ПРИЛОЖЕНИЕ К ПРОТОКОЛУ № 43 ОТ 25 ИЮЛЯ (7 АВГУСТА) 1918 Г.
25 июля (7 августа) 1918 г.
В отношении к евхаристическим хлебу и вину современная богослужебная практика Русской Церкви считает для себя обязательным предписания печатающегося в нашем Служебнике т[ак] наз[ываемого] «Учительного известия», где ясно и решительно с положительной и отрицательной сторон утверждается, что хлеб для Евхаристии должен быть непременно только чисто пшеничный, а вино — исключительно виноградное: «Вещь тайны Тела Г[оспода] нашего И[исуса] Х[риста] есть хлеб от чистыя муки… иный же хлеб, кроме самыя пшеницы, квасный, из всякаго жита семян, вещно тело Христово быти не может. Дерзнувый же иерей над таковым хлебом из иных семен служити… зело тяжко согрешит и извержению подпадет, яко таинство на таковых видах не совершит… Вещество крове Христовы есть вино от плода лознаго, сиесть из гроздов винныя лозы источенное… подобает сему вину… чистое быти, несмешанное с каковым либо иным питием, кроме еже из гроздия… Вином же не суть и быти не могут вся соки от различных овощей и ягод источены, сиесть яблочный, грушевый, вишневый, терновый, малиновый и иныя сим подобныя. Аще же кто дерзнет кроме самого виноградного вина на иных видах и соках, никакоже Таинство совершит, но согрешит иерей тяжко смертно, и извержению от священства подпадет». Каноническое значение «Учительного известия» нельзя назвать совершенно твердым и бесспорным: оно держится, кажется, больше на традиции, чем на каких-либо основаниях, сообщающих этому произведению действительно характер церковного закона. Впервые оно появилось в московском издании Служебника 1699 года. В библиотеке и архиве М[осковской] синодальной типографии, по-видимому, нет никаких документов, объясняющих появление в русском Служебнике такого нового и важного добавления. Впоследствии при Св. Синоде «Учительное известие» за некоторые неисправности исключалось из состава Служебника, а затем по исправлении <было восстановлено>. Не сохранилось, по-видимому, в московских книгохранилищах и первоначального списка «Учительного известия». Зато в М[осковской] синодальной библиотеке имеются, кажется, 4 рукописи, содержащие первичную редакцию «Известия», переработанную в «Известие» и носящую заглавие «Воумление, то есть наставление от архиерея чинному служению Божественныя литургии, и иных нуждных случаев, ведение зело потребное». По содержанию «Воумление» шире «Известия»: в то время как последнее имеет в виду одну лишь Евхаристию, «Воумление» кроме этого дает наставления и относительно некоторых других церковных последований и треб (например, относительно различных треб над больными, усопшими и пр.). Составителем «Воумления» был известный московский книжный справщик второй половины XVII века, чудовский инок старец Евфимий. В предисловии к «Воумлению» он сообщает следующую историю появления этого труда: еще П[атриарх] Иоаким находил нужным написать подобное наставление — «повеле собрати писменно и о имущих хиротонисатися в чин иерейства или диаконства, что долженствуют ведети приличное чину их священному и что должни отвещавати вопрошаеми от архиерея или инаго кого-либо хотящаго истинно ведети о Церкви и церковных, и, получив чин священства, ведети како строити Божественным Тайнами паче же желаше Святейший Патриарх написана быти решения на всякия случаи, случающиеся в таинствах, наипаче в Божественней литургии: да свидетельствовав тая соборне, и избрав потребная… типографию издаст в общую ползу… и тако по повелению его, елико возможно бе, собрася сие воумление от книг киевских, и белорусских, и иных». Но Патр[иарх] Иоаким скончался, «не доспев написанная прочести… ниже инии архиерее после его прочтоша даже до днесь, аще пособне и мнози чтоша». Преемнику Иоакима Адриану в начале своего правления также не удалось прочитать книгу соборне. «Посем случися ему Святейшему Адриану Патриарху тяжкая и долговременная болезнь… а тако оста написание сие никем свидетельствовано». В интересующей нас части, т. е. в наставлениях касательно совершения Евхаристии, составитель «Воумления» действительно пользовался киевскою книгою — Требником Петра Могилы, и в особенности помещенным там Трактатом о тайне Тела и Крови Христовых: большая часть «Воумления» и «Учит[ельного] известия» представляет собою легкую переделку киевского трактата. Неизвестно в точности, был ли в руках Евфимия аналогичный, но еще более старый трактат белорусского происхождения, приложенный к Служебнику виленского издания 1617 года под заглавием: «Наука иереом до поряднаго отправования службы Божия велце потребная». И в могилинском «Трактате», и в виленской «Науке» глава о веществе для Евхаристии изложена гораздо подробнее, чем в нашем «Известии», но несколько с меньшею решительностию в суждении о действительности Таинства при том или ином виде веществ. Виленская «Наука» предписывает: «Хлеб мает быти з муки пшенные и з воды прироженное уробленный и упеченный квасный; если бы мука была гречаная, албо ячменная, албо авсеная, албо иншая какая, кроме пшенное, албо теж пшенная наполы змешанная з ыншою мукою, тогда хоча бы была вода прырожоная, тот хлеб не был бы материею властною, хлеб збузтвелый, спреснелый, албо згорчалый, албо з выншими речми трохи смешан. Яко наприклад з молоком, з маслом, з яйцы, не может быть материею властною. Материя з которое ея свершает кровь Христова есть вино з матицы винное, то есть абы было с того дерева албо лозы, которая з себе грона винные выпущает… сок зась ягодный, албо яблочный, так теж и квас вшеляний, пиво, гореена, мед и иншые разные напои, иже не суть з грона виннаго, навеп и само вино, если бы было змешано з ыншим яким напоем, танеиты смане винный утратило, або теж в оцется обернуло не может быть матерыею прыстойною до совершения Крови Христовое». Трактат П[етра] Могилы отвергает употребление для Евхаристии всяких иных веществ, кроме чистого пшеничного хлеба и подлинного виноградного вина, потому что сомневается, чтобы при вышеозначенных веществах таинство действительно могло совершиться. Судя по отдельным выражениям виленской «Науки», можно думать, что ее оригиналом или, по крайней мере, источником было какое-либо латинское сочинение. Что касается трактата Петра Могилы, то такой источник здесь установлен уже вполне твердо и неопровержимо: выяснено, что этот трактат представляет собою по местам буквальный перевод, а в значительной части переделку аналогичного латинского трактата <De defectibus>[1], помещаемого в редакции римского Миссала, одобренный Тридентским Собором. Параграфы этого латинского источника, касающиеся евхаристического вещества, очень сходны с предписаниями нашего «Учительного известия»: «Если хлеб будет не из пшеничной одной муки, но из смешанной с мукой из какого-либо другого зерна в таком количестве, что хлеб потеряет вид пшеничного, или если хлеб окажется в чем-либо поврежден, Таинство не совершится. Если вино окажется совершенно скисшим, или совсем негодным, или выжатым из зеленых, незрелых, ягод, или если к нему будет примешана вода в таком количестве, что вино потеряет всякий вкус, Таинство не совершится». Таким образом отдаленною основою и источником нашего «Учит[ельного] известия» является трактат, составленный для нужд Римско-Католической Церкви. Несмотря на сомнительное каноническое значение и подозрительное литературно-историческое происхождение нашего «Учит[ельного] известия» в его цельном виде, предписания его касательно евхаристического вещества, по их содержанию, совершенно каноничны и вполне согласны с церковным преданием об этом. Можно было бы привести немало выдержек из различного рода произведений церковной литературы, начиная со II века, кот[орые], говоря о евхаристическом хлебе, считают обычно употребляемым в данном случае именно хлеб из пшеницы. Для примера я приведу одно из древнейших таких свидетельств, принадлежащее святому Иринею Лионскому из V книги (Против ересей, гл[ава] II. 3): «Когда чаша растворенная и приготовленный хлеб принимают Слово Божие и делаются Евхаристиею тела и крови Христа, от которых укрепляется и поддерживается существо нашей плоти; то как еретики говорят, что плоть не причастна дара Божия, т. е. жизни вечной, плоть, которая питается телом и кровью Господа и есть член Его. Святой Павел в Послании к Ефесеям говорит: мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его <(Еф. 5, 30)>, говоря это не о каком-либо духовном и невидимом человеке, ибо дух ни костей, ни плоти не имеет, но об устроении истинного человека, состоящего из плоти, нервов и костей, и эта плоть питается от Чаши Его, которая есть кровь Его, и растет из хлеба, который есть тело Его. И как виноградное дерево, посаженное в землю, приносит плод в свое время, или пшеничное зерно, упавшее в землю и истлевшее, во многом числе востает силою Духа Божия, все содержащего, а это потом, по премудрости Божией, идет на пользу человека и, принимая Слово Божие, становится Евхаристиею, которая есть тело и кровь Христова; так и питаемыя от нея тела наши, погребенныя в земле и разложившиеся в ней, в свое время востанут, так как Слово Божие дарует им воскресение во славу Бога и Отца, который это смертное облекает бессмертием и тленному даром дает нетление».
В частности, греческая Церковь издавна, подобно нашей, заботилась не только о чистоте продукта, из коего приготовлялся хлеб для Евхаристии, но также и <о> том, чтобы этот продукт, т. е. мука, был самой лучшей и тончайшей выделки: в византийских ктиторских уставах XII–XIII веков можно нередко читать завещания их авторов, чтобы в учрежденных ими монастырях для богослужебных просфор мука отпускалась высшего качества[2] в противоположность муке для обычного употребления[3]. Обычай Древней Церкви употреблять для Евхаристии хлеб только пшеничный основывался, быть может, не только на том, что такого рода хлеб был наиболее употребительным в быту восточных и античных народов, или на мысли, что пшеница, как наиболее тонкий и благородный представитель хлебных злаков, лучше прочих собратьев подходит к величайшему христианскому Таинству, но, быть может, также и на убеждении, что и Христос установил Евхаристию также на пшеничном хлебе. Пример Христа с Его повелением «творить сие в Его воспоминание», б[ыть] м[ожет], сознавался и понимался Церковью как закон относительно другого евхаристического вещества, именно: вина. Церковь издала несколько канонов, в коих ясно и решительно сказано, что по примеру и заповеди Христа из всех напитков для Евхаристии может быть употребляемо одно лишь виноградное вино. Об этом, например, говорят 3-е и 4-е т<ак> наз<ываемые> Апостольские правила: «Аще кто епископ или пресвитер — вопреки учреждению Господню о жертве принесет к алтарю иныя некоторыя вещи, или мед, или млеко, или вместо вина приготовленный из чего-либо другого напиток… да будет извержен от священного чина». Опять-таки, как и в отношении евхаристического хлеба, так и в отношении вина для Евхаристии, Восточная Церковь издавна зарно следила за качеством этого продукта: плохое достоинство его считалось весьма тяжкой провинностью со стороны тех, кто за этим должен был следить. На IV Вселенском Соборе, между прочим, разбиралось дело Едесского епископа Ивы по обвинению его несколькими едесскими же пресвитерами во многих преступлениях. В жалобе этих обвинителей, между прочим, читается и такой пункт: «Когда совершалась память св. мучеников, то для приношения на св. алтарь, освящения и раздаяния народу дано было только весьма немного вина, и притом дурного, нечистого и (как будто) только что выжатого из винограда, отчего назначенные совершать службу принуждены были купить вина совершенно дурного в лавочке <за> 6 сенстариев, которого также недостало; поэтому он сделал знак раздававшим Св[ятое] Тело возвратиться, потому что не нашлось крови; тогда как сами они пили и имели, да и всегда имеют превосходное, удивительное вино. И это делалось тогда, когда имевший власть распоряжаться богослужением знал (об этом) и извещен был с тем, чтобы и он известил епископа со всей откровенностью. А так как он ничего не сделал в то время, то мы принуждены были снова известить самого почтеннейшего епископа. Впрочем, и известившись, он не тронулся, но все это презрел, так что многие из нашего города соблазнились этим».
При настоящей продовольственной разрухе во многих местах России оказывается весьма трудным получить пшеничную муку и виноградное вино удовлетворительного качества. Вследствие чего в православной среде поднимаются толки о том, нельзя ли в Евхаристии употреблять хлеб из иной, например ржаной, муки, а вино заменить подходящими напитками из других каких-либо плодов или фруктов. Пользу такой замены вина стараются оправдать еще и тем соображением, что употребляемое у нас обычно для Евхаристии красное вино весьма редко бывает натуральным, но большею частью представляет собою фальсификат и весьма часто из недоброкачественных и недостойных великого Таинства материалов. Из приведенного выше мнения Церкви о евхаристическом вине можно видеть, что, несмотря ни на какие переживаемые нами тяжелые обстоятельства, не может быть и речи о замене здесь виноградного вина каким-либо иным напитком. Думается далее, что в вопросе о евхаристическом вине Русская Церковь сама значительно стеснила себя одним весьма важным условием и ограничением: в ней установился обычай пользоваться для Евхаристии лишь сортом красных вин и преимущественно, кажется, т[ак] н[азываемым] сортом «Кагор». Между тем ни современная восточная православная практика, ни даже, по-видимому, церковная старина таких ограничений и исключительности не <знает>[4]. На Православном Востоке в настоящее время при совершении Евхаристии беспрепятственно употребляются сорта вин с легким розовым или коричневым оттенками, т. е. по нашей терминологии относящиеся к разряду вин белых. Такой обычай некоторым нашим наивным и привыкшим к иной практике паломникам по Св. Земле дает повод утверждать, что-де «у греков за причащением Крови Христовой нет». Наше «Учит[ельное] известие», насколько мне помнится, о цвете вина для Евхаристии умалчивает. Источник «Известия», трактат П[етра] Могилы, дает примерный перечень сортов вина, которые можно употреблять при совершении Литургии; такими, по трактату, оказываются вина: угорское, волосское, французское, малмазыя, петрисемен. От II в. мы имеем одно сообщение святого Иринея Лионского, дающее повод думать, что в глубокой христианской древности относительно цвета евхаристического вина не существовало принятого у нас ограничения (из 1-й книги «Против ересей», гл[ава] XIII, 1 и 2). «Есть между еретиками некто по имени Марк, хвалящийся тем, что усовершил учение своего учителя. Будучи весьма искусен в магических проделках, он обольстил ими и привлек множество людей обоего пола к себе, как будто бы обладающему наибольшим ведением и получившему наивысшую силу из незримых и неименуемых мест, чрез что является поистине предтечею антихриста. Соединив фокусы Анаксилая с досужестью так называемых магов, он дает бессмысленным и выжившим из ума людям думать, что совершает таким образом чудеса. Так, показывая вид, будто совершает Евхаристию над чашею, наполненною вином, и длинно растягивая слова призывания[5], он производит то, что чаша является багряною и красною, отчего думают, будто по силе его призывания всевышняя благодать источила в нее кровь свою, и присутствующие сильно желают вкусить этого пития, чтобы и на них излилась призываемая этим магом благодать» [6]. Таким образом, испытываемое теперь затруднение с вином для Евхаристии можно значительно облегчить разрешением употреблять для этой цели сорта так называемых белых вин известной сладости и крепости.
Думается, что равным образом не следует нарушать церковной традиции и относительно употребления в Евхаристии лишь пшеничного хлеба. Нужно поискать сначала выхода из нынешних затруднений в этом деле не заменой пшеничной муки ржаной, а тем путем, который уже издавна проделан и указан нам опытом Греческой Церкви и который вполне оправдывается древней богослужебной практикой, именно: путем сокращения количества и размера просфор. Кажется, многим уже известно, что для совершения Евхаристии нужна собственно только одна просфора. Наш 5-просфорный чин проскомидии и вышедшее из него русское 7-просфорие — сравнительно уже поздние явления: первые 5-просфорные чины становятся известными в рукописях лишь с конца XII века, окончательную фиксацию этому чину дал Константинопольский Патриарх Филофей — XIV век, русское же 7-просфорие развивается на почве Филофеева чина и, кажется, не восходит далее второй половины XVI века. Еще в XI веке считалось возможным совершать Литургию с одним хлебом: хартофилакс патриарший Петр на вопрос: «Можно ли совершать Литургию на одной просфоре?» — отвечал: «Если нет памяти святого или умершего, то ничто не препятствует». Такое же разрешение для случаев крайней необходимости (если не будет поблизости торга, где возможно купить вторую просфору) дает, насколько помнится, в ответах Новгородский архиепископ Нифонт на вопрошания Кирика. Единая просфора считается достаточной для совершения Литургии в Студийском уставе Патр[иарха] Алексия, назначающем для обычной соборной Литургии 7 просфор. Греческой богослужебной практикой с XV века, между прочим, выработаны следующие приемы сокращения обычного 5-просфория: она заменяет 4 последних просфоры одной общей просфорой с 4-частной печатью, как это делается теперь на Востоке, например на Афоне. Затем, в греческой Церкви допускалось употребление для Евхаристии одной общей просфоры несколько увеличенного размера с 5 печатями, из коих центральная, наибольшего размера, предназначалась для агнца. О такой проскомидии, совершенной на каком-то островке архипелага, рассказывает в своем «Проскинитарии» Арсений Суханов: «Просфира была одна, велика, с денежной хлебец, на ней пять печатей крестных, и поп агнец вынял из верхней печати, а прочия части выщипывал из прочих печатей помаленьку». Аналогичную проскомидию имеет в виду 213-е правило Номоканона, печатаемого в нашем Большом требнике — памятнике, восходящем к XV веку. Славянский перевод этого правила неточен и не всем удобовразумителен: «Сверх сего знай, что первая просфора должна быть цельной, чтобы тебе можно было вынуть Господский хлеб и чтобы по изъятии у тебя осталось нечто и для антидора. Прочие же четыре просфоры могут быть и просто только печатями. Если же (за богослужением) будет много народа и одна просфора окажется для антидора недостаточной, возьми и в честь Богородицы цельную просфору, остальные же пусть будут только печатями». В греческой Церкви считали возможным служить Литургию на одной просфоре даже без дополнительных 4 печатей, т. е. с одною печатью: в таком случае части, положенные вынимать из 4 последних просфор, вынимались просто из боковых обрезков агнца. Таковы приемы сокращения количества литургийных просфор, выработанные греческой богослужебной практикой, и, думается, Русская Церковь должна испробовать их в условиях крайней необходимости, прежде чем поднимать вопрос о замене пшеничных просфор какими-либо иными, например ржаными. В местах, где особо крайней необходимости нет, на первых порах возможно было бы просто ограничиться уменьшением до возможного предела размера 4 просфор.<…>[7]
ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 283. Л. 576–581. Машинопись. Подлинник. Пометы в тексте.
Опубликовано: Священный Собор Православной Российской Церкви. Из материалов Отдела о богослужении… С. 324–329; Богослужебные указания на 2002 год, для священнослужителей. Издательский отдел Русской Православной Церкви. М., 2001. С. 677–685.
[1] В источнике пропуск чуть меньше строки. Восстановлено по: И.А. Карабинов Святая Чаша на литургии Преждеосвященных Даров // Христианское чтение. СПб., 1915. № 7–8. С. 956.
[2] В рукописи оставлено место примерно на 15 знаков. По всей видимости, здесь должна была быть цитата из соответствующего греческого источника.
[3] То же самое.
[4] В источнике: «знать».
[5] В источнике оставлено свободное место.
[6] Греческий текст этого рассказа сохранился в <Φιλοσοφούμενα δόγματα Ипполита Римского> VI, 40, 1860 и у св. Епифания — <Corporis haereseologici> XXXIV, I. — Прим. ист.
[7] Опущены последние слова: «имеющих второстепенное значение в Литургии 9 част.».