19 июня (2 июля) 1918 г.
Условия, в которых протекает жизнь Православной Русской Церкви, в связи с общим положением государственной и общественной жизни, все более и более вызывают тревогу и скорбь во всяком верующем человеке.
Прошло почти <пять> месяцев с тех пор, как нынешняя власть издала декрет о так называемом отделении Церкви от государства, декрет, глубоко возмутивший весь православный русский народ и вызвавший повсеместно горячий и дружный народный протест. Хотя Совет народных комиссаров уже более <дву>х месяцев тому назад сам, по собственному почину, официально признал необходимым и даже неотложным пересмотреть этот декрет с целью разъяснения его, однако и поныне никакого разъяснения декрета не издано и обещанного приглашения представителей различных религий для отстаивания их нужд и прав не последовало. Между тем, действия агентов власти на местах, в особенности вдали от центра, отчасти вследствие неясности декрета, отчасти вследствие произвольного и самочинного его толкования, чего не отрицают сами народные комиссары, ставят жизнь Церкви, ее учреждений и ее служителей в самое тяжелое и иногда безысходное положение. Всем известны многочисленные ежедневно повторяющиеся случаи явного стеснения свободы жизни церковной, посягательства на ее святыни и достояние, на свободу и самую жизнь ее служителей и преданных Церкви чад ее. Многочисленные обращения по этому поводу к нынешней власти почти не давали благоприятных результатов, так как лишь в нескольких, очень немногих случаях на такие обращения последовало со стороны центральной власти не общее, а частное разъяснение неправильности действий отдельных комиссаров или советов. Конечно, такое разъяснение, при широкой автономности власти на местах, едва ли может дать какие-либо ощутительные последствия даже в частных случаях.
Но в последние дни произошли новые события, которые начинают истощать терпение и спокойствие православных верующих людей. Участившиеся аресты священнослужителей, начиная от епископов, заключаемых в тюрьмы, лишение их права совершать богослужения в тюремных храмах, притеснения и разгоны епархиальных собраний, наконец, отправление престарелого епископа Тобольского Гермогена на принудительные земляные работы на фронте — разве все это не есть проявление полного пренебрежения ко всему тому, что до сих пор дорого и свято для многих миллионов православного русского народа, разве это не есть сознательное оскорбление религиозного чувства народа. А отнятие у Церкви здания Московской духовной семинарии, необходимого для самого бытия Церковного Собора, отнятие, состоявшееся за три дня до открытия Собора, вопреки категорическим словесным и письменным заверениям Московского совета кр[естьянских], р[абочих] и с[олдатских] деп[утато]в и Совета народных комиссаров о том, что это здание свободно от всяких реквизиций и остается в полном распоряжении Церкви — это прямой удар, наносимый самому важному и дорогому в настоящее время для православных людей церковному установлению — Всероссийскому Освященному Собору. Разве можно поверить, что этот акт нового насилия над Церковью вызван только необходимостью разместить членов съезда советов? Православные приходы Москвы не могут не видеть в этом действии явного и ничем не заслуженного гонения на Церковь и на ее внутреннюю свободу. Таким образом, несомненно, что вопреки всем заверениям и словам нынешняя власть не только не прекращает, но еще более усиливает открытое гонение на Церковь.
При таких условиях можно ли дальше терпеть такое положение Церкви и такое отношение к ней нынешней власти? Не следует ли перейти к иным мерам для защиты гонимой Церкви, ее служителей и чад?
Конечно, вопрос о защите Православной Церкви есть вопрос общий, а не местный, и потому не православным приходам Москвы надлежит самостоятельно предпринимать какие-либо для сего действия, — это дело высшей церковной власти, которой лучше должно быть известно общее положение Православной Церкви и которая вернее может решить, допустимы ли и своевременны ли те или другие меры, направленные на защиту Церкви.
Но, тем не менее, и православные приходы Москвы не могут не возвысить своего голоса, когда видят, в какое тяжелое положение поставлена Православная Церковь, когда для них становится ясным, что при нынешнем взаимоотношении Церкви и гражданской власти вряд ли можно надеяться на перемену к лучшему; ведь среди православного верующего населения все более и более крепнет мысль о том, не настало ли время для предъявления власти более решительного требования о прекращении гонения на Церковь, о пересмотре «декрета» с целью исключения из него всего, что умаляет права Церкви даже по сравнению со всяким частным обществом; ведь если нынешняя власть решила бесповоротно стоять на основе полного отделения Церкви от государства, то она обязана исключить из своего декрета все то, что является не осуществлением этой основы, а явным гонением на Церковь.
Эти мысли и чувства православной верующей Москвы Совет объединенных приходов считает своим долгом представить на благоусмотрение высшей церковной власти.
Да умудрит Господь нашего духовного Вождя и Отца, Святейшего Патриарха, какие новые меры нужно принять для защиты Церкви и когда своевременно приступить к их выполнению. Да будет ему ведомо, что в нужную и решительную минуту православная верующая Москва сплотится вокруг него и дружно и стойко станет на защиту святой православной веры и Церкви.
Председатель Совета объединенных приходов Александр Самарин
ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 559. Л. 13–14. Машинопись. Подпись — автограф. На первом листе резолюция: «22 ав[густа]. В Комиссию владыки Анастасия. П[атриарх] Т[ихон]».