К ПРОТОКОЛУ № 8 ОТ 10 ОКТЯРЯ 1917 Г.
10 октября 1917 г.
Главнейшими причинами, возбуждающими вопрос о реформе нашего богослужебного Устава, именно в смысле сокращения богослужения, являются: 1) продолжительность и сложность его последований; 2) несоответствие некоторых из этих последований или их частей задачам и назначению этих последований вследствие изменившейся практики; 3) и самое главное, монастырское происхождение нашего Устава. Монашеский характер нашего Типика удостоверяется как всем его содержанием, так и его за<г>лавием: содержание почти всюду говорит об исполнителях богослужения — лицах монашеского звания, а в заглавии наш Устав называется «Типиком во Иерусалиме св. лавры преп[одобнаго] и богоносн[аго] отца нашего Саввы». В рукописных Типиках с XIV в. помещается любопытное наставление, читающееся и в наших старопечатных Уставах, о том, «чтобы настоятель со всем тщанием соблюдал и не опускал ничего находящегося в Типике», где излагается такая генеалогия нашего Типика: «Церковное последование, чин и порядок установлены во св. обителях и лаврах Евфимия В[еликого], Саввы Освященнаго, Феодосия Общежительн[аго], Герасима на Иордане, Харитона Исповедника и Кириака Отшельника, которые взаимно перенимали это друг от друга как некое наследие, позднейшие — от своих предшественников, подобно сыновьям от отцов… А чтобы при устной передаче и за давностию времени Типик не пришел в забытие, подвигнутый божественной ревностью великий Патриарх Иерусалимский Софроний передал его последующим поколениям письменно. Когда же варвары сожгли св[ятую] лавру Саввы Великого и писание блаженного Софрония сделалось добычей огня, богомудрый Иоанн Дамаскин, подобно трудолюбивой пчеле, собрал сладчайшие соты и меда священного отеческого Предания, — от того времени они хранятся и доселе во всяком роде».
Несмотря на ясное и категорическое заявление заглавия и содержания нашего Типика об его палестинско-монашеском происхождении, такие заявления следует принимать с большими оговорками. Прежде всего, наш Устав далеко не однороден по своему источнику, его нельзя назвать чисто палестинским: это Устав сводный, образовавшийся путем объединения двух богослужебных практик — иерусалимской и константинопольской. Затем, ни один из этих двух источников не является строго монашеским. Константинопольские богослужебные обычаи, запечатлевающиеся в нашем Типике, принадлежат Великой (соборной) церкви Константинополя — Святой Софии; палестинский же источник нашего Устава в своей первооснове представляет собою богослужебные порядки тоже соборного храма г. Иерусалима, т. е. храма Воскресения. Устав этого храма, по-видимому, первоначально перенят был иерусалимскими монахами, толпы которых наполнили Святой город уже в самое первое время после открытия иерусалимских святынь св[ятых] мест при императоре Константине В[еликом] и которые принимали самое деятельное участие в тамошнем богослужении. В VI веке иерусалимский Патриарх св. Илия дал этим иерусалимским монахам некоторую организацию, устроив для них в Иерусалиме, недалеко от храма Воскресения, особый монастырь во имя Богородицы, так называемый Σπουδή, от коего и сами монахи получили название спудеев. Заимствовав богослужебное правило от храма Воскресения, спудеи, конечно, должны были несколько увеличить его строгость применительно к своему монашескому укладу жизни. От спудеев, быть может, Устав храма Воскресения перешел в монашеские обители, когда-то изобиловавшие в окрестностях старого христианского Иерусалима, в том числе и в лавру святого Саввы Освященного, а затем и в другие более отдаленные монастыри Палестины и Сирии.
Что такое заимствование иерусалимского богослужебного устава даже палестинскими и притом ближайшими к Иерусалиму обителями происходило не в особенно отдаленную эпоху, свидетельствует, между прочим, тот факт, что до нас сохранился (в рукописи Синайского ст[ихираря] IX в.) <…> древний Часослов лавры св. Саввы: содержащиеся в нем чины суточных служб по своему составу и порядку далеко не совпадают с нашими службами, большая часть коих, вероятно, принадлежит храму св. Воскресения. Из Палестины с уставами вообще монашеского жития Иерусалимский Типик распространился и по другим местам Древней Восточной Церкви, в том числе и в Константинопольском Патриархате. Помимо более или менее целостного усвоения здешними монастырями, Иерусалимский Типик отдельными своими элементами начинает просачиваться в богослужебную практику и мирских церквей Константинопольской области. Любопытными показателями этого просачивания служат памятники Устава в Константинопольской Церкви. Древнейшие из них, IX–X вв., еще не содержат почти ни одного иерусалимского обычая; в памятниках X–XI вв. эти обычаи уже есть, но они большею частью единичны; в памятниках XI–XII вв. количество их значительно увеличивается. Памятники же XIII в., часть<ю> уже предлагают совершителю богослужения на выбор отправлять его так, как заповедует ὀ ἠκκλιάστης, или же как указывает ἀγιοποηίτης. В конце XIII века Устав константинопольской Софии твердо соблюдался уже всего лишь в двух соборных храмах Салоник и Афин. Распространению Иерусалимского устава в мирских церквах Константинопольского округа, помимо великого влияния монастырей, много содействовали еще и некоторые особенности самого Иерусалимского Типика: во-первых, у него были некоторые особенные, производящие сильное впечатление последования для выдающихся памятей, например, для Страстной седмицы (последование святых Страстей и часов Великого Пятка); во-вторых, службы по иерусалимскому обычаю изобиловали разнообразными песнопениями в форме стихир, канонов и т. д., тогда как богослужение по константинопольскому чину первоначально употребляло церковные песнопения в очень ограниченной мере, например, Константинопольский Типик IX–X веков знает еще почти одни тропари и Акафист Богородице. Нужно оговорить, что малое употребление песнопений вовсе не говорит еще: псалмы с припевами. Думают затем, что распространению и утверждению Иерусалимского устава в пределах Константинопольского патриархата весьма много содействовало взятие Константинополя крестоносцами в 1204 году. По мнению некоторых литургистов (начиная с блаженного Симеона Солунского), это событие, вызвавшее на время прекращение православного богослужения в константинопольской Софии, повлекло за собою вообще упадок константинопольского богослужебного ритуала как в столице, так и в провинциальных городах. По представлению этих литургистов, окончательной победе Иерусалимского устава над Константинопольским много содействовала допускаемая первым сравнительная простота исполнения богослужения: в то время как Константинопольский устав всюду всегда требует для совершения богослужения певцов, в богослужении по Иерусалимскому Типику можно ограничиться просто чтением. Довольно верный относительно позднейшей богослужебной практики по Иерусалимскому уставу, этот взгляд ошибочен в отношении к старейшему его исполнению: древнее иерусалимское богослужение, подобно константинопольскому, все исполнялось певчески, о чем свидетельствуют даже позднейшие наши уставы, говорящие о пении шестопсалмия, кафизм и тому подобных частей.
Указав троякий источник нашего богослужебного Устава, можно далее в грубых чертах и с приблизительной точностью наметить отдельные его элементы, относящиеся к каждому из указанных источников. В обширном и сложном содержании Типика различаются следующие наиболее существенные его стороны или части: во-первых, круг последований суточного богослужения; во-вторых, богослужебный календарь, т. е. системы богослужебных памятей неподвижных и переходящих; в-третьих, особенности в порядке богослужения отдельных памятей или целых богослужебных периодов и, наконец, некоторые составные части богослужения, именно, чтения (и прежде всего паремии, апостольские и евангельские зачала) и песнопения (разумеется стихословие Псалтыри и затем произведения христианских песнотворцев). Из перечисленных элементов в нашем богослужебном Уставе на долю древнего Святогробского Типика приходятся, во-первых, главнейшие службы суточного круга, именно: последования утрени, вечерни, часов и, вероятно, повечерия. Все эти службы построены очень сходно и сравнительно просто: единство лежащей в основе их схемы затемняется позднейшими прибавками и осложнениями, а также допущенным уже издревле соединением нескольких совершавшихся рядом служб в одну. В наиболее чистом виде иерусалимская схема суточных служб выступает в последованиях часов: ее основу составляют три псалма. В последовании вечерни эта древняя схема осложнена прибавкой т. н. предначинательного псалма, т. е. 103-го — «Благослови, душе моя, Господа». Старинная иерусалимская трехпсалмная основа — псалм[ы] 140, 141 и 129, увеличенн<ая> прибавкой краткого псалма 116, в нашей богослужебной практике, за исключением 2–3 первых стихов, почти повсюду игнорируется. В чине утрени древнюю иерусалимскую схему трудно различить, на первый взгляд, вследствие того, что данная служба, составленная, образовавшаяся путем соединения двух служб: полуночной, основой которой является так называемое шестопсалмие, и утрени в собственном смысле, совершавшейся на заре при рассвете. Начало этой второй службы совпадает с хвалитными псалмами, от коих в нашем обычном богослужении фигурируют такие же небольшие обрывки, как и в псалмах вечерни. Тожество в построении древних иерусалимских вечерни и утрени особенно бросается в глаза, если мы возьмем наше будничное исполнение этих служб: единственным различием между ними окажется тогда едва ли не один лишь прокимен вечерни — <один из> древнейших стихов пасхальной службы. Повечерие в его древнейшем размере, т. е. в последовании нашего великого повечерия, представляет собою соединение последований ночных часов. Его основу составляют первые 6 его псалмов, которые старинными памятниками Иерусалимского устава называются — подобно утренним, или, точнее, полуночным 6 псалмам, — тоже шестопсалмием. 12 псалмов этих двух шестопсалмий, по-видимому, составляют 12 псалмов дневных часов. Кроме чинов служб суточного круга, в наш Типик из древнего Святогробского богослужебного ритуала перешли некоторые особенности богослужения отдельных памятей, преимущественно дней Страстной седмицы и Пасхи (последование Святых Страстей и часов Великого Пятка), небольшая часть апостольских и евангельских чтений (преимущественно опять-таки Страстной седмицы; например, все утренние евангелия этой седмицы), затем устав стихословия Псалтыри (Псалт[ырь], 862) «писаны по повелению блаженнаго отца Ноя, епископа христолюбиваго великаго града Тивериады, рукою Феодора, диакона св. Воскресения Христова», «псалмопение, как поем в святом храме Христа Бога нашего Воскресения» и, наконец, старейшие и лучшие песнопения для праздничных и вообще выдающихся памятей. В богослужебном календаре нашего Устава прямые заимствования из древнего Святогробского Типика указать трудно: наиболее выдающиеся иерусалимские памяти (например, 13–14 сентября, 5 декабря) весьма рано вошли в константинопольский богослужебный календарь и перешли в наш Типик чрез посредство последнего.
Из Константинопольского устава в наш Типик перешли, во-первых, богослужебный календарь, затем расписание апостольских и евангельских зачал за небольшими исключениями, подбор праздничных паремий, некоторые песнопения, например, большая часть прокимнов, причастнов и тропарей и некоторые особенные гимны (херувимские песни), наконец, особенности в порядке большинства праздничных дней. Константинопольский богослужебный строй несколько изменил порядок иерусалимских чинов утрени и вечерни: в наиболее чистом виде этот иерусалимский порядок выступает в нашем будничном богослужении, в праздничном он искажается несколько внесением сугубой ектении непосредственно вслед за вечерним и утренним гимнами, как она стояла в константинопольских чинах названных служб. Двояким источником нашего чина утрени объясняется тот несколько загадочный факт, что наш Часослов содержит две различные версии утреннего гимна: первая из них, праздничная, — константинопольская, вторая же, т. н. будничная, — иерусалимская.
Наиболее важные прибавки и осложнения, внесенные в наш строй богослужения монахами, суть следующие. В систему суточного круга ими вставлены были некоторые последования их келейного правила, каковы междочасия, полагающиеся нашим Уставом в посты — Апостольский и Рождественский, и в другие будничные дни года, когда поется «Аллилуиа», затем полунощница и, наконец, т. н. последование изобразительных, являющееся чином причащения в келии или храме в том случае, когда не совершается Литургия. Старинные списки т. н. Иерусалимского устава или совсем не упоминают о междочасиях и полунощнице, или же говорят о них как о келейных последованиях, и лишь Типики, предназначавшиеся для общежительных монастырей, вводят их в расписание служб суточного круга, но всегда почти отличают их по значению от основных и древнейших служб суточного круга (утрени, вечерни и Литургии) местом их совершения: в то время как для последних таким местом является храм, для первых обычно указывается его притвор, или придел, или к[акой-]л[ибо] второстепенный монастырский храм (например, монашеская усыпальница или, наконец, просто трапеза). Нужно заметить, <что> такое же различие для некоторых богослужебных мест проводится старинными Типиками между перечисленными древнейшими службами и другими последованиями суточного круга, также основными, но несколько более поздними по происхождению — часами и повечерием. Следы этого различия сохранились отчасти в предписаниях нашего Типика отправлять в некоторые дни часы в притворе и твердо держатся в современной афонской богослужебной практике, где, за некоторыми исключениями, повечерие и часы совершаются в притворе. Затем, монашеское влияние в богослужебной стороне нашего Типика, вероятно, сказалось в значительном усилении дисциплинарных предписаний о коленопреклонениях в будничные дни, «егда поем Аллилуиа». В современной богослужебной нашей практике действие Типикарных правил о поклонах и «Аллилуиа» ограничивается лишь св. Четыредесятницей, но даже наш Типик совершенно определенно предписывает применение этих правил в посты Апостольский, Рождественский и довольно ясно говорит о возможности такого применения и в остальное время богослужебного года. Древность так именно и поступала — распространяла данный Устав на все дни, когда Типик полагал петь «Аллилуиа», даже и в непостные дни, за исключением Пятидесятницы и дней, окружающих великие праздники Рождества Христова и Богоявления. В старинном монашеском исполнении богослужение с «Аллилуиа» в значительной мере приближалось к домашнему или келейному, хотя оно совершалось и в храме, но священнослужители за ним не употребляли никаких священных одежд (за исключением, конечно, Литургии) и не входили в алтарь. Количество великих, или земных, поклонов в нашей современной практике за богослужением с «Аллилуиа» значительно сокращено отчасти в позднейшее уже время, например Патриархом Никоном, поменявшим в 1653 г. под влиянием приезжих восточных иерархов свое<ю> «Памятью о поклонах» прежнюю правильную русскую практику: по старинному монашескому обычаю не только все поклоны с молитвою Ефрема Сирина, но и во всех тех случаях, где Устав богослужения с «Аллилуиа» говорит о поклонах или метаниях, нужно разуметь земные поклоны. Все такие указания Устава возникли, кажется, из стремления облегчить путем разложения на части то большое количество коленопреклонений, какое возлагалось на монахов в старину в непраздничные дни; старинные, так, например, Иерусалимские уставы, определяют это количество в 300 поклонов, поэтому и служба прямо с пением «Бог Господь», являющаяся в нашей современной богослужебной практике часто будничной, но отменяющая поклоны, для древнего монаха была праздничной. Далее, из монашеского богослужебного строя, вероятно, перешла в наш Типик большая часть дополнительных всякого рода <особенностей>, так, например, всенощного бдения. Прототипом его было, несомненно, общехристианское пасхальное бдение, выродившееся в нашу великосубботнюю Литургию; в IV веке в иерусалимском храме св. Воскресения совершались еще чрезвычайные, и также с участием всех христиан, бдения Великого Пятка, послужившие основой для современного чина Святых Страстей, и еще, быть может, бдение на Рождество Христово. В конце IV и начале V веков на Востоке, по свидетельству Кассиана, повсюду совершались бдения на воскресные дни, якобы в подражание апостолам, бдевшим в ночь Воскресения Христова, но в действительности, вероятно, просто по образцу пасхального бдения.
Описанный выше сводный обычно, как например, Иерусалимский Типик, в своем историческом существовании имел не единственную лишь ту его строгую версию, которой пользуемся в настоящее время мы, но несколько различных версий. Одной из этих версий, значительно смягченной, является знаменитый Студийский Типик: в отличие от спудской ветви Иерусалимского устава, увеличивающего в праздничные дни объем и состав богослужения, Студийский устав, предназначавшийся для монашеского общежития, где братия была занята разнообразными и довольно тяжелыми физическими работами, значительно сокращает его: например, Студийский устав не знает рядовых бдений, отменяет во все дни с «Бог Господь» часы и поклоны, сокращает повечерие и т. д.
К Студийскому уставу в значительной мере примыкает старинный Устав Святой Горы, в своем древнейшем виде являющийся, по-видимому, просто отраслью Студийского устава. Известна затем и другая старинная ветвь Иерусалимского сводного устава, более строгая по сравнению со Студийским уставом, но несколько более мягкая, чем употребляемая теперь у нас версия, — такая ветвь дошла до нас в Типике константинопольского Евергетидского монастыря. Этот Типик знает бдения, но несколько особой формы сравнительно с предписываемой нашим Уставом: между вечерней и утреней там вставляется «панихида» — особое повечерие по образцу такой службы В[еликой] Константинопольской Церкви с каноном Богородице. Затем данный устав указывает совершать часы в общем братском собрании лишь в посты 4-[десятницы], Апостольский и Рождественский (для последних двух постов — в притворе), в остальное время года эти службы поются по кельям, а в Пятидесятницу, кажется, совсем отменяются.
В настоящее время представляется совершенно невозможным проверить справедливость предания о первоначальных записях Иерусалимского Типика, сделанных будто бы святым Патриархом Иерусалимским Софронием и Иоанном Дамаскиным: древнейшие сохранившиеся до нас рукописи этого Устава не восходят далее XII века. Затем мы имеем небольшие отрывки из древнего Иерусалимского Типика в сочинениях преподобного Никона Черногорца (конец XI в.), который получил этот Типик от настоятеля Спасского монастыря в Лаодикии. Текст этих отрывков стоит очень близко и часто совпадает с текстом позднейших, так, например иерусалимских, Типиков. Наконец, у нас есть известие, по-видимому, о сирском переводе Типика святого Савв<ы> X века. Дошедшие до нас рукописи Иерусалимского устава содержат в себе несколько его версий, относящихся к разным местам и временам и отличающихся между собою и в форме, и <в> порядке изложения, а отчасти и в самом содержании применительно к назначению того или иного списка или версии: так, намечаются довольно явственно редакции палестинская, синайская, святогорская и другие. Установить, лежит ли в основе данных редакций к[акой]-л[ибо] общий источник в виде определенного текста или памятника, пока не удается, так как такая работа требует долгого кропотливого изучения и сравнения весьма многочисленных рукописей Иерусалимского Типика, рассеянных по библиотекам Востока и Запада. Но для некоторых глав Типика такой старинный письменный первоисточник можно предполагать с большою вероятностью ввиду того, что эти главы помещаются во всех списках Иерусалимского устава и изложение их в различных списках очень сходно и нередко переходит в буквальное совпадение. Такими главами в нашем Типике являются главы 2 и 9 о всенощном бдении и о порядке суточного богослужения в будни. Весьма возможно, что в них переработан к[акой]-л[ибо] оригинал палестинского происхождения.
До XV приблизительно века Русская Церковь руководилась в своем богослужении Студийским уставом. Переведенный по поручению преподобного Феодосия для его обители и распространившийся первоначально по монастырям, этот Устав, по-видимому, скоро принят был и в мирских храмах древнерусской Церкви. От XII века мы имеем список Студийского Типика, правда, несколько сокращенный и дополненный некоторыми богослужебными обычаями по Уставу В[еликой] Константинопольской Церкви, изготовленный для Новгородской Софии тамошним архиепископом Климентом. Удерживая так долго Студийский Типик, Русская Церковь в своем богослужебном развитии весьма сильно отставала от греческой Церкви, — там Студийский устав был, по-видимому, редким явлением уже в XIV веке, и то в захолустных и окраинных местностях. Повсюду получала преобладание строгая версия Иерусалимского устава, даже в самом Студийском монастыре. В начале XIV века старый Иерусалимский Типик переведен был сербским архиепископом Никодимом на славянский язык с греческого оригинала, полученного переводчиком из цареградского монастыря Предтечи, под коим с большою вероятностью подразумевают Студийскую обитель. В XIV же и начале XV веков появилось несколько переводов Иерусалимского устава, сделанных русскими. Один из этих переводов, принадлежащий ученику преподобного Сергия преподобному Афанасию Высоцкому, получил преобладание над другими переводами и с теми или иными изменениями и дополнениями перепечатывался в московских изданиях Типика при первых пяти патриархах. Первое правленое издание Типика, по сравнению с другими правленными богослужебными книгами, появилось довольно поздно — уже при Патриархе Иоакиме в 1682 году. Ставшее необходимым, ввиду несоответствия прежних изданий Устава новоправленым книгам, исправление Типика было поручено Патриархом (собором русских святителей) особой комиссии, составленной из опытных в уставе монахов во главе с лучшим справщиком — чудовским иноком Евфимием, учеником Епифания Славинецкого.
Основой для правленного текста справщики взяли московское издание Типика 1641 года, <осуществленное> при Патриархе Иоасафе. Источниками и пособиями для них <послужили> филаретовское издание Типика 1633 г., еще довольно близкое к чистой версии афанасьевского перевода, какой-то харатейный славянский список Иерусалимского устава, вероятно, из хранящихся в М[осковской] с[инодальной] библиотеке, анфологий (праздничная Минея), изданн<ый> во Львове и правленн<ый> по греческим печатным изданиям, затем новоправленные книги московской печати — Октоих, Триоди, Служебник, Часослов и Псалтырь. Из греческих источников справщики весьма много пользовались печатными венецианскими минеями, служащими почти образцом для месяцесловной части Типика, и отчасти лишь опять-таки печатным Уставом. После первой основной справы перебеленный экземпляр Типика подвергнут был вторичному исправлению в той же комиссии справщиков. Затем эта вторая версия правленного Типика читалась на Соборе епископов, и здесь в нее внесены новые поправки. Наконец, одобренная и скрепленная подписями членов Собора, третья версия правленного Типика напечатана была в издании его 1682 г. Таким образом, наш Типик является не просто руководством к правильному совершению богослужения, но в известной мере и его законодательной нормой. В 1695 году вышло второе издание Типика с новыми исправлениями, сделанными в соответствии с выпущенными в Москве за указанный промежуток времени правленными Минеями. С незначительными изменениями издание 1695 года перепечатывается и доселе. Признать наш Типик, несмотря на произведенные в нем исправления, свободным от дефектов далеко нельзя — находят ошибки в его переводах тропарей и кондаков, считают этот перевод даже ухудшением текста 1682 г., практики отмечают неполноту и неопределенность его предписаний; можно указать далее в нашем Типике ошибочные мысли (об откровении глав), отступления от старинной практики (21 ноября), противоречия (полунощница Фом[ина] понед[ельника]) и проч[ее]. Так что новая проверка и исправление текста нашего Устава представляется делом необходимым.
Нужно заметить, что Русская Церковь, усвоив в XIV и XV веках, так, например, Иерусалимский Типик, до конца XVII века исполняла его в рамках и обычаях прежнего своего Студийского устава. Так, она совершенно почти не знала ни иерусалимских в строгом смысле, ни современных наших всенощных бдений. Некоторые монастыри совершали иногда всенощные бдения, но в порядке, напоминающем скорее евергетидские бдения. Эти бдения состояли из ряда ночных служб — вечерни, повечерия, полунощницы с канонами и утрени — иногда в этот ряд вставлялся еще и канон за творящих милостыню. Обычно же по монастырям и соборным храмам служились в свое время раздельно вечерня и утреня; не особенно часто совершались там и всенощные бдения по Иерусалимскому уставу, но начинавшиеся около 12 и 1 <часа> ночи. Современные всенощные бдения появились в московском Успенском соборе, по-видимому, лишь при Патриархе Никоне, едва ли не под киевским влиянием. Первоначально они совершались очень редко и начинались далеко не так рано, как ныне, — в 8 часов вечера. Такое позднее время для всех, по крайней мере официально, держалось в нашей богослужебной практике в XVIII и значительной части XIX века.
Из представленного беглого и сжатого обзора исторического прошлого нашего Типика можно, думается, вывести следующие заключения, с коими нельзя не считаться при реформе нашего богослужебного строя:
1. Действующий ныне у нас Типик по своему происхождению не является чисто монашеским произведением.
2. Как сочетание двух весьма важных древних богослужебных традиций — Церкви Константинопольской, нашей матери, и Церкви Иерусалимской, имеющей общехристианское значение, славившейся своими богослужебными порядками еще в IV веке и оказавшей весьма сильное влияние на богослужение почти всех Древних Церквей, богослужебный строй, заповедуемый нашим Типиком, имеет в общем большую ценность.
3. Пересмотр и проверка текста нашего Типика по примеру исправлений 1682 и 1695 гг. необходимы.
4. В исполнении Типикарной богослужебной нормы в храмах мирских можно делать некоторые послабления, но при этом следует всячески остерегаться руководства исключительно практическими соображениями и символическими изъяснениями богослужения, так как эти точки зрения могут привести к искажению последнего, и необходимо считаться с первоначальными задачами и целью каждого последования и его историческим прошлым.
5. Ввиду того, что современная богослужебная практика нередко опускает в различных последованиях такие их части, которые с исторической точки зрения являются основными и существенными (например, псалмы вечерние и утренние хвалитные псалмы), следовало бы восстановить исполнение подобных частей.
ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 286. Л. 101–108. Машинопись. Подлинник.