15 ноября 1917 г.
Заседание открыто в Соборной палате в 10 час[ов] 15 мин[ут] утра под председательством архиепископа Новгородского Арсения в присутствии 305 членов Собора.
На повестке заседания: 1) текущие дела; 2) доклад о правовом положении Церкви в государстве; докладчики: проф[ессор] С. Н. Булгаков, П. И. Астров, проф[ессор] Ф. И. Мищенко; 3) доклад о типе и управлении духовно-учебных заведений; докладчик протоиерей К. М. Аггеев.
Секретарь. Получены следующие приветствия Собору:
а) «Донской епархиальный съезд представителей духовенства и мирян, созванный для решения неотложных церковных нужд, сыновне приветствует Священный Собор Русской Церкви и выражает пожелание и уверенность, что соборный разум представителей православной России разрешит все неотложные, волнующие нашу Церковь вопросы ко благу всех православных сынов Родины и установит новые формы церковной жизни на началах соборности».
б) Телеграмма из г. Мглина за подписью благочинного, протоиерея Лукашевича: «Сегодня, в воскресенье духовенство и миряне г. Мглина молились Господу, да поможет Собору избрать Патриархом достойнейшего иерарха».
в) Телеграмма из Суража на имя преосвященного Черниговского Пахомия: «Просим Ваше Преосвященство доложить Священному Собору, что сегодня православное население города Суража в торжественном богослужении, сопровождением крестным ходом возносит горячие мольбы Всевышнему о ниспослании силы Духа Святого на членов Священного Собора при избрании достойного лица на патриарший престол. Протоиереи Крещановский, Архангельский».
г) Телеграмма из Новозыбкова за подписью протоиерея Бурневского: «Просим доложить Собору, что новозыбковские миряне, православные единоверцы, объединившись, вознесли благодарение Господу, что направил соборное сознание восстановить патриаршество; молим Пастыреначальника Христа: [да] просветит [и] укрепит на подвиг ответственного служения Церкви и Родине своего первого избранника».
Постановлено: за приветствия благодарить.
Секретарь. Поступило предложение за подписью 31 члена Собора (первым подписал К. К. Мирович) следующего содержания: «Ввиду сознанной всеми членами Собора необходимости использовать остающееся для соборных работ время наиболее производительно, мы имеем честь предложить, на уважение Священного Собора такой порядок рассмотрения предначертаний, вносимых Отделами в общее собрание Собора, который не противоречит Уставу Священного Собора и, давая возможность высказываться и за, и против их, в то же время ускорит прохождение законопроектов в общем собрании Собора.
а) Так как вносимые Отделами законопроекты прошли уже стадию предварительного обсуждения в Отделах и являются положениями, на признании которых объединилось большинство, мы предлагаем вслед за докладчиком предоставлять слово всем тем членам Собора, которые имеют говорить против рассматриваемого законопроекта в его целом, а затем нескольким ораторам (3-5), избираемым Отделом, в защиту его.
б) При постатейном обсуждении предначертания дается слово в первую очередь двум ораторам, имеющим выступить против принятия данной статьи, и не более чем двум ораторам в защиту ее. При отсутствии ораторов против, в первом случае — законопроект в целом, во втором — отдельные статьи его принимаются без прений.
в) Поправки к статьям и дополнения к ним производятся в порядке, указанном в Уставе Священного Собора Православной Российской Церкви».
Соборный Совет полагал бы передать означенное предложение в Уставный отдел.
Постановлено: заключение Соборного Совета утвердить.
Секретарь. Поступило предложение, за подписью 30 членов Собора, (первым подписался преосвященный Пермский Андроник), следующего содержания: «Мы, нижеподписавшиеся, предлагаем Священному Собору Российской Церкви ввиду принятия законопроекта о новом способе раздела братских доходов и чрезвычайно возросшей дороговизны принять следующее пожелание, опубликовав его возможно шире для сведения всего православного населения Богохранимой державы Российской:
„Священный Собор Российской Православной Церкви, с глубокой тревогой помышляя о крайне бедственном положении православного приходского духовенства в настоящие дни неимоверно разросшейся дороговизны на все предметы первой необходимости, обращается ко всем верным чадам Церкви Российской с горячим призывом усугубить свое усердие к доброхотным даяниям членам приходских причтов за требы, хотя бы в некотором соответствии с возрастанием цен на все жизненные продукты и предметы первой необходимости“».
Это предложение уже обсуждалось на Соборе и было передано в Соборный Совет. Соборный Совет, обсудив это предложение, предлагает передать его в Отдел о правовом и имущественном положении духовенства для более тщательной разработки.
Постановлено: заключение Соборного Совета утвердить.
Секретарь. Поступило предложение за подписью 32 членов Собора (первым подписался священник А. Кукулевский) о том, чтобы в порядке спешности был рассмотрен Собором вопрос о крайне тяжелом положении — финансовом и внутреннего распорядка — Северо-Американской миссии и о принятии мер к его улучшению.
Соборный Совет предлагает передать это заявление в Отдел о внешней и внутренней миссии.
Постановлено: заключение Соборного Совета утвердить.
Секретарь. Из Совещания Епископов поступило следующее ходатайство: «Совещание Епископов имело суждение по вопросу об обеспечении помещением, а в иных случаях и содержанием, преосвященных, увольняемых от управления кафедрами, и признало, что положение их печально, необходимо озаботиться об улучшении этого положения. Увольняемые на покой преосвященные нередко встречают затруднение в приискании себе надлежаще приспособленного местопребывания на покое. Одни из них нуждаются в постоянной врачебной помощи или в больничном надзоре и уходе, другие — в благоприятных условиях для научных занятий, некоторые, не получающие пенсии, — в материальном обеспечении. Назначение таковых преосвященных настоятелями епархиальных монастырей, в целях улучшения их положения, представляет немало неудобств и потому нежелательно.
Ввиду вышеизложенного, мы, подписавшиеся, по поручению Епископского Совещания, просим Соборный Совет представить на уважение Всероссийского Церковного Собора следующее положение:
„Донской 1-го класса ставропигиальный необщежительный мужской монастырь назначить для проживания преосвященных, увольняющихся от управления епархиями на покой, с тем, чтобы монастырь управлялся Собором сих преосвященных в непосредственном подчинении Патриарху“.
Выбор означенного монастыря для проживания пребывающих на покое Преосвященных вызывается следующими соображениями: монастырь находится на окраине г. Москвы, богатой лучшими медицинскими силами для нуждающихся в медицинской помощи и имеющей множество библиотек, редких книгохранилищ и музеев для желающих заниматься учеными трудами; как окраинный, занимающий обширную площадь, монастырь удален от столичного шума и стука, беспокойного для обитателей монастыря, а как обладающий достаточными материальными средствами он может без особого затруднения для себя и обременения для Церкви содержать преосвященных прилично их высокому сану».
Соборный Совет предлагает передать это ходатайство в Святейший Синод для дальнейшего направления.
Постановлено: заключение Соборного Совета утвердить.
Секретарь. Поступило предложение за подписью 30 членов Собора (первым подписался протоиерей П. Н. Лахостский): «Мы, нижеподписавшееся, покорнейше просим Соборный Совет предложить Священному Собору на обсуждение и решение вопрос об отмене определения Святейшего Синода от 26 мая сего года, коим петроградская Александро-Невская лавра изъята из управления петроградского митрополита и подчинена непосредственно Святейшему Синоду, с назначением особого настоятеля в сане епископа или архимандрита, непосредственно не подчиненного петроградскому митрополиту.
Это определение вносит расстройство в религиозно-просветительное служение лавры православному населению столицы и епархии, а также и в жизнь лаврской братии.
Мы просим возвратить петроградскому митрополиту звание священно-архимандрита лавры со всеми присвоенными сему званию правами».
К этому предложению приложено и решение братии названной лавры по тому же предмету, снабженное большим числом подписей. Соборный Совет предлагает передать означенное предложение в Святейший Синод для дальнейшего направления.
Постановлено: заключение Соборного Совета утвердить.
Председательствующий. Теперь приступаем к обсуждению доклада о правовом положении Церкви в государстве. Слово принадлежит первому докладчику.
Докладчик проф[ессор] С. Н. Булгаков. Божественному Провидению угодно было, чтобы наш Отдел представил на уважение Священного Собора доклад об отношении Церкви к государству в те трагические минуты русской государственности, когда у всех нас является сомнение на сердце, лежит тяжкая дума: да есть ли еще русская государственность и правительственная власть? Не есть ли это указание на то, что все вопросы, в частности и вопрос об отношении Церкви к государству, Церковь должна решать не практически или исторически, но по вечным заветам своего бытия, в соответствии вечным истинам, которые лежат в ее основе, не считаясь с изменчивым положением государства и ходом исторических событий? И при обсуждении этого вопроса да не смущается кто-либо из нас тем, что наши разные запросы и вопросы могут иметь лишь теоретическое значение и никем не будут услышаны. Нет: они должны быть услышаны, во-первых, Вселенскою Церковью, органом которой отчасти является наш Священный Собор; во-вторых, православным русским народом, который не исчерпывается теми, которые сидят в Смольном институте, и, наконец, всем православным миром, ибо это не скомбинирование деталей, это наше торжественное исповедание, проверенное историей и самосознанием Церкви по этому важному вопросу. Наш доклад является естественным выражением общих соображений о тех нормах, которыми при внутреннем религиозном освещении должно определяться отношение Церкви к государству. Это первый и главный момент работы Отдела. Не выяснивши основы как идеала, мы не могли бы сделать ни шагу вперед в дальнейших работах.
Вопрос об отношении Церкви к государству имеет две стороны. Одна — религиозно-вероучительная, догматическая: это те общие положения о природе Церкви, из коих мы исходили при наших работах; другая сторона — практическая, политическая, в известном отношении даже оппортунистическая, в которой Церковь делает попытку в текучих явлениях жизни закрепить свое вечное содержание. Каковы же по существу отношения Церкви и государства, как сама Церковь относится к государственности и какое ее учение об этом? Вопрос этот имеет особо острый и болезненный характер не только потому, что смутно будущее нашей Церкви, что не устроена ее судьба, но и потому, что смутность и неясность овладела нашим сознанием. Мы пережили государственный переворот, который для населения был переворотом политическим (пало царское самодержавие). Для государства он имел политическое значение, но для Церкви он имеет и религиозное значение. Не могу сказать, чтобы Церковь его изжила, довела до глубин сознания то, что произошло. Не буду скрывать, что в сознании людей верующих и даже клира, не говорю о простом народе, верно или не верно, утвердилась мысль у одних за страх и у других за совесть, что старый строй имел религиозное освящение: права царя, как помазанника, имели религиозный характер. Для того, чтобы перейти при нашем понимании к новому строю, нужен переворот и религиозный, необходимо религиозное понимание новых форм политического бытия. Вопрос должен быть поставлен о том, возможен ли такой религиозный переворот, и его нужно поставить пред нашим церковным собранием и, прежде всего, на нашем Священном Соборе. Вопрос заключается в том: правомерна ли идея нарочитого помазанничества государственной власти, при каких условиях она осуществляется и связана ли эта помазанность с определенными политическими формами или нет? На этот вопрос необходимо ответить, особенно в связи с переживаемым политическим моментом. Вопрос этот имеет большое и широкое значение. Это вопрос о понимании Церковью задач государственности — политических, исторических, культурных, вообще всего земного делания. Есть ли отношение Церкви ко всем этим стихиям, и в частности, к стихии государственности, отрицательное, пассивно-терпящее, или ее задача заключается в том, чтобы вносить свет благодати в эту область, как и повсюду, и во все стороны человеческой жизни? Для решения этого вопроса нужно обратиться к первооснове о Боговоплощении Господа Иисуса Христа, Который принял плоть человека, понес тяготы жизни и призвал нас осуществлять все наши задачи во имя Христово в духе христианства. Поэтому Церковь ни одну задачу не может отвергнуть, как чуждую ей: ведь эти задачи относятся к той плоти, понятой в широком смысле, которую исторически понес Иисус Христос. Все это скрытно или открыто заключается, как в зерне, в Афанасиевом догмате, принятом на Никейском Соборе. Это должно быть нашей исходной мыслью.
Поэтому должно быть осуждено, отвергнуто и признано абсурдным то, что называется отделением Церкви от государства, предоставление государству исключительного мирского господства и уход Церкви куда-то в пространство, вне истории и вне жизни. Такое отделение многим представляется наиболее естественным и либеральным решением вопроса. Но этот соблазн должен быть рассеян, как облако.
Я не подвергаю сомнению того, что надо разделить сферы ведения государства и Церкви. Если так ставить вопрос, то об этом не следовало бы и говорить. Но то, что обычно называется отделением Церкви от государства, имеет много толкований, как, например, пришлось бы говорить о разных видах этого отделения, ибо термин этот в юридической науке имеет много значений. Я говорю здесь о религиозном отделении.
Если мы обратимся к временам дохристианским, то мы увидим, что нигде и никогда государство не строилось на отделении от религии, но всегда в союзе с Церковью. Возьмем язычество. Вековая религиозная мудрость Египта выработала убеждение, что фараон есть сын бога и сам бог; и что вся жизнь государства и общественная деятельность должна быть проникнута религиозным началом — все в ней сакраментально. Державный Рим настолько был проникнут религией, которая сопровождала своим руководством все важнейшие стороны его жизни, что мог сказать о себе: Romani — religiosissima gens. Религиозная идея государственности доведена была в Риме даже до того, что стали обожествлять цезаря, и вся область права имела религиозное освящение, сакральный характер. Так было во всем мире и так дошло до наших дней и вне христианства. Чем сильна, например, Япония, как не тем, что идея власти микадо покоится на религиозной основе? К этому мы должны прислушиваться, и даже история языческого мира заставит отнестись подозрительно к идее отделения Церкви от государства.
Но, может быть, у нас, христиан, этот вопрос должен быть решен иначе, так как мы имеем совсем иное понятие о власти, по которому господа и цари должны служить другим, а не требовать себе служения? На это можно находить указания в истории первых веков христианства. Эпоха мученичества мужей апостольских отмечает как будто бы внегосударственное, аполитическое, непримиримое отношение Церкви к государственному строю. Правда, апостол Павел учил, что «несть власть аще не от Бога» (Рим. 23, 1). Этим давалось понять, что зло анархии так мучительно, велико и опасно, что Сам Господь установил власть, чтобы его пресекать. Но вместе с лояльностью и покорностью первые христиане видели в Нероне зверя, которому принуждались приносить жертву, отказывались от этого и делались мучениками. Такое настроение было связано с ожиданием скорого конца мира и продолжалось до конца III века, когда христиане стали молиться об отдалении этого момента. В их сознании пришествие Христа и конец истории так сближались с настоящим моментом, что между тем и другим сглаживались всякие грани, и история вместе с государством ускользали от их внимания. Они не верили в долговечность государственности и поэтому ощущали себя вне государства. Они стремились к радостному и вместе страшному концу мира и ко второму пришествию. Если мы, слыша их пламенную мольбу «Ей, гряди, Господи Иисусе» (Апок. 22, 20), хотим вместе с тем разделять их внегосударственность, то рвемся ли мы к этому концу, как и они? Горит ли в нас это священное пламя? На это можно ответить лишь в том смысле, что уже нет, а вместе — и еще нет. А если этого у нас нет, то должно быть другое решение вопроса.
Для первых христиан история будущего не была ясна, они не ощущали и отрицали историю, а мы убедились опытом тысячелетней истории, что есть исторический путь, есть Родина и есть государство. А отсюда возникают и те вопросы, которые пред нами стоят. В истории догматического сознания этот перелом совершился тогда, когда переоценка государственной жизни совершилась в связи с чудесным явлением креста на небе св. равноапостольному Константину. Церковь венчает его именем равноапостольного не потому, что с его времени Церковь христианская стала внешне господствующей, — это сомнительный дар Константина, — а потому, что, по мысли Константина, государственные задачи стали пониматься как церковное служение. Церковь призвана руководить государством, влиять на него. Римский император признал, что государство должно быть вдохновляемо Церковью и что оно призвано к осуществлению церковной задачи. Эта мысль хорошо выражена в службе св. равноапостольному Константину; напр[имер], Церковь поет в стихире: «Первый повинул еси багряницу, приснопомнимый царю, волею Христу, того познав Бога, и всеми царствующаго, всех благодетеля, победотворно всякому началу и власти превысшаго. Отсюду тебе, христолюбче, царство исправил есть Иисус Человеколюбец, Спас душ наших… всем царем проповедан был еси отец, яко первый багряницу от Бога приял… Не от человек звание приим, но яко божественный Павел, имел еси сие паче свыше, преславне Константине, от Христа Бога… Первый царь во христианех от Бога, Константине, скиптр восприял еси… Новый был еси Давид образы, рог свыше восприем царствия верх твой» (седален). Если вдуматься в мысли этих стихир, в эти выражения литургического сознания Церкви (а здесь ведь изложена сущность церковно-догматического сознания), то ясно, что после явления креста и совершившегося с этим явлением церковно-гражданского переворота, нельзя уже говорить об отделении Церкви от государства: Церковь приняла в свои руки судьбы государства, обязательство вести их по вечным нормам.
С IV века вырабатывается харизматическое представление о главе государства и дарах государственности. Известно, что и на Соборах, и у отдельных представителей богословской мысли IV–V веков император назывался «священником», «епископом внешних дел»; эти термины имели, конечно, не то значение, что император являлся в собственном смысле священником или епископом, но имели свой особый смысл, который внешним образом выражался в чине коронования императоров на царство. Я не сближаю положение, власть императоров в Церкви с стихией священства: здесь имеются коренное различие и весьма тонкие оттенки, о которых не буду сейчас говорить. Но вот что нужно во всяком случае признать: Церковь не должна быть безучастной к государству, а, напротив, должна требовать соответствия жизни государства началам Церкви.
Конечно, с развитием истории все острее выступал пред государством трудный вопрос: как ему осуществить свои новые задачи? Вот и теперь пред лицом нашего нового государства мы стоим в этом отношении прямо в трагическом положении. Но Церковь, как бы то ни было, не могла иначе определяться в отношении к государству, как по требованию и по духу своего учения. Помазанность государственной власти признавалась руководящим началом в государственной жизни Византии и перешла к нам в Россию вместе с бармами Мономаха, с чином коронования царей. Это понимание отношений Церкви к государству было взлелеяно древней Русью; с Петра же I, когда в отношения между Церковью и государством вторглась протестантская стихия, в силу которой Церковь есть только отдельная часть государства, наравне с другими частями государственного механизма, по принципу: cujus regio, ejus religio, — в связи с этим наше церковное самосознание потерпело ущерб, исказилось, приняло уродливый характер, навлекший упрек в цезарепапизме. В основах нашей церковной жизни цезарепапизма нет. Но самые формы церковного управления (подчинение светской власти и синодальный провинциализм, как противоречие вселенскому сознанию Православной Церкви) не соответствуют, противны духу Церкви. В теперешних судьбах наших эти формы снова говорят о себе. Нет прежнего цезарепапизма, но мы еще караемся эсэро-папизмом, большевизмо-папизмом, демократизмо-папизмом. Иллюстрирую это фактами из области положения Церкви в наши дни. Может быть не всем известно, какую конституцию получил наш Собор от бывшего правительства. Пункт 1-й этой конституции гласит: «Собор вырабатывает законы, которые он вносит на уважение Временного правительства». Следовательно, правительство может уважить, а может и совершенно не уважить соборных постановлений. Это — эсэровский папизм. Пункт 2-й гласит, что пока законы не будут утверждены Временным правительством, управление Церкви должно оставаться в руках Святейшего Синода, над которым стоит правительство. И Церковь, следовательно, опять находится в руках эсэровского папизма. Несмотря на благожелательность Временного правительства, которое хотело предоставить свободу самоопределения Церкви, и, несмотря на то, что Синод просил Собор указать ему пути церковной работы, все же факт цезарепапизма остается, так как правительство может утвердить или не утвердить соборное постановление. Вчера мы здесь на Соборе сделали постановление о проповедничестве. Выходит, что это постановление мы должны нести на утверждение Керенского и Церетели. Мы не можем считать законным избранного нами Патриарха, пока его избрание не будет утверждено правительством: это последнее слово извращенной практики, которая исторически привела к предельному выражению идеи цезарепапизма. В этих двух пунктах (хотя в них есть и благожелательный элемент — captatio benevolentiae, молчаливое обещание утверждения наших постановлений) заключается все же чудовищная мысль. И вот теперь нам нужно прежде всего прояснить наше церковное сознание: в вере ли мы, чему учит наша вера, и в частности, связывает ли она свои предания с определенными политическими условиями? Конечно, нет, не связывает. Иначе мы впадем в определенный цезарепапизм, т. е. политической идее мы подчинили бы Церковь. И если некоторые члены Церкви защищают отделение Церкви от государства в его крайней форме, то и они также грешат цезарепапизмом. Для нас вопрос о политических формах — вопрос технический, потому что сказано: «Воздадите кесарево кесареви, а Божие Богови» (Мф. 22, 21; Мк. 12, 17; Лк. 20, 25). Поэтому для веры и Церкви важны не политические формы государственной жизни, а христианское вдохновение, с которым они созидаются. Церковь не предначертывает путей для достижения политических задач. Православное сознание отличается от католического с его иерократической идеей, с теорией двух мечей для духовной власти: тут дана идея светской власти, подчиненной церковному управлению, а у православия идет речь о веянии в жизни человеческой духа Божия, который «дышет, идеже хощет». Можно сказать, что если Церковь жива и действенна, то и культура, и государственность будут вдохновляться этой ее жизнью. Такова и есть задача Церкви, ее традиция, способ ее действования в истории. Нет предела, куда бы не проникала церковная благодать; нет, по крайней мере, никаких указаний на это. Наиболее вдохновенными выразителями указанных идей являются в XIX веке архим[андрит] Феодор (А. М. Бухарев) и Ф. М. Достоевский — люди разные, но одинаково говорящие о христианском преображении государственности, о неправильности различения сфер жизни религиозной и государственной. Но в мире существуют не только добро, но и сила зла; столкновение их закончится пришествием антихриста; и хотя предуказана эта трагедия зла, но нигде не предуказана победа зла. И в то время, как остаток верных Богу людей будет изнемогать в непосильном противлении антихристу и взывать: «Доколе, Господи, терпиши зло!», в это время, по свидетельству тайновидца, на небе Агнец Божий восторжествует окончательную победу над диаволом. И внешняя безуспешность добра и кажущееся его бессилие вовсе не свидетельствуют о внутреннем, историческом бессилии. Нужна борьба до конца, и не внешними успехами меряется значение борьбы.
Из всего сказанного следует, что в смысле внутреннем и религиозном нельзя допустить отделения Церкви от государства: Церковь не может отказаться быть светом миру, не изменив вере. И задача ее определяется не бойкотом неугодной власти, а великой ответственностью пред Богом за народ. Земля Русская жила постольку, поскольку сознавала себя в связи с верой. Эту заповедь великой ответственности твердо усвоила себе Русская Православная Церковь. Поэтому мы должны сказать Учредительному собранию, что Русское государство исторически обязано Церкви своими устоями и крепостью; поэтому оно и сейчас не должно порывать связи с нею, если не хочет совершить чудовищного преступления и осквернить святая святых русского народа. Мы должны сказать, что хотим и требуем от государства внимания к нуждам Церкви. Если государство не сделает этого, то навлечет на себя осуждение. Оно может отвергнуть Церковь, но Церковь не отвергнет государственной жизни русского народа! Здесь мы подходим к практическому решению вопроса. Как мы определим при теперешних политических обстоятельствах нашу роль, чтобы сохранить за Церковью наивысшую степень влияния ее на ход государственной жизни? Что было легко сделать в Московской Руси, государственность которой была проста по конструкции при однородности населения, то становится затруднительным в России, когда она сделалась империей, объединив в себе пестрые народности. Поэтому, не тесня других, нужно найти твердое правовое положение для Православной Церкви в Российском государстве. Для нас православие — безусловная истина, и в этом его превосходство и отличие от других вер. Но во имя попечения о совести, мы не хотим для Православной Церкви другого господства, как только того, которое обеспечено в умах и душах верующих.
Исходя из указанных исторических фактов, мы определим положение Православной Церкви в Русском государстве, причем мною составлена декларация, которая, хотя и носит черты индивидуальности, но была одобрена всеми.
Об отношении Церкви к государству.
(Составлено, по поручению Отдела, членом его С. Н. Булгаковым).
Церковь Христова озаряет мир светом истины, она есть соль, его осоляющая. Не может быть положено предела для области ее влияния. Она есть новая закваска, претворяющая все естество человеческой жизни, и не существует в ней стихии, совершенно недоступной для этой закваски. Ибо воистину воплотился и непреложно вочеловечился Господь Иисус Христос; Он приял на себя все тяготы человеческой жизни и тем призвал нести их во имя Христово. Во всех делах человеческих одинаково должно стремиться к исканию воли Божией и к ее совершению чрез свободную волю человека; таково неотменное требование христианской веры. Нераздельна христианская совесть, ею единою должен определяться человек во всех своих делах и начинаниях, движимый христианским вдохновением, просветляемый благодатию Св. Духа — Утешителя.
Поэтому такие учения, которые обрекают веру христианскую на окончательное бессилие в жизни, ограничивая ее областью замкнутого самосознания, низводя ее назначение до личного настроения, как бы прихоти вкуса, в сущности, осуждают веру Христову и противоречат самому ее существу. Ни в каком смысле не может быть отделена от жизни или рассматриваться как «частное дело» личности, «сия победа, победившая мир», вера наша. Напротив, ведаем, что и «мал квас все смешение квасит». Отсюда оцениваем, в частности, и столь распространенную ныне мысль о полном отделении Церкви от государства, т. е. о не только внешнем, но и внутреннем отторжении всей государственности от всякого влияния церковного. Такое требование подобно пожеланию, чтобы солнце не светило, а огонь не согревал. Церковь, по внутреннему закону своего бытия, не может отказаться от призвания просветлять, преображать всю жизнь человечества, пронизывать ее своими лучами. В частности и государственность она ищет исполнять своим духом, претворять ее по своему образу. Посему при определении внутреннего отношения между Церковью и государством руководящим началом для христианской совести является не взаимное отчуждение и расхождение обеих стихий, но, напротив, их наибольшее сближение чрез внутреннее влияние церковной стихии в области государственной, в каких бы внешних формах это ни выражалось.
Только в таком свете и можно понять самоопределение Церкви относительно государства в христианской истории. В тот урочный час всемирной истории, когда пред очами св. равноапостольного царя Константина загорелось небесное знамение — св. Крест, и был им постигнут истинный смысл видения, власть кесаря, начало государственности, также перестает уже сознавать себя самодовлеющим, высшим началом человеческой жизни. Государство признало для себя высший авторитет Церкви Христовой, а Церковь приняла на себя новую задачу в истории, а вместе с тем, в известной мере, возложила на себя и ответственность за судьбы земного царства. В обряде венчания на царство, освящая своим благословением государственную власть кесарей византийских, Церковь тем самым призывала ее к совершению воли Божией в своей области. Пред христианской совестью новых миродержцев предстала обязанность воспринимать эту власть как христианское служение, которое должно совершаться по духу любви Христовой. Эту мысль о высоком призвании христианской власти и нарочитых ее задачах восприняла от Византии вместе с обрядом венчания на царство и Московская Русь. Этою мыслью и определилось ее церковно-политическое мировоззрение, а на этом духовном фундаменте и созидалась древняя Российская держава. Нормальное взаимоотношение Церкви и государства для церковного сознания связывалось и здесь не с той или иной политической формой и организацией власти, но с признанием велений христианской совести для области государственной. Посему и ныне, когда волею Провидения рушилось в России царское самодержавие, а на замену его идут новые государственные формы, Православная Церковь не имеет суждения об этих формах со стороны их политической целесообразности; но она неизменно стоит на таком понимании власти, по которому всякая власть должна быть христианским служением. Пред лицом Церкви может оказаться оправданной всякая политическая форма, если только она исполнена христианским духом или, по меньшей мере, этого ищет. И наоборот, противление этому духу всякую государственную организацию превращает в царство «зверя», изображенное у Тайновидца, делает ее игралищем себялюбия, личного или классового. Противление это, по свидетельству истории, возможно при всякой форме правления, одинаково как при самодержавии, так и при народоправстве. На основании сказанного, и новая власть в России явится правой пред лицом Церкви лишь в той мере, насколько она будет воодушевлена ревностью действовать по духу Христову, отметая дух самовластия и прелесть человекобожия.
В сем именно смысле ныне, как и встарь, Православная Церковь считает себя призванной к господству в сердцах русского народа и желает, чтобы это выразилось и при государственном его самоопределении. Ее высокому достоинству не соответствуют меры внешнего принуждения, направленные к расширению этого духовного господства, но при этом насилующие религиозную совесть иноверных русских граждан. Однако, государство Российское, если оно и не захочет отрывать себя от духовных и исторических своих корней, само должно охранять первенствующее положение Православной Церкви в России, внимая ее нуждам и с своей стороны пролагая разумными мерами путь для духовного ее воздействия на жизнь народную.
Подобное содействие, соединенное с почтительной внимательностью к нуждам православия в России, есть исторический и национальный долг русской совести, а вместе и веление государственной мудрости, блюдущей духовные силы народа, а их не расточающей. Предоставляя творчеству законодателей точнейшее определение правового положения Церкви в новом Русском государстве, Священный Собор предначертывает с своей стороны лишь примерный и предположительный проект основных начал, которые должны, по его мнению, явиться при сем руководящими.
(Голоса: Спасибо, спасибо!)
Председательствующий. Прочитанная С. Н. Булгаковым декларация не была в соборном Отделе всеми одобрена. Одобрение она получила от большинства, но меньшинство не все в ней одобрило. Поэтому после заголовка декларация, впереди текста ее и сказано: «по поручению Отдела составлена проф[ессором] С. Н. Булгаковым». Декларация даже не голосовалась большинством, а принята только как взгляд большинства по изложенному в ней вопросу. Поэтому я и теперь, в нашем общем собрании, также не ставлю ее на голосование. По отдельным ее мыслям можно будет высказаться при постатейном обсуждении доклада об отношении Церкви к государству. Когда декларация будет отпечатана, она будет роздана членам Собора. Прошу второго докладчика по обсуждаемому вопросу, проф[ессора] Ф. И. Мищенко, приступить к докладу.
А. В. Васильев. Позвольте мне слово по поводу декларации.
Председательствующий. Предоставить вам слово по поводу декларации не могу. Позвольте мне заявить Собору следующее. Сейчас стоит вопрос: одобрить ли декларацию от имени Собора? Так как она многим неизвестна, то мы сначала ее отпечатаем и познакомим с ней членов Собора, а по окончании постатейного рассмотрения законопроекта поставим ее на голосование.
Проф[ессор] Ф. И. Мищенко. После изложения С. Н. Булгаковым общей точки зрения по вопросу об отношении между Церковью и государством, я имею в виду обратить ваше внимание на доклад Отдела, который вы имеете в печатном виде. Что представляет собой этот доклад по своему заданию? Он является не более как законопроектом, приготовленным Церковью к предстоящему Учредительному собранию для представления государственной власти вообще, главным же образом для Учредительного собрания. Конкретное пояснение этого в данном случае сделано в самом тексте. Таким образом, и появились статьи доклада, напечатанные крупным шрифтом и сопровождающиеся пояснением, напечатанным мелким шрифтом; есть и пояснения, обращенные к Собору. Здесь Отдел выясняет как общие положения об отношении Церкви к государству, так и отдельные конкретные предложения, имея в виду особенную важность последних. Но Отдел излагает не все конкретные подробности, а только наиболее общие, которые должны сложиться в основные, главные формы отношений между Церковью и государством. Нужно сказать, что по вопросу об отношении Церкви к государству, как мы видели и из общих суждений С. Н. Булгакова, Отдел стоит в отрицательном отношении к полному отделению Церкви от государства. Отдел пришел в своих работах к тому выводу, что современный ярлык, вывеска над схемой отношений Церкви к государству — неточны. Говорят в настоящее время иногда об отделении Церкви от государства, но ведь отделение отделению рознь. Есть такая форма отношений между Церковью и государством, которая и есть отделение одной от другого, хотя и не называется таковым; Отдел и решил не называть изложенной им формы отношений Церкви к государству отделением первой от второго. Отдел, конечно, не воспроизводит той формулы, которая господствовала у нас в этих отношениях раньше, находя невозможным ее воспроизведение в условиях новой жизни. Отдел признает необходимой перемену в этой области, но считает в то же время невозможными, недопустимыми и те крайности, которые в этой сфере имеют место в некоторых государствах. Установив эти положения, Отдел решил найти путь для выяснения вопроса в частных положениях доклада; однако в большинстве своем они выясняют основной вопрос об отношении между Церковью и государством. Общая мысль моя та, что если нужно, быть может, сначала надо поставить вопрос, правильно ли Отдел взял за исходную точку зрения положение о невозможности в русской жизни совершить полное отделение Церкви от государства, а затем, после суждения по каждой статье, перейти к общим прениям по основным вопросам доклада.
Председательствующий. Из речи С. Н. Булгакова выяснилась общая точка зрения Отдела на подлежащий нашему обсуждению вопрос. Тоже самое выяснилось и в речи Ф. И. Мищенко: Церковь не должна быть отделяема от государства, ибо Церковь есть свет, соль, которая должна духовно осолить всю вселенную. Церковь не может отказаться от этой своей задачи. Отдел стоит именно на этой точке зрения. Эти положения — статьи доклада Отдела — могут быть необходимы для государства, ибо определяют отношение Церкви к государству, которое, впрочем, может принять пожелания в качестве основ своей нравственной деятельности и может не принять. С точки зрения истории Русского государства, нельзя отрицать того, что православие исторически явилось основою нашего государства и иначе не может мыслиться. Русское государство существует благодаря православной вере. Это именно так и обстоит: всем известно, что эта вера является в России основой политического и всякого другого благосостояния. Соответственно этой идее и построены все статьи доклада Отдела. Теперь требуется ваше утверждение этой мысли Отдела, как и общих оснований его доклада. Итак, согласен ли Собор с той мыслью, что Церковь должна быть в союзе с государством, но под условием свободного своего внутреннего самоопределения? Если Собор согласен, то не надо будет и прений по вопросу об отделении Церкви от государства, и мы перейдем к постатейному чтению. Итак, я голосую поставленный вопрос.
А. В. Васильев. Прошу слова…
Председательствующий. Я ставлю на голосование вопрос.
Постановлено: принять положение, в силу коего Православная Церковь в России должна быть в союзе с государством, но под условием своего свободного внутреннего самоопределения.
Проф[ессор] Ф. И. Мищенко. Перехожу к самому докладу. Здесь, после общего заглавия, идет несколько строк, которые напечатаны мелким шрифтом, а потом, переходя к 1-й статье доклада, мы видим подзаголовок: «Основные положения». Здесь корректурная ошибка. Этот подзаголовок должен быть вычеркнут. Читаю ст. 1-ю: «В Русском государстве Православная Церковь занимает первенствующее среди других исповеданий публично-правовое положение, подобающее ей как величайшей святыне огромного большинства населения».
Председательствующий. Подзаголовок допущен сознательно. Все статьи доклада представляют собой основные положения. Корректурной ошибки поэтому здесь нет. Разница с первоначальным текстом только в том, — как известно и П. И. Астрову, докладчику по тому же вопросу, — что там было сказано: «Основное положение», а здесь стоит: «Основные положения».
Проф[ессор] Ф. И. Мищенко. В первой статье доклада заключаются три мысли: 1) Православная Церковь должна занять первенствующее в России положение между другими исповеданиями; 2) положение Православной Церкви должно быть публично-правовым; и 3) мотивом первенствующего и публично-правового положения Православной Церкви является то, что эта Церковь есть «величайшая святыня огромного большинства населения в России». Соответственно с этими мыслями построена и техника изложения проекта. Что такое, прежде всего, первенство положения Православной Церкви? Это раскрыто в целом ряде дальнейших статей, так как первенство первенству — рознь, и потому требует своего выяснения. Далее, публично-правовое положение Церкви реально может быть различным; каким оно должно быть у нас, это и устанавливается в дальнейших статьях. Наконец, что касается мотивировки первых двух положений, то она, конечно, ясна сама собой. Ввиду того, что 1-е и 2-е положения статьи 1-й раскроются при обсуждении дальнейших статей, я предложил бы, когда откроются прения по статьям, отложить прения по 1-й статье и обсудить и голосовать ее в заключение всего постатейного обсуждения проекта, как это было сделано и в Отделе, рассматривавшем проект.
Председательствующий. Статья 1-я вызвала много толков в Отделе, ибо ее первое и второе положения являются в существе дела результатом, итогом всех других статей. Быть может, угодно будет Собору обсудить и голосовать эту статью по окончании постатейного обсуждения всего проекта? Ставлю этот вопрос на голосование.
Постановлено: обсудить и голосовать статью 1 по окончании постатейного обсуждения всего проекта.
П. И. Астров. Статьи 2-я, 3-я и 4-я между собой тесно связаны. Прошу поэтому позволения дать объяснение, касающееся сразу всех этих статей. Смысл их заключается в обеспечении юридической свободы и независимости Церкви, причем имеется в виду, что деятельность Церкви распадается на две области, из коих одна — духовная, другая касается церковно-гражданских отношений. Не подлежит сомнению, что о подчинении Церкви государству в первой области не может быть и речи. Но несомненно и то, что Церковь соприкасается в своей деятельности с обществом, с вопросом об имущественных правах и т. д., т. е. вообще с государством, почему и надо было установить, в какой форме приемлемо отношение Церкви к государству при том положении нашего Отдела, в силу которого Церковь в учении веры и нравственности, богослужении, внутренней дисциплине независима от государственной власти (автономна и имеет право на самоопределение, ибо эти понятия почти синонимы). Это 2-я статья. Если угодно голосовать 2-ю статью, я пока ограничусь ею.
Председательствующий. Статья 2-я доклада гласит: «Православная Церковь в России в учении веры и нравственности, богослужении, внутренней церковной дисциплине независима от государственной власти, а в делах церковного законодательства, управления, суда и сношений с другими автокефальными Церквами, руководясь своими догматико-каноническими началами, пользуется правами самоуправления и самоопределения».
А. В. Васильев. В принятом сейчас Собором предложении Председательствующего устанавливается точка зрения Собора на отношение Православной Церкви к государству. Оно изложено в духе декларации, прочитанной проф[ессором] С. Н. Булгаковым. Против этого сказать ничего нельзя. Но первые четыре статьи доклада Отдела о правовом положении Церкви в государстве не согласны с принятым решением и с декларацией и находятся в противоречии с ними. В этих статьях Церкви Православной отводится в государстве не то место, которое она занимала со времен св. князя Владимира и которое должна сохранить и впредь. Было сделано предложение отложить обсуждение первой и второй статей до того времени, пока не будет рассмотрен весь доклад, а я думаю, что первые 4 статьи нужно совсем исключить и заменить декларацией проф[ессора] С. Н. Булгакова, а доклад начать прямо со статьи пятой. Первые четыре статьи доклада находятся в противоречии и между собой, и с декларацией.
Председательствующий. Эти статьи приняты всем Отделом, а декларация вызвала сомнения. Поэтому я не могу поставить вопрос о замене этих статей декларацией.
А. В. Васильев. До последнего времени вера и Церковь Православная были господствующими в Русском государстве, и с тех пор как Константин Великий в Римской империи и великий князь Владимир у нас на Руси признали закон Христа руководящим началом государственной жизни, правовое положение Православной Церкви в России определялось не так, что Церковь подчинялась государству, а наоборот, государство считало для себя обязательным считаться с христианским законом и руководствовалось им. Я говорю не о действительности, ибо она всегда отступает от идеала, а о том, что государство признавало руководство Церкви и закона Христова. Эта мысль и выражена в декларации проф[ессора] С. Н. Булгакова. Между тем, при составлении доклада о правовом положении Церкви в России принято, как дело решенное, что государство у нас будет правовое и Церковь должна занять в нем особливое положение, и хотя не отделяется от государства, но становится, хотя и первой, но наряду с другими исповеданиями даже не христианскими. Это понижение положения Церкви в государстве и имеет вид отступничества. Может быть, и старая государственность погибла от того, что отступила от закона веры Христовой, но она стала падать не со вчерашнего дня, а много раньше. Наука отстаивала необходимость отделения Церкви от государства, и это считалось либеральным и заслугою. Но всякое отделение — ложь и от лукавого. Закон Христов зовет к единству, к союзу, и нет и не может быть счастливого существования, если в жизни будет разделение. Поэтому нужно содружество, совместная работа Церкви и государства, работа, ведущая хотя и разными путями, но к одной цели — охристианению жизни. Вот что считалось истиною в Византии и у нас до последнего времени. Были уклонения от этого, и государство накладывало тяжелую руку на Церковь, но в принципе оно признавало руководство Церкви и ее господствующее положение. В основных законах сказано, что Православная Церковь занимает первенствующее положение в Российском государстве, и даже при самодержавии единственным ограничением безграничной самодержавной власти было то, что царствующий дом должен исповедовать православную веру, и если бы случилось отпадение его от православия, то это было бы достаточным основанием, чтобы он потерял свое положение. Так было до последнего времени, но уже с изданием Положения о Государственной думе и Государственном совете был сделан первый шаг к отступничеству. Присяга для членов Государственной думы и Государственного совета установлена была не христианская. Она так составлена, чтобы быть приемлемой для всех — и для иудеев, и для язычников. В ней нет упоминания ни о Триедином Боге, ни об Иисусе Христе, ни о кресте, ни о Евангелии, а только о Боге; но Бога понимают различно христиане и различно магометане, иудеи и язычники. Если Собор постановит, что в Русском государстве Православная Церковь занимает первенствующее среди других исповеданий публично-правовое положение, то это будет новое отступничество, сдача позиций без борьбы. Пусть само государство издает закон, определяющий правовое положение Церкви в государстве, — мы будем с ним считаться и, насколько позволяет православная вера и христианская совесть, будем подчиняться этому закону. Но если бы было узаконено и требовалось от нас что-либо противное христианскому учению, то это возвращало бы нас к временам исповедничества и мы должны были бы следовать правилу, что «следует более повиноваться Богу, чем людям». Но не будем забегать вперед и сдавать позиции, так как пока не известно, какое будет у нас государственное устройство и какова будет государственная власть.
Указанные статьи противоречат не только декларации, но и сами себе. Статья вторая говорит, что Православная Церковь в России пользуется правами самоуправления и самоопределения, а статья третья, что постановления и узаконения, издаваемые для себя Православною Церковью в установленном ею самою порядке, признаются имеющими юридическую силу и значение, поскольку эти акты не нарушают государственных законов. Таким образом, не государство должно руководиться в своей законодательной и правительственной деятельности христианским законом, а наоборот, Церковь в своем законодательстве и действиях должна применяться к государственным законам. В статье 4-й говорится, что государственная власть наблюдает за действиями органов Православной Церкви. Об этом может говорить и это может узаконить государственная власть, но не церковная, и не Собору ставить себя под контроль государства. Поэтому я предлагаю исключить первые 4 статьи, предпослав остальной части законопроекта о правовом положении Православной Церкви в России предложенную С. Н. Булгаковым декларацию, — или же, по меньшей мере, отложить их обсуждение до принятия декларации.
До сих пор Православная Церковь занимала господствующее положение в Русском государстве. Собор выполнил бы свое назначение, если бы заявил, что такое же положение Православная Церковь должна сохранить и на будущее время.
Председательствующий. Вы говорите об исключении из законопроекта первых четырех статей, а нужно говорить по ст. 2-й.
А. В. Васильев. Я говорю по всем четырем статьям. Вера православная занимала господствующее положение в государстве, а теперь это положение ее понижается. Господствующее положение Православной Церкви выражалось не в насилии над кем-либо…
Председательствующий. Вы говорите по статье первой. В ст. 2-й не говорится ни о первенствующем, ни о господствующем положении Православной Церкви (А. В. Васильев возражает Председательствующему). Я не могу с вами спорить. Я позволяю вам говорить по статье второй. Если вам угодно, представьте письменно ваше конкретное предложение.
А. В. Васильев. В ст. 2-й понижается то положение, какое православная вера и Церковь занимали в прежнее время и которое должно было быть за ними сохранено, какой бы образ государственной власти ни установился. Православная Церковь занимала господствующее положение в Русском государстве. Это господство должно выражаться не в насилии над другими верами и исповеданиями, не в принуждении к православной вере других, а в том, чтобы государственная власть во всех своих делах: в законодательстве, управлении и политике — сообразовалась с требованиями христианского закона, в охристианении общественности и самих учреждений и законов государственных. В смягчении приемов управления, в смягчении и облагорожении самого законодательства под влиянием христианства, в установлении более согласованного с ним политического и хозяйственного строя и состоит исторический процесс, а не в приспособлении церковных законов и порядков к языческой государственности. Поэтому я настаиваю на исключении первых четырех статей и на замене их декларацией.
Проф[ессор] С. Н. Булгаков. Я прошу слова, чтобы сделать внеочередное заявление. Сам я не нахожу несоответствия с прочитанною мною декларациею первых четырех статей законопроекта, а усматриваю полное их согласие. Ввиду того, что А. В. Васильев указал на противоречие, я вынужден сделать это заявление.
Проф[ессор] П. Н. Жукович. Позволяю себе обратить внимание Собора на следующее. Я имею в виду сношения Русской Православной Церкви с другими автокефальными Церквами.
Вторая статья законопроекта делится на две части. В первой части говорится, что Православная Церковь в России в учении веры и нравственности, богослужении, внутренней духовной дисциплине независима от государственной власти. Во второй части той же статьи Церкви Православной в делах церковного законодательства, управления и проч[его] предоставляется меньшее — именно: право самоуправления и самоопределения. Сюда, во вторую часть статьи второй, отнесены и сношения ее с другими автокефальными Церквами; в этих сношениях она должна пользоваться полной независимостью. Я решительно не могу себе представить, кто будет контролировать сношения Русской Церкви или Патриарха с другими автокефальными Церквами. Министерство иностранных дел? Но речь идет о сношениях по делам церковным. Если бы Патриарх позволил себе сноситься с автокефальными Церквами по другим вопросам, он подлежал бы ответственности. Мы ставим Православную Русскую Церковь в худшее положение, чем Церкви других исповеданий. Католики до последнего времени сносились с Римом чрез Министерство иностранных дел, но теперь порядок этот отменен, и римско-католический митрополит и другие католические епископы в России сносятся с Римом без контроля правительства. Я не понимаю, почему такое же право не может быть предоставлено Православной Русской Церкви? Могут сказать, что папа — начальник католических епископов, и они сносятся со своим начальством; но это не возражение, а говорит в мою пользу: если римско-католические епископы в России подчинены папе, то он может оказать на них большое давление; кроме того, он имеет не только церковную, но и политическую власть. Я не знаю, как будут сноситься с своими заграничными единоверцами протестанты, магометане, буддисты и др. Будут ли они подчинены контролю государственной власти? Думаю, что нет. В Риме при папе Русское государство имеет особого посланника, и, тем не менее, католикам предоставлено право непосредственно сноситься с папой. Моя мысль та, что следует предоставить Православной Русской Церкви полную независимость и свободу в сношениях с другими автокефальными Церквами. Поэтому я предлагаю перенести упоминание о сношениях с другими Церквами из второй части статьи второй в первую часть той же статьи. Если сделать это, моя мысль будет вполне осуществлена.
В. И. Зеленцов. С одной стороны присоединяюсь к сказанному проф[ессором] П. Н. Жуковичем, но с другой думаю, что перечисление в той же статье второй дел, в которых Православная Церковь независима от государственной власти, — неполно и страдает существенным недостатком. Я нахожу, что Православная Церковь в России не может быть зависима от государственной власти в своем иерархическом устройстве. В Австрии, например, без разрешения государства нельзя поставить священника и даже епископа. Может быть, и у нас проявится такое же стремление. Это положительно недопустимо и противоречит догматам веры, и я нахожу нужным пополнить перечень дел в пункте первом статьи второй включением дел об иерархическом устройстве Церкви.
Во второй части второй статьи допущена неясность: говорится, что в делах церковного законодательства Православная Церковь пользуется правами самоопределения и самоуправления. Но церковное законодательство касается веры, нравственности, богослужения и церковной дисциплины. Если в делах такого рода Православная Церковь пользуется правами самоуправления и самоопределения, то этим уничтожается значение первой части статьи второй, где сказано, что в учении веры и нравственности, богослужении и внутренней церковной дисциплине Православная Церковь независима от государственной власти. Поэтому следует сказать: «в делах церковно-гражданского законодательства» вместо «в делах церковного законодательства».
Я вношу конкретное предложение изложить вторую статью так: «Российская Православная Церковь, будучи неотделимой частью единой Православной Церкви, независима от государственной власти в области своего учения веры и нравственности, в богослужении, внутренней церковной дисциплине, иерархическом устройстве и в сношениях с другими Церквами, находящимися за пределами России. В делах внутреннего церковно-гражданского законодательства, управления и суда Российская Православная Церковь, руководясь своими догматико-каноническими началами, пользуется правами самоуправления и самоопределения».
В 12 час[ов] 10 мин[ут] объявляется перерыв.
Заседание возобновляется в 12 час[ов] 40 мин[ут] дня.
Проф[ессор] И. М. Громогласов. По отношению к ст. 2-й проекта Отдела о правовом положении Православной Церкви в России я полагаю, что в той формулировке, какую она получила, с ней вполне согласиться нельзя. Мне кажется, что в этих построениях между началом и концом находится противоречие. Одной группой Церковь признается вполне полномочной и вполне независимой, а другой группой независимость ее не признается или полагаются ей известные границы и стеснения. В самом деле: по этой редакции выходит, что Церковь в отношении своего законодательства не обладает независимостью, так как стоит под контролем государственной власти, и принять это предложение без оговорки совсем нельзя. Если под церковным законодательством разуметь законодательство церковное, а не законодательство о Церкви, если принять в смысле законодательства Церкви, то несомненно существует целый ряд таких вопросов, в области которых Церковь должна сохранить право законодательства в полном и неограниченном объеме, т. е. закон, изданный Церковью, будет в ее собственной сфере законом независимым и даже наперекор тому, признает ли его государство или нет. А тут как будто бы Церковь в сфере церковного законодательства стоит под контролем государства, и даже закон, касающийся внутренней жизни Церкви, получается со штемпелем государства. Это неприемлемо. Могут быть вопросы церковного законодательства такие, где, наряду с областью церковно-правовых отношений, затрагивается область и государственно-правовых отношений. Но с этой стороны следует иметь в виду, что Церковь не может издавать правил в порядке государственно-правовых отношений. Но поскольку касаемся дел чисто церковного законодательства, независимость Церкви от государства должна сохраниться. Это в значительной мере применимо и к области управления, и к области суда. В области суда могут иметь место такие вопросы, которые имеют значение и помимо Церкви, или такие, которые затрагивают область государственных отношений. Неужели судебные постановления церковной власти, касающиеся сферы внутренних отношений, где церковному суду подлежат дела, относящиеся к руководству человеческой совести, неужели и в этой области постановления Церкви подлежат санкции государства? Мне кажется, что здесь нужно внести поправку: вопросы из области церковного управления и суда, поскольку здесь затрагиваются интересы, выходящие из чисто церковной сферы, должны быть решаемы путем координации власти церковной и гражданской. Это одно.
Другое замечание. Вчитываясь вчера в законопроект, я не мог понять последних слов этой статьи, представляют ли они стилистическую случайность или внесены умышленно, сознательно. Речь идет о правах самоуправления и самоопределения. Последнее слово здесь совершенно лишнее. Я полагал бы устранить его.
Итак, мое заключение сводится к тому, что по отношению к области церковного законодательства, управления и суда в большей мере должна быть ограждена самостоятельность Церкви, и чтобы было опущено слово «самоопределение».
Архиепископ Волынский Евлогий. Хотя С. Н. Булгаков заявил, что он в своей декларации совершенно солидарен с тем положением, какое принято в докладе, но мне кажется, что между ними нельзя не видеть различия. В декларации основная мысль заключается в том, что Церковь является такою закваскою, которая должна проникать все сферы государственной жизни, по крайней мере, в христианском государстве. Эта мысль, несомненно, развита в декларации, и эта же мысль подчеркивалась А. В. Васильевым; но он не нашел эту мысль достаточно выраженною в положении статьи 2-й: она здесь скрыта. А мысль эта весьма важная. И мне думается, что должно подчеркнуть эти мысли, проникающие все формы государственной жизни. Говорят, что это начало нельзя включать в определенное положение. Это — принцип, но и весь доклад состоит из принципов, основных положений, в которых выражается влияние Церкви, наше церковное сознание по отношению к государству. Если рассматривать это положение с точки зрения целесообразности, т. е. применительно к жизни церковной, то оно является благим пожеланием нашего христианского самосознания. А мы отлично понимаем, что, может быть, ни одно из этих положений не будет осуществлено. Мы устанавливаем только принцип, что Церковь должна проникать все формы государственной жизни, все акты государственной жизни должны быть окрашены Церковью. Это должно быть ясно подчеркнуто. И я вполне согласен с мыслью А. В. Васильева.
Н. Д. Кузнецов. Для меня недостаточно ясна цель доклада Отдела о правовом положении Церкви в государстве. Председатель Отдела объявил, что это не более как положения Собора, а между тем из слов докладчиков можно было вывести заключение, что Отдел предлагает на рассмотрение Собора целый проект закона о новых отношениях Церкви и государства в России, который может быть внесен и в Учредительное собрание. В таком случае наша работа является очень ответственной. К докладу нужно отнестись с особенной осторожностью, не спешить с принятием его, как, по-видимому, склонен поступить Собор, и внимательно обсуждать проект и с канонической, и с юридической стороны. Если бы, например, мне пришлось защищать законопроект в Учредительном собрании в предлагаемом Отделом виде, то я, по крайней мере, чувствовал бы себя недостаточно прочно по причине разных недоумений, возбуждаемых многими статьями доклада. Останавливая пока внимание на обсуждаемой статье 2-й основных положений доклада, нужно отметить, что статья эта содержит в себе внутреннее противоречие и в таком изложении едва ли может входить в проект закона, составляемый Собором. Первая часть статьи устанавливает независимость Церкви от государственной власти в учении веры и нравственности, богослужении и внутренней церковной дисциплине. Логическим следствием этого должно быть, что эта независимость Церкви в ее полном объеме сохраняется, когда Церковь это самое учение веры и нравственности, богослужение и внутреннюю церковную дисциплину будет облекать в форму церковного законодательства, делать на основании их те или другие распоряжения по церковному управлению, решать, руководясь своими началами, судебные дела и сноситься по делам церковным с другими автокефальными Церквами. Между тем Отдел признает полную независимость Церкви, лишь пока она ограничивается учением веры и нравственности, совершением богослужения и соблюдением своей внутренней дисциплины. Но как только Церковь начнет действовать по поводу этих самых предметов путем законодательства, распоряжений по управлению, решениями по церковному суду и путем сношений с другими Церквами, то положение Церкви в отношении государства изменяется: вместо независимости Отдел переводит Церковь на положение только самоуправляющейся единицы. Что же это значит? Нужно отдать себе ясный отчет в юридической природе разных самоуправляющихся единиц, каковы в России, например, земства и города. Самое возникновение таких единиц зависит не от них, а составляет волевой акт со стороны государства. Устройство и деятельность самоуправляющихся единиц основаны на государственных законах, иногда предоставляющих им ограниченное право устанавливать лишь подробности своей организации или по вопросам второстепенной важности. Самоуправляющиеся единицы могут свободно самоопределяться только в пределах, отмежеванных их ведению государством. Власть, которой пользуются такие единицы, есть власть производная от государства. Она предоставляется им и в интересах самого государства, которое обеспечивается при помощи такого самоуправления лучше, чем если бы ее отправляли органы самого государства. Самоуправляющиеся единицы, естественно, входят в административную организацию самого государства. Если самоуправляющимся единицам предоставляется, например, ведать делами судебными, то в этом случае особенно ясно выступает, что компетенция этих единиц, их судебная власть есть только делегированная от государства. Неужели же Собор может признать, что природа Церкви в отношении государства может быть подводима под понятие самоуправлений? Неужели же Церкви можно предоставить право законодательства, управления, суда и сношений с другими Церквами только в порядке самоуправляющихся единиц? Приходится напомнить, что Церковь есть величина, имеющая особую природу, ее жизнь и деятельность, выражающаяся, например, в законодательстве, управлении и суде, происходит по ее собственным началам и принципам; церковная власть действует от имени Церкви и не только не нуждается ни в какой делегации от государства, но и другой природы, чем власть государственная. Я, конечно, не сомневаюсь, что Отдел знает все это лучше меня, и в рассматриваемой статье, вероятно, просто какое-то недоразумение, которое выяснят докладчики. По-видимому, Отдел сам чувствовал, что понятие самоуправления следует как-либо пояснить, и к слову самоуправление добавил слово самоопределение. Но последнее, употребленное по отношению к самоуправляющейся единице, не улучшает положения Церкви, а лишь показывает, что это самоопределение может соединяться с понятием самоуправления, поскольку оно допускается для последнего государством. Не спасает положения Церкви и указание Отдела, что Церковь в законодательстве, управлении и суде руководится своими догматико-каноническими началами. Это указание лишь окончательно запутывает смысл рассматриваемой статьи. Если Церковь руководится своими собственными началами, то к ее положению в государстве нельзя применять понятие самоуправления. Если же отношение Церкви к государству определять как самоуправление, то предоставление ей действовать по собственным началам исключает применение к ней понятия самоуправления.
Таким образом, рассматриваемая статья, во избежание указанных недоумений и для установления более соответствующих природе Церкви отношений к государству, должна быть изменена. Проект новой ее редакции я представлю после того, как мы выслушаем объяснение докладчиков Отдела.
Граф Д. А. Олсуфьев. Я лично думаю, что редакция, предложенная В. И. Зеленцовым, лучше той, которая предложена Отделом. Я всячески сочувствую тому течению, которое хочет освободить Церковь от государственной руки, и чем шире эта область независимости, тем больше оно в настоящие минуты должно пользоваться нашей поддержкой. Вообще по редакции этого вопроса об отношении Церкви к государству у меня возникает много сомнений и возражений. Мне думается, что нужен опыт, который путем длительного процесса и совместного законодательства примет реальные формы. Как выразится это совместное законодательство, зависит от того, какое будет государство: если оно будет благочестивое, то будет внутренняя солидарность, содружество и материальная зависимость, а если в верхних слоях государство нечестивое, то не будет помощи, но Церковь будет независимой. Конечно, при рассмотрении этого вопроса нельзя не коснуться общих соображений. Я разделяю мысль высокопреосвященного Евлогия и А. В. Васильева, что между декларацией С. Н. Булгакова и положениями доклада существует большое разногласие, которое может вызвать недоумение. Декларация С. Н. Булгакова дает повод прийти к мысли, которая не нашла выражения в докладе, именно: к мысли о том, что отношение между Церковью и государством должно создаваться по типу тех отношений, какие существовали при Константине Великом.
С. Н. Булгаков. Я протестую.
Граф Д. А. Олсуфьев. Я, может быть, не так понял, но декларация дает повод к недоумениям. Здесь постоянно подменивается идея нравственного воздействия и духовного руководства мыслью о материальном слиянии, и это дает повод к этой путанице. В основу того, что выражено в докладе, положено стремление к установлению свободы и независимости Церкви. Независимость от чего? Натурально — от государства. И вот говорят, что этот принцип свободы и независимости осуществляется путем принятия «следующих основных положений». Значит, здесь две договаривающиеся стороны. К указанным словам: «следующих основных положений», следует добавить: «которые должны найти выражение в законах Русского государства». Чтобы это положение имело реальное содержание, должно быть соглашение — «конкордат» (простите, что употребляю не совсем приятное латинское слово), который должен найти себе место в законах государства. Что такова мысль доклада, это для меня совершенно ясно доказывает статья 2-я, где говорится, что Церковь в некоторых делах не совсем не зависит от государственной власти, статья 3-я, где говорится, что постановления и узаконения Церкви со стороны государства признаются имеющими юридическую силу и значение, поскольку эти акты не нарушают государственных законов, и особенно ст. 6-я, где категорически говорится, что государственные законы по вопросам, касающимся Православной Церкви, издаются не иначе, как по соглашению с церковкой властью. Итак, необходимо соглашение, конкордат. Но если государство не согласится, как поступить? Или уступаем, или остаемся при своем мнении.
Перехожу к статье 2-й. Процесс отделения Церкви от государства уже начался и неминуем. Вопрос только в том, как следует идти по этому пути. Моя точка зрения — чем более свободы для Церкви, тем лучше, потому что процесс разделения будет идти дальше; но и те, которые стояли на точке зрения меньшинства, никак не предполагали полной материальной независимости. Церковь привыкла быть под крылом государства, получала зависимость, но и покровительство, так что ныне прямо с опеки, «с харчей» перейти на собственное иждивение не может; но мы должны стараться, чтобы это было не ценою значительных уступок самостоятельности Церкви. В. И. Зеленцов говорит о независимости церковно-иерархического устроения. Но относится ли оно к таким делам, где необходимо соглашение, на которое указывает ст. 6-я, или к тем, где Церковь, как и по отношению к догматической стороне, не зависит от государства? Мы этого последнего условия не принимаем. Укажем для примера на совершившийся акт — восстановление патриаршества. По формуле В. И. Зеленцова к этому акту следует относиться как факту безусловному. Допустим, что государство (какое оно будет, не знаю) отнесется к этому отрицательно или индифферентно и скажет: пусть будет Патриарх, но мы бюджета не дадим. По формуле В. И. Зеленцова следует ответить: и не надо, а Патриарх у нас все-таки будет. В таком положении несколько столетий были раскольники: они имели епископов, но государство их не признавало; впоследствии при Столыпине их допускали, терпели, но государство не признавало их епископов. Далее — идет устройство Синода, епархий и т. п. Относим ли мы все это к области соглашения или к области совершенно независимых дел Церкви? Я приветствую В. И. Зеленцова, относящего это не к сфере соглашения, а к сфере независимости. Я отдаю себе отчет и в последствиях этого, прежде всего материальных. Вот ведь где сказываются главным образом отношения Церкви к государству. Особенно реальное содержание вливается в статью 24-ю. Тут ведь, выражаясь грубо, собака зарыта. Смета, бюджет представляются государству, и статья 24-я самонадеянно рассчитывает получить от него ассигнование в пределах потребностей, обещает и отчетность — кому? Но ясно, что никакое законодательное учреждение так относиться к Церкви не может, как показывает и предшествующая практика. Основной взгляд — когда дают деньги, спрашивают: на что? И кроме того, говорят: дай меру участия в том, на что даются деньги. Главное возражение земских собраний против ассигнований на церковно-приходские школы состояло в том, что в земских школах мы хозяева и знаем, целесообразно ли требуются деньги, а в церковно-приходских школах не хозяева. Это общая элементарная мысль. Мотив, быть может, высказывался не искренний, и сокровенный мотив был другой; но у государства точка зрения такая. Иллюзий относительно восстановления таких отношений между Церковью и государством, какие были при Филарете и Михаиле Феодоровиче, когда не знали, кто раньше подписывал указы — Филарет или Михаил Феодорович, питать немыслимо и обольщаться такими надеждами нечего. Таким образом, если Священный Собор находит, что нужно идти в сторону независимости от государства, то следует принять поправку В. И. Зеленцова, а если находит, что это шаг очень большой и дерзкий, и следует идти по пути соглашения, особенно бюджетного, то следует оставить так, как тут изложено. Что касается чисто редакционной поправки конца ст. 2-й, то модное слово «самоопределение», по моему мнению, следует исключить. А в ст. 1-й следует закрепить основную мысль декларации С. Н. Булгакова, что первенствующее положение Церкви должно выражаться в нравственном воздействии. Это идеалистическая мысль, но и в старом законодательстве в основных положениях делались идеальные указания, не имеющие реальной силы без санкции статей специальных. Уместна ли идеалистическая точка зрения? Я думаю, что и С. Н. Булгаков понимает первенствующее значение Церкви только в смысле моральной силы, в смысле воздействия на сердца, а не в смысле подчинения государства Церкви. Выдержана ли такая точка зрения? Нет. Это нужно говорить по поводу отдельных статей. Я высказал все, относящееся к статье 2-й. Быть может, мне будет разрешено высказать заодно свое мнение по поводу статей 3-й и 6-й, чтобы снова не подниматься на эту кафедру?
Председательствующий. По поводу статей 3-й и 6-й вы скажете в свое время.
П. И. Астров. Среди тех возражений, которые раздались здесь против редакции ст. 2-й, главнейшее и наиболее основное принадлежит А. В. Васильеву и высокопреосвященному Евлогию, которые указали на то, что, по смыслу этой статьи, положение Церкви как бы принижается не только по сравнению с тем, которое принципиально должно ей принадлежать, но и по сравнению с тем, которое ей принадлежало фактически, как на это указал А. В. Васильев. Это несправедливо: статья 2-я не дает права на такие утверждения. Чтобы убедиться в этом, для этого необходимо вчитываться не в отдельные статьи (в данном случае ст. 2), а нужно иметь в виду весь проект в его целом, включая и предпосланную ему декларацию С. Н. Булгакова. Я уверен, что приняв во внимание весь проект в его целом, Собор не увидит в нем никакого умаления прав Церкви; напротив, в нем проведена максимальная свобода для Церкви, и в то же время ничуть не подвергались умалению права государственные.
Что такое ст. 2-я? Это рабочая статья, это как бы общая рамка, которая очерчивает границы правоотношений Церкви и государства. Обсуждая эту статью, нужно помнить, что это статья общего характера: она определяет один из общих и основных принципов, на которых построен весь проект. Я позволяю себе сравнивать ее с рамкой. Как рамка она должна быть достаточно широка, должна предоставлять полный простор церковной жизни. Позвольте сравнить то положение Церкви в государстве, которое предусматривается проектом, с тем, которое имело место еще так недавно. Можно справедливо сказать, что еще недавно те границы, в которые была поставлена Церковь, были настолько узки, что допускали возможность вторжения в церковную сферу чуждых, инородных элементов. Я разумею государственную идею; пусть идея эта высока и свята, но все же она является инородной по отношению к Церкви.
Я прошу иметь в виду, что статья имеет в виду лишь то, чтобы установить для Церкви высшую степень свободы и независимости; и ее нужно понимать именно в этом смысле.
Перехожу к более частным указаниям. Некоторые ораторы (В. И. Зеленцов, Н. Д. Кузнецов и др.) указывали на то, что рамки той свободы Церкви, которые намечаются разбираемой статьей, слишком узки. В частности, Н. Д. Кузнецов говорил о том, что даже свобода церковного законодательства, по смыслу этой статьи, недостаточно обеспечена, и закон церковный рискует остаться лишь в книгах, не приняв явной формы закона. Все эти опасения излишни. Нет, рамки этой статьи достаточно широки. У всех ораторов, критиковавших эту статью, проскальзывало одно слово, которое может вводить в заблуждение, — это слово о контроле: указывалось, что в тех случаях, где Церковь пользуется правами самоуправления, там она находится под контролем государства; отсюда получалось, что контроль государства простирается на очень многие акты жизни Церкви. Но позвольте мне разъяснить и установить, что ссылка на контроль в этом случае является не более как недоразумением. Здесь о контроле совершенно нет речи. Вопрос о контроле предусмотрен в ст. 4 и предусмотрен так, что контролирующему вмешательству государства поставлены достаточно узкие рамки. Здесь же речь может идти вовсе не о контроле, а о том, что Церковь, поскольку она проявляет себя в области внешней, земной жизни, не может не считаться с суверенитетом государства.
Некоторым неугодно слово «самоуправление»: полагали, что самоуправление Церкви нужно понимать по типу земского и городского самоуправления. Но вот как раз, чтобы не смешивать совершенно особые виды самоуправлений — именно самоуправления земского и самоуправления церковного, — к термину самоуправление прибавлен термин «самоопределение». Это термин важный, он внесен не потому, что хотелось вставить модное слово, как указал один из ораторов-критиков: этот термин определяет и дополняет предыдущий термин — «самоуправление». Самоуправление земское — это самоуправление жалованное, существующее постольку, поскольку оно даруется, жалуется государством. Между тем, самоуправление церковное не есть самоуправление жалованное, существующее только в силу дара со стороны государства. Вот это обстоятельство и подчеркивается термином «самоопределение». Невозможно представить себе земское самоуправление, которое действовало бы на основе самоопределения. Нет, земское самоуправление определяется государством. Церковное же самоуправление определяется самою Церковью и совершенно не зависит от государства.
Перехожу к поправкам, предложенным проф[ессором] Жуковичем и В. И. Зеленцовым. Проф[ессор] Жукович предлагает перенести слова «в деле сношения… с другими автокефальными Церквами» в первую половину статьи. Для чего это? Это для того, чтобы в сношениях с другими Церквами Русская Церковь не подлежала контролю со стороны государства. Но здесь нет и речи о каком-либо контроле со стороны государства, и контроля этого нечего опасаться. Нужно иметь в виду характер самых дел, по которым возможно сношение. Ведь если сношения будут касаться внешней, земской стороны жизни церковной, то, конечно, Церкви нельзя не считаться с государственным суверенитетом. Вот только это необходимое обстоятельство и устанавливается этой статьей. Перехожу к возражению В. И. Зеленцова. Он предлагает оговорить в этой статье начало церковной иерархии: высказать ту мысль, что государство принимает церковную иерархию. Но нужно иметь в виду, что проект содержит ст. 5, которая специально трактует вопрос об иерархии. Вопрос об иерархии весьма важен и должен быть вынесен в особую статью. Упоминать об иерархии в ст. 2 значило бы лишь загромождать эту статью и лишать самостоятельного значения ст. 5-ю.
В заключение я должен сказать, что все те опасения и возражения, которые высказывались ныне, предносились и в Отделе во время выработки проекта; все они были приняты во внимание и разрешены. Таким образом, предлагаемая статья явилась в результате обсуждения как раз тех самых недоумений, которые изложены были сегодня, и представляет собою посильное их разрешение.
Председательствующий. Мы видим, как эти статьи соединены между собою и как они вытекают одна из другой. Все трудности вопроса, весьма тяжелого, так как он касается многих сторон и церковной и государственной жизни, Отделом предусмотрены, и то, что слышим мы здесь, мы слышали уже и в Предсоборном совете, и в Отделе. Прошу ораторов, которые будут выступать по данному вопросу, иметь в виду основную точку зрения, которая уже одобрена Собором, именно — о союзе Церкви с государством, о ее внутренней независимости, самоуправлении и самоопределении. Поэтому предлагать новую точку зрения — значит перекраивать принятое и создавать новые затруднения. При таком положении мы никогда не дойдем до конца. Кто хочет возражать, пусть знакомится со всем проектом в целом. Некоторые ораторы не прочитали проекта до конца, и я предлагаю им познакомиться с проектом в его целом виде. Простите мне, что я позволил себе, по обязанности Председателя, указать эти, быть может, элементарные сведения.
Теперь я буду голосовать поправки, которые мне предоставлены.
Ставлю на голосование следующую поправку А. В. Васильева: «Исключить первые 4 статьи, предпослав остальной части законопроекта о правовом положении Православной Церкви в России предложенную С. Н. Булгаковым декларацию».
Постановлено: поправку А. В. Васильева отклонить.
Председательствующий. Ставлю на голосование поправку проф[ессора] П. Н. Жуковича: «Перенести упоминание о сношениях с другими автокефальными Церквами из второй в первую часть положения».
Постановлено: принять поправку П. Н. Жуковича.
Председательствующий. Ставлю на голосование поправку В. И. Зеленцова: «Российская Православная Церковь, будучи неотделимой частью единой Вселенской Православной Церкви, независима от государственной власти в области учения веры и нравственности, в богослужении, внутренней церковной дисциплине, иерархическом устройстве и в сношениях со всеми другими Церквами. В делах внутреннего церковно-гражданского законодательства, управления и суда Российская Православная Церковь, руководясь своими догматико-каноническими началами, пользуется правами самоуправления».
Постановлено: поправку В. И. Зеленцова отклонить.
Председательствующий. Ставлю на голосование поправку проф[ессора] И. М. Громогласова: «Опустить в конце статьи слова: „и самоопределения“».
Постановлено: поправку И. М. Громогласова отклонить.
Председательствующий. Ставлю на голосование поправку Н. Д. Кузнецова: «Православная Церковь в России в учении веры и нравственности, в богослужении, внутренней церковной дисциплине, в церковном законодательстве, управлении, суде и в сношениях с другими автокефальными Церквами независима от государственной власти».
Постановлено: поправку Н. Д. Кузнецова отклонить.
Председательствующий. Голосую ст. 2-ю с поправкой проф[ессора] П. Н. Жуковича: «Православная Церковь в России в учении веры и нравственности, богослужении, внутренней церковной дисциплине и сношениях с другими автокефальными Церквами независима от государственной власти, а в делах церковного законодательства, управления и суда, руководясь своими догматико-каноническими началами, пользуется правами самоуправления и самоопределения».
Постановлено: принять ст. 2-ю в изложенной редакции.
Председательствующий. Ставлю на обсуждение ст. 3-ю основных положений доклада: «Постановления и узаконения, издаваемые для себя Православной Церковью в установленном ею самою порядке, равно и акты церковного управления и суда со стороны государства признаются со времени обнародования их церковной властью имеющими юридическую силу и значение, поскольку эти акты не нарушают государственных законов».
Докладчик проф[ессор] Ф. И. Мищенко. В ст. 3-й положения говорится, что постановления и узаконения, издаваемые для себя Православною Церковью (подчеркиваю слово «для себя») в установленном ею самою порядке обнародываются церковною властью, и государство признает их имеющими юридическую силу и значение. Здесь раздавались возражения, которые являются недоразумением, будто в данном случае Церковь подчиняется государству. Здесь речь идет не о том, что церковный акт получает внутреннюю церковную силу закона, а скорее идет речь о признании государством силы церковного закона. Церковь издает закон, и государство считает его законом и для себя. Следовательно, известная область законодательных прав признается за Церковью и ее органами. Церковные законы признаются имеющими силу и значение, поскольку они не нарушают государственных законов. Последняя оговорка понятна: конечно, церковный закон не должен противоречить государственному закону. Оговорка внесена для ясности мысли.
Граф Д. А. Олсуфьев. Я не могу согласиться с докладчиком, который говорит, что здесь все ясно и само собой разумеется. По-моему, наоборот, тут ничего ясного нет и ничего само собою не разумеется. Здесь целый ряд понятий неопределенных, высказываемых какими-то полусловами. Каким-то особым порядком обнародываются церковные законы церковною властью. До сих пор мы не знали таких порядков. Туман этот надо рассеять. Если на Соборе возникли недоразумения, нам надо их рассмотреть. Тут говорят об установлении нового вида законодательства в установленном порядке. Я обращу внимание на конкретный случай. Вот мы избрали Патриарха. Мы обнародуем акт о восстановлении патриаршества, и, тем самым, он входит в силу и получает юридическое значение. Если это сделать категорически, то это будет ясно, и недоразумений не было бы. Но тут есть оговорка: поскольку этот акт не нарушает государственных законов. Каких законов? Изданных ли специально для Церкви или имеющих общегосударственное значение для всех граждан? Я полагаю, что мысль статьи была бы полнее, если бы эти добавочные слова были вписаны сполна. Иначе эта статья не имеет реальной силы. По существу, восстановление патриаршества есть нарушение действующих государственных законов. Очевидно, здесь говорится о чем-то другом: здесь имеются в виду общие законы, а не специально касающиеся Православной Церкви, которые этими актами нарушаются, и слова проекта относятся к законам, которые требуют соглашения с государством. Не знаю, ясно ли я выразил свою мысль; но я думаю, что государство устанавливает законы для всех граждан Российского государства, независимо от отношения к тому или другому исповеданию. Эту поправку я и просил бы принять.
А. В. Васильев. Граф Д. А. Олсуфьев указывает на недоразумение, созданное последнею частью ст. 3-й. Положение ослабляется выражением: «поскольку эти акты не нарушают государственных законов». Эта оговорка совершенно излишня. В ст. 5-й говорится о церковных постановлениях и никакой оговорки не сделано, и я просил бы эту оговорку из ст. 3-й исключить.
П. А. Россиев. Ст. 3-я, по моему убеждению, ставит Церковь в зависимость от государства. Пока законодателями являются правители с псевдонимами, всегда у Церкви будут конфликты и недоразумения с этой властью, я думаю, что церковные законы не будут получать утверждения со стороны государственной власти, хотя бы Отдел и предусматривал в ст. 6-й соглашение с церковною властью. Я просил бы статью 3-ю принять в настоящем виде и дополнить следующими словами: «при охране этими законами первенства среди других вероисповеданий Православной Церкви, покоящейся на канонически-догматических основаниях».
Заседание закрыто в 2 часа дня.
Опубликовано: Священный Собор Православной Российской Церкви. Деяния. Пг., 1918. Кн. IV. Вып. 1. С. 3–35.
РГИА. Ф. 833. Оп. 1. Д. 75. Л. 255–310. Машинопись. Черновик. Рукописные пометы. На первом листе карандашная помета: «Оригинал на том IV» — и чернильная: «Здесь будет титул, а какая будет пагинация: с первой начать или вести послед[ующую]?»