I.
О современном упадке церковной дисциплины
Нисколько не считая себя специалистом в области канонов, решаюсь говорить на тему почти исключительно каноническую. К этому вынуждает меня, однако, не самообольщение и не преувеличенное представление о своих силах, а практическая необходимость. По месту моего служения в Уфимской епархии и ранее – в Сухумской и Казанской, я всегда сталкивался с разными иноверцами и с миссиею. И я всегда удивлялся, до какой степени наши православные миссионеры оказывались в своей деятельности близорукими и до какой степени их деятельность почти без исключений была всегда ошибочною. Это потому, что наша миссия никогда не обращала внимания на крайнее падение религиозной и церковно-дисциплинарной жизни в среде православных, и вследствие этого её проповедь была до крайности малоплодна, а иногда для Святой Церкви и прямо вредна. Многие, приняв св[ятое] крещение на основании хороших слов миссионера, уходили из Церкви, видя нехорошие дела людей, недостойно носящих имя православного христианина. Я убежден, что наше сектантство выросло в грозную для Церкви силу только потому, что расшаталась жизнь церковная и люди, принадлежащие к Церкви, забыли, что они своею жизнью очень часто отталкивают от Церкви лучших людей с наиболее чуткою совестью. Вследствие этого мусульмане, напр[имер], говорят о людях, принявших христианство, что они «стали жить по-черному», т.е. не молясь Богу, не соблюдая постов и пр[очее]: до такой степени в глазах правоверных мусульман христианская жизнь представляется беспорядочною в религиозном отношении. Сектанты, отпавшие от православия, однажды на предложение миссионера вернуться в Церковь отвечали: «Зачем нам идти к вам? Чтобы снова начать пьянствовать, кутить и ругаться скверными словами?» Но еще характернее был случай в одной южной – Ставропольской губернии, когда православный священник заподозрил часть своей паствы в отпадении от Церкви только потому, что эта часть его прихожан перестала пьянствовать и кутить; в таком тоне, совершенно серьезно, этот пастырь и сделал доклад епархиальному миссионеру.
Так неблагополучна наша внутренняя церковная жизнь, поскольку она касается частной жизни православных христиан.
Что касается жизни общественной, т. е. церковной в ближайшем смысле слова, то о ней и говорить не приходится: её вовсе нет. В самом деле, нельзя же серьезно назвать наши церковно-приходские советы или церковные попечительства с их вполне ничтожною деятельностью за проявление жизни в нашей Церкви? Доселе у нас в Церкви было только исполнение указов и циркуляров, было чтение воззваний, всегда с опозданиями и всегда очень скучное, но церковной жизнедеятельности, какого-либо проявления какой-либо жизни – указать невозможно… Это величайшее несчастие нашей церковной и государственной жизни. Несколько наших общественных деятелей и публицистов, как И. С. Аксаков и Н. П. Гиляров-Платонов и др., предвидели возможность современной общественной разрухи и в свое время предупреждали о необходимости организовать церковно-приходскую жизнь. Это можно было сделать и в эти последние годы, после 1905 г., когда русскому церковному и государственному строю дано было грозное предостережение. Но наша политическая и церковная недальновидность и наши так называемые охранители, предпочитавшие внешний порядок внутренней жизнедеятельности, не поняли того нравоучения, которое дал нам 1905 год, и довели несчастную Россию до ужасов 1917 года. А вся подпочва этих ужасов заключается только в том, что у нас совершенно убита церковность как церковно-общественная жизнь, а оставлена только церковность в смысле церковно-богослужебной обрядности.
Но и в этом отношении дело обстоит вполне неблагополучно. Богослужебный устав в нашем богослужении так извращается, самое богослужение совершается так безобразно, что наши ревнители устава – старообрядцы – приходят в изумление и недоумевают, какое значение в нашем богослужении имеет Типикон. И в самом деле, ни вечерня, ни повечерие, ни полунощница, ни утреня – нет ни одного богослужения, которое бы совершалось по указаниям Типикона. От этих богослужений обыкновенно остается не более лишь одной третьей части того, что указано уставом. Что касается нашего заупокойного богослужения, панихиды, то она совершается просто бессмысленно, с невозможными сокращениями, вставками: «Сыны света Тою показавый, помилуй нас, помилуй нас» или «Творца и Зиждителя и Бога нашего», – где нет то подлежащего то сказуемого, а иногда нет ни того, ни другого. До сих пор более или менее неповрежденным богослужением была св. литургия; но вот, уже приехав на наш Поместный Собор, я зашел в один из московских монастырей и услыхал и за литургией нечто новое: за литургиею нет дневного Евангелия, но зато одиннадцать заупокойных ектений подряд за одной литургией. При этом диакон, и священник, и певчие в три голоса читали и пели одновременно, нимало не обращая внимания одни на других… Выходило в полном смысле слова безобразие. И странно то, что в церкви были богомольцы, человек 15-20; и для всех это безобразие было уже привычно, и никто не остановил безобразников, все уже привыкли к мысли, что до церковного дела никому дела нет… Так думать и чувствовать себя гостями в своем храме давно уже привыкли православные русские люди. Они к этому привыкли, потому что к тому систематически приучало наше Ведомство Православного Исповедания в полном составе. В особенности на этой почве трудились наши «Церковные Ведомости», наш духовный официоз, совершенно не понимавший за последнее время запросов современной общественной и церковной жизни. Следствием такой публицистики наших консерваторов и явилось принципиальное разъединение наших пастырей и паствы. Пастыри систематически отучали паству от церковного дела и достигли своей цели: пастве стала безразлична церковная жизнь, никто не стал ею интересоваться, для всех она стала только скучною. Совершилось величайшее несчастье: церковная жизнь разложилась, почти перестала существовать… Но этого наблюдения не могли сделать наши охранители и продолжали считать это величайшее церковное бедствие за церковный «порядок», а всякое проявление жизни церковной, тем более церковной самодеятельности, наше ведомство считало за начало беспорядка. Поэтому и все речи о восстановлении приходской жизни считались и реформационными, и революционными и всегда находили суровую критику на страницах «Церковных Ведомостей». Так это неумное издание приучало своих читателей к мысли о церковной безжизненности как наилучшем порядке церковной жизни и к необходимости бороться со всякою самодеятельностью прихожан-мирян как <c> беспорядком. Но убить, раздавить жизнь нельзя, и чем более она терпит уродливых стеснений, тем энергичнее она против них протестует. Против режима всяких нелепых стеснений церковной жизни появились протесты в виде усиления старообрядчества и появления раскола; а революция вполне обнаружила наше церковное неблагополучие и заставила нас, православных, не скрывать своих зияющих ран на церковном теле, а только лечить их.
По нашему мнению, нужно принять за аксиому следующие мысли:
1. Миссия невозможна без восстановления церковной дисциплины.
2. Поднять церковную дисциплину немыслимо без организации прихода (как он организован у старообрядцев).
3. Правильная организация прихода – это самая настоятельная необходимость в церковной жизни нашей; без этой организации жизнь церковная быстро пойдет к полному разложению.
4. Из этого можно вывести ближайший практический вывод такой: три Отдела нашего Собора – приходской, миссионерский и дисциплинарный – должны работать вполне единодушно, точно установив общие принципы.
II.
Сущность церковной дисциплины
Мы в жизни встречаем, привыкли встречать, по преимуществу церковную недисциплинированность, беспорядок во всех областях церковной жизни. Это явление мы знаем. Но что же такое церковная дисциплина? Каковы её задачи и в чем её сущность? Это мы плохо знаем…
Церковная дисциплина есть совокупность всех правил, которыми должен руководиться всякий сын Св[ятой] Церкви как в личной, так и в общественной церковной жизни. Таким образом, все заповеди Ветхого и Нового Завета, все церковные узаконения, на Соборах установленные, все богослужебные указания Типикона как порядок богослужений, наконец, все добрые и полезные указания церковного предания в совокупности и представляют из себя церковную дисциплину. При таком определении церковной дисциплины задачу её можно определить так: церковная дисциплина имеет своею целью приучить христианина всегда и везде всякое дело свое освящать мыслью о Боге и о святой Церкви. Поэтому в жизни Св[ятой] Церкви можно признать только тогда полное благополучие, когда все христиане, к Церкви принадлежащие, будут жить в Боге, ни в чем не отделяясь из церковного братского общения. В этом отношении прекрасны слова Тертуллиана: «Един Бог, едина вера, едина и дисциплина»[1].
Разумеется, однако, что объединение в вере есть нечто исконное в смысле распространения св. веры в мире; но как факт, это объединение уже известно миру: именно, во времена церкви апостольской, когда все христиане жили так, что «у множества уверовавших было одно сердце и одна душа», и они постоянно пребывали в учении апостолов, «в общении и преломлении хлеба и в молитвах». Таковы указания кн[иги] Деяний Апостольских о дисциплине церковной в век апостольский.
Эта дисциплина, конечно, должна быть признана желательной для всех, кто когда-либо принадлежал и принадлежат к Св[ятой] Церкви; но это идеал, для нашей современности не достижимый. Однако к нему все мы должны стремиться и от него исходить, с точки зрения этого идеала расценивая нашу жизнь. А если это так, то по существу своему, по внутреннему своему содержанию, вся церковная дисциплина есть церковное предание, и даже в частности – апостольское, фактически осуществленное в жизни. Чрез внешнее благоповедение, воспитываясь в церковных обрядах, все принадлежащие к Св[ятой] Церкви мало-помалу приобретают тот дух единой апостольской Церкви, которым жили сами св[ятые] апостолы. Так чрез церковную дисциплину мы можем как бы непосредственно примыкать к святоотеческому складу церковной жизни, а чрез св[вятых] отцов – и к апостольскому.
Обращаю внимание на эту великую, утешительную мысль: всякий раз, когда мы молимся, или думаем, или делаем по уставу церковному, мы приближаемся чрез это к святым отцам и св[ятым] апостолам, которые дали нам этот устав и заповедали эту дисциплину.
Из этого – прямой и ясный вывод: всякий должен поставить себе за правило жизни – по мере сил учиться исполнению церковного устава и воспитывать себя в его духе. Об этом прекрасно говорит блаж[енный] Августин: «Слово дисциплина происходит от слова discere – учиться. Дом этого учения (дисциплины) есть Церковь Христова. Чему здесь учат? А также – для чего учат? Кто учащиеся и кто учитель? – Учат здесь тому, как надобно хорошо жить, чтобы прийти к жизни вечной; учатся христиане; учитель Христос». И далее блаж[енный] Августин говорит, что «христианская дисциплина в особенности воюет против начал, разрушающих жизнь церковную», а главная причина разрушения церковной жизни – это гордость и всякое своеволие, как её плоды.
Борьба с этим своеволием человеческой природы и воспитание всякого отдельного человека в воле Божией – вот весь смысл дисциплины. Как в Ветхом Завете чрез Ветхозаветный Закон, так в Новом Завете чрез церковную дисциплину «Бог имел и имеет целью то, чтобы люди ни на один момент не были вне смотрения Божия» (Тертуллиан). Поэтому вся жизнь христианина, весь его быт должен быть включен в рамки, Церковью установленные, т.е. в круг церковной дисциплины. Это и есть водительство Церкви в идеальном смысле слова.
С этой точки зрения, по духу церковного учения, нужно стремиться распространить дисциплину по возможности на все стороны церковной жизни. Полное благополучие церковное (salus ecclesiastica) и заключается именно во всецелом свободном подчинении каждой отдельной воли (вернее: всякого личного своеволия) воле Святой Церкви; это идеал, к которому все мы должны стремиться. Поэтому нужно стремиться распространить область церковной дисциплины как можно шире и ни в каком случае её не сокращать. К предметам, подлежащим ведению церковной дисциплины, св. Киприан Карфагенский относил такие требования, как не брить бороды (ибо это занятие суетное…), вставать на ноги пред священником (в знак почтения и для воспитания этого чувства); даже обычную простую одежду святой отец почитал полезным подчинить церковной дисциплине. Об одежде хотя бы для клириков нашел нужным говорить даже один Вселенский Собор, запрещая лицам священного сана носить «разноцветные из шелковых тканей» одежды, потому что «все, что не для потребности, но для роскоши – подлежит обвинению в суетности».
Поэтому искренний сын Св[ятой] Церкви не должен считать что-либо безразличным в нравственном отношении. Все в его жизни должно быть подчинено, хотя бы собственною его волею, церковному уставу, введено в церковные рамки. Все излишнее, «суетное» должно быть из жизни христианина беспощадно удалено. Вот вкратце что нужно сказать о церковной дисциплине для того, чтобы знать, что нужно сделать для поднятия церковной дисциплины, если это необходимо.
III.
Что нужно сделать для поднятия церковной дисциплины
Необходимо ли поднять нашу церковную дисциплину?
Если с этим вопросом вы обратитесь к первому встречному мирянину, даже по-христиански хорошо настроенному, то можно сказать безошибочно, что он не поймет вашего вопроса… Даже понятия о дисциплине церковной у нас нет. Мало того, я встречал людей, которые боятся нынче слова «дисциплина» не менее, чем слова «контрреволюция». Так мне и говорили многие: «Какая там еще дисциплина? У солдат была дисциплина, да и те ее сбросили, а вы говорите еще о церковной дисциплине… В Церкви должна быть только свобода».
Так нынче говорят многие; так говорят почти все. В этом явлении страшно то, что так говорили и ранее – еретики и раскольники, осужденные Церковью за неповиновение Св[ятой]. Церкви. Характеризуя жизнь у еретиков, Тертуллиан говорит о них, что у них все делается без дисциплины – оглашенные не отделяются от верных, безразлично присутствуют при богослужении, вместе молятся; женщины берут на себя обязанности, им не свойственные. Ниспровержение всякой дисциплины они считают простотою, а заботу о дисциплине приветствуют. Но и та дисциплина, которая бывает у еретиков, не тверда, ибо «они сами же (своевольно) отступают от собственных правил, и это оттого, что каждый из них изменяет по собственному усмотрению то, что ранее признал за правило». Так говорит Тертуллиан об отсутствии дисциплины у еретиков; не правда ли, как эта характеристика укоризненна для современной беспорядочной, воистину безобрядной нашей жизни. А далее Тертуллиан продолжает: в Церкви Православной в противоположность еретикам есть твердая дисциплина, от которой не должен никто уклоняться, и эта дисциплина служит у нас в Церкви свидетельством истины.
Так еретики отрицали церковную дисциплину во имя свободы, прикрывая этим названием свою нравственную распущенность. Некоторые еретики, напр[имер], так и говорили: «Пост без нужды установлен; если я захочу поститься, то сам выберу какой угодно день и свободно буду предаваться посту». Не правда ли, почти буквально эти речи мы слышим на каждом шагу от нашей интеллигенции, не признающей ни поста, ни вообще никакого ни в чем воздержания во имя ложной свободы. Тертуллиан о подобных современниках говорил: «Знаем мы эти декламации за удобство плоти. Легко ведь сказать: нужно веровать от всего сердца, любить Господа и ближнего своего, и что истинный закон заключается в этом, а не в пустоте внутренностей», но всеми этими словами прикрывалось только одно чревоугодие еретиков-своевольников, в своей гордости отходящих от Церкви и не подчиняющихся её правилам.
Все это, все эти древние характеристики всяких еретиков вполне ужасны, потому что сходство мыслей еретических и мыслей нашей современной интеллигенции совершенно очевидны. Как древние еретики были не только нарушителями церковной дисциплины и церковного быта, но и принципиально оправдывали свою распущенность, так и нынче можно наблюдать идейную борьбу против ограничений дурных наклонностей человеческой природы. Культ гордой личности и изнеженного тела как проявления языческого мировоззрения в очень опасной степени развился среди православных христиан, и поэтому наша церковная жизнь требует энергичных мер врачевания. Необходимо, чтобы духовные принципы жизни восторжествовали над плотскими мудрованиями современных церковных отщепенцев, и церковная дисциплина в среде православных получила то значение, которое ей надлежит иметь.
Что нужно для этого сделать, и кто должен позаботиться об этом?
На этот вопрос может быть один ответ: это задача нашего Поместного Собора, потому что эта обязанность входила в круг обязанностей Поместных Соборов.
Мы, собравшиеся на Соборе, должны канонически благоустроить русскую Церковь (kanonizein thn ekklhsian), т. е., может быть, дать русской Церкви даже новые каноны, но непременно удобоприемлемые для церковного народа. Я не хочу сказать, что это должно непременно случиться, но я думаю, что это может быть, если этого жизнь церковная потребует. Даже такой осторожный церковный деятель и мыслитель, как московский митрополит Филарет, находил возможным и полезным появление новых канонов при изменившихся обстоятельствах жизни; он буквально писал так: «образ действования по древнему преданию должен прекратиться, когда новые обстоятельства не равны с древними». Само собою разумеется, что митрополит Филарет здесь говорит не о догматах веры, но о канонах, определяющих внешнюю церковную дисциплину. Так, необходимо принять за аксиому, что каноны могут быть изменяемы, и что они должны быть изменяемы, когда этого потребует жизнь, т.е. необходимость её усовершенствования в нравственном и церковно-дисциплинарном отношении. В этой изменяемости канонов может проявиться вся жизнь Церкви, её энергия и творчество. Не нужно бояться этой изменяемости канонов, нужно ее только приветствовать. В этом отношении мы имеем прекрасное мнение не раз уже упомянутого нами Тертуллиана; он пишет: «Святой Дух-Параклит, имеющий людей многоту научить из того, что Господь людям возвестил, во-первых, будет свидетельствовать о самом Христе, а потом, имея доказательство в этом главном признаке, откроет и многое из того, что касается дисциплины. Но, однако, это будет дисциплина не иного Христа, а Того, Который обещал послать своего Духа». Итак, всею жизнью Св[ятой] Церкви руководит Св[ятой] Дух, и все, что в Церкви усовершенствуется, все происходит под водительством Св[ятого] Духа; и в Св[ятой] Церкви Дух Божий все устрояет. В этом отношении драгоценны слова того же Тертуллиана: «Господь предвозвестил о Духе-Утешителе. Но в чем будет действие Духа-Утешителя, как не в том, чтобы дисциплина получала надлежащее направление, чтобы все совершалось к лучшему. Для того Господь послал Духа-Утешителя, чтобы при содействии Его дисциплина церковная постепенно была приводима к совершенству, так как человеческое малосилие, – люди, предоставленные только самим себе, – не могут все привести раз навсегда в надлежащее состояние. Дух же Утешитель будет совершать и то, что можно признать и новым; «лишь бы это новое приближало нас к Богу», – добавим мы. Эту мысль твердо развивали и Тертуллиан, и Ориген, когда доказывали, что Церковь должна всегда «устанавливать образ действия наиполезнейший» (Ориген), что в Церкви желателен не только порядок вообще, но порядок наилучший, наиболее соответствующий церковным целям. В церковной жизни «нужно сохранять хорошее прежнее и прибавлять к нему хорошее новое» – вот закон жизни церковной. Но из всего вышесказанного нужно сделать вывод, что каноны – это нормы живой жизни и показатели этой жизни, и что каноны, утратившие свою силу и не применяемые, – это уже не каноны в собственном смысле слова, а только предмет изучения или церковных историков или археологов. Каноны не могут существовать только в сборниках, сами по себе; они должны быть применяемы в жизни или должны быть заменены другими, чтобы жизнь церковная вообще всегда руководилась какими-либо нормами и законами и никогда не была предоставлена себе и случайным обстоятельством времени. А в этом-то и заключается вся наша современная болезнь, церковная и общественная.
На основании всего вышесказанного решаюсь сделать некоторые выводы. О составлении даже проекта новых канонов я, разумеется, и мечтать не смею; я только хочу сказать свое мнение: что необходимо для поднятия у нас церковной дисциплины.
Настоятельно необходимы следующие мероприятия:
1. Немедленная организация православного прихода; выделение из нынешнего недисциплинированного, нравственно распущенного прихода всех элементов колеблющихся, «оглашенных» или только формально к Церкви принадлежащих: это будет исполнение первичного правила церковной дисциплины об изъятии злого из церковного общества.
2. Необходим строжайший учет верных сынов Церкви и прихожан, объединенных в одном приходе; приход должен быть организацией исключительно церковно-нравственной и ни в каком случае не величиною только территориальною.
3. Приход, не имеющий своей церковно-приходской кассы на дела взаимопомощи, благотворения и просвещения в духе религии, такой приход, не пекущийся о своих ближних, по слову апостола Павла, «хуже неверного» (Тит. 5:8) и должен быть признан вполне неблагополучным.
4. Необходимо твердое признание со стороны Собора, что наше спасение в соборности и литургийности нашей церковно-общественной жизни. Литургия должна быть не только молитвенная, не только на словах, но на деле, в жизни; это идеал общественности, не понятый и извращенный социалистами.
5. Необходимо восстановление в полной мере дисциплинарных епитимий: недопущение до св. Причастия, отлучение от Церкви и лишение погребения. За грехи, поведанные на исповеди, необходимо введение епитимий как необходимого условия отпущения грехов.
6. Имея в виду, что народ буквально ничего не знает, что такое жизнь Церкви как общества, поэтому не знает и того, что такое дисциплина в Церкви, необходимо издание мелких народных брошюр, вроде «Сын Церкви», на которой воспитывается все наше старообрядчество.
7. Наше духовенство само имеет очень смутное представление о дисциплине церковной и должно само проникнуться мыслью о необходимости дисциплинировать. Эта недисциплинированность духовенства уронила до крайности его авторитет среди мирян. Духовенство наше должно окружить себя благочестивыми прихожанами и просить их поддержки в общей работе по оздоровлению приходской жизни.
8. Необходимо ввести единообразный богослужебный устав, хотя и сокращенный, но обязательный для всех. Необходимо и единение в обряде, в общественной молитве. Иначе наше нынешнее безобрядие поведет церковную жизнь к полному разложению.
9. Для нынешнего Собора необходимо руководиться при решении всех вопросов практикою древнерусской церкви, сохранившеюся у старообрядцев. Старообрядческая дисциплина, как в отношении организации прихода, так и в отношении мирян к иерархии, сохранилась в полной мере; считаться с этою практикою необходимо и в интересах общецерковной экономии.
10. Храм должен быть центром приходской жизни, объединяющим звеном. Без храма нет прихода, без прихода нельзя говорить о дисциплине. «Церковь – не наше дело», – это мнение прихожан о своем храме есть тяжкий пережиток недавнего, печальный памятник прошлого. Восстановление церковной дисциплины необходимо начать с восстановления дисциплины в храме и при храме: для этого миряне должны любить свой храм и быть ему преданными.
Об этом наш Собор и Отдел о поднятии церковной дисциплины должен прежде всего позаботиться.
Подп[исано] Андрей, епископ Уфимский
ГАРФ.
Ф. 3431. Оп. 1. Д. 316. Л.
43-50. Машинопись. Подлинник. Подпись отсутствует.
[1] Все цитаты берем из книги Б. О. Кипарисова «О церковной дисциплине». (Так в тексте).