[24 августа (6 сентября) 1918 г.]
Православная Русская Церковь, в лице ее Первостоятеля Московского и всея России Патриарха и Всероссийского Поместного Собора вынуждается обратиться к Совету народных комиссаров с нижеследующим заявлением:
Вот уже более полгода прошло с тех пор, как декретом народных комиссаров от 23 января 1918 г. под заглавием «С свободе совести», Русская Церковь поставлена в положение не только фактически, но юридически гонимой. Особым постановлением, своевременно опубликованным во всеобщее сведение и сообщенным советской власти, Священный Собор определенно выявил это скрытое в словах декрета враждебное религиозной свободе существо его. «Приветствуя, — гласит соборное постановление, — всякое действительное расширение свободы совести, Собор в то же время указывает, что действием упомянутого декрета свобода Церкви Православной, а равно и свобода всех вообще религиозных союзов и общин превращается в ничто». Им «узаконяется открытое гонение как против Церкви Православной, так и против всех религиозных обществ христианских и нехристианских».
Вскрыв по частям смысл и намерения декрета, Собор заключал, что он «представляет собою под видом закона “о свободе совести” злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения».
В марте месяце Всероссийский Собор через нарочитую депутацию к народным комиссарам в своем «слове правды о их распоряжениях, касающихся Православной Церкви» признал эти распоряжения «тяжким и ничем не вызванным со стороны Православной Церкви оскорблением ее религиозного чувства, насилием, самым вопиющим образом нарушающим ту свободу совести и те начала нелицеприятной справедливости и равноправия, которые провозглашены народными комиссарами». Депутация просила тогда власть во имя «государственного блага отменить все ее распоряжения, посягающие на жизнь и свободу народной веры».
Ответом на это и на ряд последующих представлений о произвольных и неправомерных актах, допускаемых, особенно местными властями, при осуществлении декрета 23 января, было положительное заверение представителей центральной советской власти, что для подробного выяснения границ и способов осуществления декрета будет создана в Москве особая комиссия с участием представителей всех вероисповеданий. Ожидания именно такого состава комиссии оказались, однако, напрасными. Власть развертывала свою программу в отношения к исповеданиям, совершенно не считаясь с их внутренними интересами. И чрезвычайно недоброжелательно и особенно часто нападала на установления Православной Церкви и на ее служителей. Наряду с бесчисленными захватами церковных имуществ и зданий все учащались преследования церковных проповедников, аресты и заключения в тюрьмы священников и даже епископов. Таково безвестное похищение Пермского архиепископа Андроника, посылка на окопные работы престарелого Тобольского епископа Гермогена. Едва ли оба они уже не умерщвлены теперь, как расстрелян на днях без суда и преосвящ[енный] Макарий, бывший епископ Орловский.
Ряд общих мероприятий административных и законодательных самого последнего времени превратил этот как бы бессистемный поход против Православной Церкви в открытую и решительную борьбу, все возрастающую в своем напряжении.
Недавние, быстро следовавшие один за другим декреты и постановления: об изнесении предметов культа из школьных зданий, вместе с полным упразднением открытого преподавания Закона Божия; об отнятии всех духовно-учебных заведений, вместе с воспрещением преподавания религиозных дисциплин даже в специально-пастырских училищах ранее 18-летнего возраста; о привлечении всех священнослужителей и монахов в тыловое ополчение на неопределенных условиях без всякого снисхождения к их священному долгу отречения от действия оружием; об упразднении всех церквей при государственных и общественных учреждениях — все эти мероприятия завершились официально опубликованной 30 сего августа (Известия № 186) от имени комиссара юстиции «Инструкцией о проведении в жизнь декрета от 23 январи 1918 г. об отделении Церкви от государства».
Эта инструкция, изданная вопреки прямому обещанию власти, без выслушания голоса представителей самих вероисповеданий, явно стремится нанести смертельный удар всем материальным возможностям развития внешней и внутренней деятельности Церкви и служит вместе актом морального террора по отношению ко всему православному народу. Все имущественные средства Церкви у нее отнимаются, кроме ничтожных сумм на текущие богослужебные нужды. Все просветительные, благотворительные и в широком смысле миссионерские начинания Церкви подрываются в корне. Святые храмы, с еще большими святынями в них хранимыми, свв. мощами и чудотворными иконами — это сложное духовное достояние нераздельно и всей Церкви и всего православного народа церковного — под лицемерным и противным природе этих предметов титулом «народного достояния» отнимаются у самого же народа безрелигиозной политической властью и в виде милости отдаются ему в пользование уже на кабальных условиях, открывающих возможность самых произвольных форм эксплуатации в пользу казны и под страхом «уголовной ответственности по всей строгости революционных законов» (Прилож[ение] № 1, ст. 9).
Если совещательный голос представителей православия при написании подобной инструкции и не был бы принят в полной мере, то он все же мог бы удержать коммунистических законодателей от некоторых пунктов, глубоко возмущающих православную совесть и абсолютно для нее неприемлемых.
Так уже сама природа церковного и особенно храмового богослужебного имущества, как достояния Божия, не терпит никакой формы владения им со стороны людей, не принадлежащих к Церкви. Самая идея сдачи храмов и неприкосновенных для мирян святынь в руки неверующих и иноверцев есть унижение святыни, граничащее<е> с ее поруганием. Но если еще и порядок такой насилием исторгаемой передачи, при общеизвестной малокультурности многих агентов власти на местах и крайнем огрубении нравов в переживаемое нами мрачное время, осложнится кощунствами и профанацией святыни (беззаконное вхождение в алтари, прикосновения к престолам и священным сосудам и т. п.), это причинит уже тяжкие, кровоточащие раны религиозной совести верующих. Это будет прямым вызовом мученичества и неизбежных волнений.
Другая подробность инструкции, а именно требование от отдельных членов религиозной группы подписки в том, что в их храмах не будут «раздаваться и продаваться книги, брошюры, листки, послания, направленные против советской власти», а равно и «произноситься проповеди и речи, враждебные» той же власти (Прил[ожение] № 1, ст. 3 б-в), есть также недопустимое посягательство на интимную область духовной свободы. Такой подписки члены Церкви дать не могут. Дух благодатно-сыновних отношений паствы к своим пастырям не может допустить в круг этих святых отношений и тени политического сыска. Кроме того дух всего христианства и Церкви ничего общего не имеет с официальной коммунистической антирелигиозностью, и при желании любая христианская книга и любая проповедь могут быть истолкованы как враждебные советской власти. Свою политическую цензуру советские власти, если признают необходимым, имеют легкую возможность вести при посредстве обычных полицейских средств, не оскорбляя такими поручениями самих православных.
Применение инструкции грозит повести еще и к другим непереносимым для религиозного сознания насилиям над ним, которых советские власти могли и не иметь в виду. Например, составители инструкции при контрактовой передаче храма в пользование верующих почему-то обходят живую, исконно-церковную организацию — канонический приход и измышляют искусственный коллектив в виде группы одноверцев. В состав его политическая власть обязует верующих открывать доступ всем желающим хотя бы и по их голословному заявлению о своем православии, ибо даже паспортные отметки о вероисповедании той же инструкцией упраздняются и воспрещаются. В таком порядке могут быть искусственно включаемы в церковную общину даже и отлученные от Церкви. Что может быть нецелесообразнее такого насилия над религиозной свободой?
Итак, последняя «Инструкция» комиссара юстиции ставит Православную Церковь пред лицом неизбежного исповедничества и мученичества, а российскую коммунистическую власть обрисовывает как власть, сознательно стремящуюся к оскорблению религиозных чувств народа. Трудно с такой властью нам, защитникам народной веры, найти общий язык, и его у нас нет. Мы уже не апеллир<у>ем, как прежде, ни к национальной истории, ни к общегосударственному благу, ни к чистой идее разделения Церкви и государства, ни к идее истинной или только условной политической свободы, ни к праву и справедливости, ни к любви в общечеловеческому братству. За истекшее полугодие все возможные ожидания в этом направлении рассеяны самой советской властью. Из многократных ее заявлений, не менее ярких действий и официальной литературы мы с печалью сердечной убедились, что коммунизм отверг все эти обычные в человеческом общежитии мерила и открыл свое забрало, как сила враждебная всякой свободе и всякому праву, даже простой человеческой справедливости и простейшему человеколюбию. Во главу угла он поставил идею неравенства людей от рождения и проклятия одной части человечества во имя другой, вплоть до физического и даже насильственно-кровавого ее истребления. Здесь уже нет дыхания дух<а> Божия и даже духа человеческого, здесь дышит дух зла, ненависти и разрушения. Последние приказы народных комиссаров с официальным призывом к «захвату значительных количеств заложников» и к «массовому их расстрелу» без суда внушают невольный ужас всякому здоровому, сохранившему элементарное нравственное чутье человеку. Расправы над заложниками — это возвращает нас не только к темным векам варварства, но уносит мысль из крещеной, культурной Европы куда-то вглубь Африки.
Мы уверены, однако, что наш российский коммунизм, будучи духовным явлением антихристианской сущности, исповедуется и проводится в жизнь людьми все же общей с нами европейской, насыщенной преданиями христианства, духовной культуры. И потому мы надеемся, что Сов[ет] нар[одных] комисс[аров] хотя отчасти поймет нас, когда мы в расчете на общечеловеческую нравственность и культурность, свидетельствуем о бесчеловечном и бесцельно-жестоком насилии над народной религиозностью, проводимом в изданной Комиссариатом юстиции инструкции.
Посему, как полномоченные представители православного русского народа, знающие его духовную жизнь и тайны его совести, мы с твердым убеждением настаиваем, что долг народных комиссаров немедленно отменить действие данной инструкции и пересмотреть ее при участии представителей Правосл[авной] Церкви, а до того времени приостановить применение и самого декрета от 23 января во всем его объеме
ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 559. Л. 21–26. Машинопись. Подлинник. Рукописные вставки, исправления и зачеркивания.
Опубликовано: Отделение Церкви от государства и школы от Церкви в Советской России. Октябрь 1917–1918 г.: Сб. документов. М., 2016. С. 190–194.