами самого законопроекта. Он может подать только особое мнение. Но нужно ли дополнять декларацию? Если выпустить выражения о феократии, то что в ней неприемлемого и где этот адекизм, о котором говорит А. Ф. Одарченко? Может быть, многие недоумения вызываются потому, что мы знакомимся с декларацией впервые. Если перечтем ее внимательнее, эти недоумения сами собой отпадут.
В. Я. Бахметьев находит, что декларация соответствуем всему законопроекту; заключает она в себе мысли простые и ясные. С своей стороны оратор предлагает или опустить, или изменить выражение на стр. 3, где говорится о том, что волею Провидения рушилось в России царское самодержавие и т. д.
М. А. Семенов, отмечая необычайность декларации и по форме, и по содержанию, находит, что она не отвечает своему заданию. Декларация должна носить характер делового осведомления, делового юридического введения в законопроект, изложенного понятным языком, доступным для всех религиозно-верующих, для всей России; а между тем, перед нами глубокий философский трактат, который непонятен людям с высшим образованием. Кн[язь] Трубецкой находит, что и нам нужно сначала вчитаться, вдуматься в декларацию, и только после этого нам откроется ее смысл. Но не нужно забывать, что наша аудитория — не отделение религиозно-философского общества. Поэтому я, говорит оратор, предлагаю ее только заслушать, но не принимать. Принятие ее может послужить во вред делу.
Гр[аф] Д. А. Олсуфьев указывает на то, что предложение кн[язя] Трубецкого выступить меньшинству с особым мнением не есть решение вопроса. Это предложение носит характер приема обеспеченного большинства. Между тем, соборное решение не есть решение арифметического подсчета голосов. Решение Собора должно основываться на единстве духа в союзе мира. Нам нужно столковаться между собою. Все работы Собора должны быть направлены к тому, чтобы внешне отделить Церковь от государства. Чем более Церковь будет отделена от государства внешне, тем сильнее будет ее внутреннее влияние. Если бы в декларации был проведен этот тезис, я подписался бы под ней обеими руками.
Проф[ессор] А. Ф. Одарченко по поводу слов кн[язя] Трубецкого об адекизме замечает, что он не говорил об адекизме декларации; он сказал, что в декларации наблюдается белое пятно, album, скачок через пропасть и только.
Проф[ессор] Ф. И. Мищенко говорит, [что] вопрос в декларации затронут настолько глубоко и принципиально, что эта декларация перед нашим законопроектом является чем-то вроде гиганта пред пигмеем. Прежде всего должны быть удалены выражения о теократии. Затем, и вообще в декларации проведена иная мысль, чем в законопроекте. В декларации говорится: «Церковь Христова озаряет мир светом истины…». Не об этой Вселенской Церкви у нас должна идти речь; у нас идет речь о Русской поместной Церкви, рассматриваемой в известных бытовых условиях ее существования. Это не значит, что вопрос о Русской Церкви должен решаться вне связи с принципом; тем не менее, главное внимание должно быть обращено на бытовое устроение Русской Церкви. Таким образом, между предложенной декларацией и законопроектом нет строго органической связи. Мы говорим не о Вселенской Церкви. И в этом смысле в нее нужно ввести большую ясность. Например, вместо слов «Церковь Христова озаряет» поставить «Евангелие» или «учение Христово озаряет». Тогда в качестве предпосылки декларация была бы приемлемой, причем с принятием ее не исключалось бы «введение» в законопроект делового характера. Если Собор принял бы эту декларацию, он должен был бы выработать свою формулу основных ее положений. Но на Соборах, как свидетельствует история, бывало и так: отдельные лица читали свои послания, и Собор одобрял их. В этом случае и декларация С. Н. Булгакова могла бы выйти под благожелательной санкцией Отдела и Собора, но с именем автора.
Председатель замечает, что ввиду того, что мысль о декларации возникла как будто случайно, может быть, нет надобности в особой декларации.
Проф[ессор] Ф. И. Мищенко говорит, что во всяком случае под именем автора она может быть принята.
Свящ[енник] М. Ф. Околович указывает, что хотя здесь и раздавались протесты по поводу замечания о неаккуратном посещении некоторыми членами Отдела заседаний, тем не менее это непосещение — факт. Согласно постановлению Отдела, эта декларация должна быть не обращением к правительству и не введением к законопроекту; она предназначалась служить целям самоопределения самого Собора. Говорят, она непонятна. Но если поручить составление декларации юристам, то и их декларация окажется непонятной для другой части членов Собора. А по-моему, она вполне приемлема для народа и по духу, и по мыслям; таким образом, с некоторыми поправками она должна быть принята. Что же касается декларации для правительства — то это другое дело, и о ней должна быть особая речь.
Ф. Г. Гаврилов напоминает, что в Отделе остался без обсуждения первый пункт законопроекта. Остался он не рассмотренным потому, что предполагалось, что он будет затронут и решен в той декларации, составление которой поручено было особой комиссии, решен именно в согласии со всем законопроектом. Данная декларация раскрывает одну сторону вопроса, но вопрос в его юридической стороне остается нерешенным. Таким образом, декларация представляет только половину дела: дает богословско-философское освещение вопроса, но в ней нет юридического освещения его. Чтобы осветить вопрос с этой стороны, нам нужно возвратиться к рассмотрению 1-го пункта законопроекта.
Проф[ессор] Ф. И. Мищенко подтверждает, что действительно первый пункт законопроекта оставлен без рассмотрения.
Проф[ессор] С. Н. Булгаков напоминает, какое задание дано было комиссии по составлению декларации. Это задание состояло в том, чтобы комиссия в целях прояснения соборного самосознания выразила в декларации мысль о принципиальном отношении Церкви к государству.
Председатель, ввиду заявленного некоторыми членами желания дополнить декларацию, предлагает сдать ее опять в комиссию, пополнив комиссию некоторыми духовными лицами.
Прот[оиерей] Н. М. Боголюбов высказывается за принятие предложенной декларации. Если Церковь во времена царского самодержавия стремилась под опеку государства, это объясняется тем, что Церковь ранее ясно не сознавала своего религиозного отношения к государству. Собору непременно нужно выполнить эту задачу прояснения и укрепления церковного самосознания. Если Собор займется вопросами только об устройстве имущественной стороны Церкви, школ и т. п., он не выполнит своей задачи. Необходимо подойти к вопросу об отношении к государству с религиозной, догматической точки зрения, в особенности теперь, когда происходит смена форм правления. Это прояснение сознания будет иметь важное значение и на будущее время. Таким образом, декларация необходима; она понятна даже для простого народа. Я стою, говорит оратор, не только за декларацию, но и за форму ее. Форма — роскошная, говорящая уму и сердцу.
Прот[оиерей] И. И. Галахов остается при прежнем своем мнении, что в настоящем изложении декларация недоступна массам. Но Собор для того и существует, чтобы поднимать народное религиозное сознание, а не оставлять его в тех низинах, на которых оно находится. Мы можем быть только благодарны проф[ессору] Булгакову, что он нашел слова о сущности отношения Церкви к государству. Говорят, что декларация имеет вид философского рассуждения, непонятного и т. д. Я сошлюсь на следующий пример: один профессор на вопрос, что такое право, ответил: чтобы понять, что такое право, нужно ознакомиться с наукой философией права. Мы хотим предпослать религиозно-философское введение; мы признаем его необходимым. Пусть те, кто не поймут его, подготовятся так или иначе к его пониманию.
А. В. Васильев присоединяется к предшествующему оратору и находит, что вступление к законопроекту необходимо и именно в виде предложенной декларации.
А. И. Ивановский повторяет, что подобное богословско-философское введение совершенно непонятно; если я и другие члены Собора, люди с высшим образованием, затрудняются ее уразуметь, то представители крестьянства при чтении декларации будут чувствовать себя в дремучем лесу.
М. А. Семенов, повторяя то, что он сказал о неудобовразумительности декларации, этого религиозно-философского этюда, предлагает изъять из нее философский элемент и вообще смотреть на нее только как на материал для декларации. О высоком предмете можно говорить простым деловым языком, доступным для народа.
Председатель замечает, что проф[ессор] С. Н. Булгаков уже заявил, что он отдает свой труд в полное распоряжение Отдела.
Проф[ессор] А. Ф. Одарченко повторяет, что в декларации упущена из виду другая сторона дела, существенно необходимая. Говорили о надобности установить отношение Церкви к государству. Но государство — часть права. И мы не можем говорить об этом отношении, не сказавши о праве вообще. Как должно построяться это отношение — по принципу ли субординации или координации? Эти принципы нужно установить и, следовательно, декларацию восполнить.
Проф[ессор] П. Н. Жукович. Говорили о форме декларации, но важны и ее мысли. Для обоснования правильного отношения Церкви к государству нельзя сделать более того, что сделал проф[ессор] Булгаков. На почве правовой ничего нельзя прибавить. Тем более, что декларация имеет своей задачей служить прояснению соборного самосознания, а не обращается к правительству. Что же касается вступления, предназначаемого для правительства, то его могут составить три докладчика, избранных нами для доклада законопроекта.
М. Т. Губанов говорит, что он является представителем на Соборе крестьянства; человек он с начальным образованием и должен заметить, что декларация вполне понятна и приемлема для него, — так что нужно только благодарить за нее проф[ессора] Булгакова.
Прот[оиерей] А. А. Хотовицкий заявляет, что декларация произвела на него самое возвышенное и определенное впечатление. Если мы отклоним ее или даже обнажим поправками ее изложение, то отнимем, можно сказать, часть души от своего дела, не одухотворим своей работы. Как бы Церковь ни кричала о своей независимости, она посягает на материальное благополучие. И вот эта декларация практические вопросы облекает в одухотворенную одежду. Она спаяет Собор. И мир инославный прочтет ее как достойное деяние Русской Церкви. Если она и может затруднять, то при первом чтении. Юридическое же обоснование законопроекта ею не исключается. Таким образом, эта декларация абсолютно необходима.
А. И. Ивановский поддерживает высказанное ранее председателем предложение о надобности образования особой комиссии для выработки согласительной декларации.
По поводу этого предложения между членами происходит обмен мнений, в результате которого намечается комиссия в составе следующих лиц: прот[оиерея] Н. М. Боголюбова, проф[ессора] А. Ф. Одарченко, гр[афа] Д. А. Олсуфьева, А. В. Васильева.
Председатель предлагает комиссии рассматривать заслушанную декларацию в качестве материала для своей работы.
Проф[ессор] С. Н. Булгаков, ввиду того, что часть членов Отдела высказалась уже в пользу предложенной им декларации, полагает, что вновь образованная комиссия могла [бы] выработать новый текст декларации; причем на голосование могли бы быть поставлены обе декларации.
Проф[ессор] А. Ф. Одарченко к порядку занятий Отдела напоминает, что на одном из предшествующих заседаний Отдела им внесено было предложение о приглашении в Отдел некоторых юристов для выслушания их мнений по некоторым вопросам законопроекта, поддержанное председателем Отдела. В настоящее время он позволяет себе рекомендовать вниманию Отдела проф[ессора] Байкова.
Кн[язь] Е. Н. Трубецкой говорит, что проф[ессор] Байков ему известен, и он с своей стороны не находит нужным приглашать этого профессора.
Собрание не выражает желания выслушивать проф[ессора] Байкова.
Председатель оглашает повестку следующего заседания, имеющего быть в четверг в 5 час[ов] дня. На очереди стоят — рассмотрение 1-го п. законопроекта и 2-е чтение остальных статей его.
Заседание закрывается в 2 часа дня.
Председатель Архиепископ Арсений
Делопроизводитель Петр Минин
ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 277. Л. 94–101. Машинопись. Подлинник. Рукописные вставки и исправления. Подписи — автографы.
ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 590. Л. 70–77. Машинопись. Копия. Рукописные вставки и исправления. Подпись П. М. Минина — автограф.