Деяние № 31

28 октября 1917 г.

Председатель пред началом заседания соборне, при общем пении членов Собора, совершает Господу Богу молебствие об умиротворении Державы Российской.

Заседание открыто в Соборной палате в 10 час[ов] 45 мин[ут] утра под председательством митрополита Московского Тихона в присутствии 346 членов Собора.

На повестке заседания: 1) текущие дела; 2) доклад Отдела о церковном имуществе и хозяйстве по заявлению 31-го члена Собора об образовании при Соборе особого Статистико-финансового отдела, докладчик П. И. Астров; 3) доклад Уставного отдела о дополнении Устава Собора постановлениями об осуществлении Собором высшего надзора за деятельностью установлений духовного ведомства, докладчики: проф[ессор] В. Н. Бенешевич и А. В. Флоровский; 4) доклад Отдела о высшем церковном управлении по поводу основных положений о высшем управлении Церкви (продолжение), докладчик епископ Митрофан.

Председатель. Нет нужды, возлюбленные отцы и братие, подробно говорить пред вами о том, что ныне совершается пред нашими глазами. Могу только сказать, что в настоящее время сбываются слова возлюбленного нашего Спасителя: наступит брань, восстанет брат на брата, родители на чад и чада на родителей. Наступило время, когда можно сказать: горы, падите на нас и, холмы, покройте нас. Но мы, представители и члены Святой Церкви и Священного Собора, представляем из себя тихую утлую пристань, где не только царствует мир, но откуда должен и распространяться мир. Мы слышали, как сейчас в молебных песнопениях возглашалось, что мир в силе Господней и в столпостенах сих. Там, в городе, раздаются взрывы, а здесь должны раздаваться у нас, как членов Церкви и Священного Собора, слова мира и любви. Наш дух расположен был прежде всего в настоящую минуту помолиться об умиротворении Русской земли, Русской Церкви, помолиться, чтобы Господь отвратил гнев Свой, на нас движимый, подал мир нашей стране. Этот лежащий на нас долг мы и исполнили в сем святом храме и сами должны подавать пример этого мира и любви. И вы в эти священные и тревожные минуты с этой кафедры должны выносить мир и слова мира, должны заботиться и всемерно стараться о том, чтобы наша работа была мирной и плодотворной, созидающей Церковь Христову. Призываю к этой мирной работе, к продолжению занятий, которые в настоящее время, может быть, более чем когда-нибудь, нужны в эти важные и тревожные дни.

Позвольте огласить предложение за подписью более чем 60-ти членов Собора следующего содержания: «Мы, нижеподписавшиеся, просим высокопреосвященного Председателя Собора предложить Собору пред самым началом пленарного Соборного заседания 28 октября прекратить дальнейшие прения по вопросу о восстановлении Патриаршества в России и приступить немедленно к голосованию внесенного Отделом о высшем церковном управлении предложения, предоставив лицам, записавшимся говорить, — приложить к журналу письменно выраженные их мнения».

Первый подписавший предложение о. прот[оиерей] П. Н. Лахостский даст разъяснение.

Прот[оиерей] П. Н. Лахостский. Священному Собору, как кажется мне и подписавшим предложение единомышленникам, грозит опасность утонуть в море слов, а между тем жизнь идет так скоро, события развиваются так быстро, что мы должны измерять даже важнейшие из них не месяцами и днями, а часами и даже минутами. Говорить много в это время о каких бы то ни было предметах прямо бесполезно, а говорить о восстановлении Патриаршества в России, мне кажется, уже совершенно бесцельно, потому что в прошлом заседании говорили много и за и против восстановления Патриаршества, но, мне кажется, не было высказано ни одной новой мысли сравнительно с тем, что мы слышали об этом в Отделе и здесь, и в частных совещаниях — в общежитии, коридорах, столовой.

Итак, все выяснено, все решено.

Не забудьте и о том, что никто не представил с места наказа, который говорил бы против Патриаршества. Наоборот, многие делегаты уполномочены были говорить в защиту Патриаршества. И я, как делегат Петроградской епархии, должен сказать, что нам наказывали «возвратиться с Патриархом», говорили, что жизнь повелительно требует этого. И теперь, когда все уже выяснено, ни на минуту нельзя откладывать решение вопроса. События, на наших глазах совершающиеся в первопрестольной столице, и наша беспомощность отозваться на них подтверждают красноречивее всяких слов, что мы не имеем отца, что из Автокефальных Церквей одна наша Церковь обезглавлена. Все возражения против Патриаршества сводятся к двум главным: боязни абсолютизма власти, русского папизма, и утверждению, будто Патриаршество противоречит соборности. Но эти возражения разъяснены уже совершенно.

Председатель. Это относится уже к существу вопроса.

Прот[оиерей] П. Н. Лахостский. Итак, события текущей жизни повелительно требуют не медлить с этим вопросом. Больно было читать в печати и слышать здесь грустное повествование о том, как делегация Священного Собора по вопросу о церковно-приходских школах было принята премьер-министром, настоящим или бывшим, теперь уже нельзя сказать; как сухо обошелся он с нею. Не то было бы, если бы это был голос Собора, возглавляемого Патриархом. Или, когда вчера или третьего дня мы
услышали известие, что ходатай по делам Церкви министр исповеданий
посажен в Петропавловскую крепость, я наблюдал спокойствие, равнодушие, с каким встречено было это известие, хотя теперешний министр
исповеданий лично пользуется симпатиями соборян. Но если бы у нас
был ходатай, отец духовный, о нас болеющий, Патриарх, окруженный
любовью, за которым мы готовы были бы идти на крест, было бы не то:
голос Церкви повелительно прозвучал бы тогда. Вот и теперь нам необходимо нужно увлекательное властное слово умиротворения. Оно будет
иметь силу, когда будет исходить от Собора, возглавляемого Патриархом,
который тогда может сказать словами Спасителя: «Овцы слушаются Моего
голоса и идут за Мной, потому что знают Меня, и никто не похитить их
из руки Моей» (Ин. 10, 27–28).

Итак, мое предложение — прекратить прения и голосовать ту формулу, которая выработана после многих трудов Отделом о высшем церковном управлении.

Председатель. Угодно ли согласиться с этим предложением?

Голоса. Следует выслушать оратора против предложения.

Председатель. Уполномочиваете ли на это Петра Павловича Кудрявцева?

Голоса. Просим.

П. П. Кудрявцев. Я ничего, конечно, не могу сказать нового сравнительно с тем, что было говорено. Я скажу только, что сознаю и представляю всю ответственность того момента, в который приходится решить этот вопрос. И чем глубже и острее эти переживания, тем повелительнее чувствуется обязанность сказать, что пока мы не утвердили совершенно определенно, что должны представлять собою Поместные Соборы нашей Церкви, в какие сроки и в каком составе они должны собираться, и пока мы не определили ясно, что должны представлять органы церковного управления, которые должны действовать вместе с Патриархом, и до тех пор, пока, наконец, не определили полномочия Патриарха, я не могу взять на себя ответственности при решении этого вопроса. И поэтому пусть как можно скорее, если бы даже пришлось работать дни и ночи, будут решены эти вопросы, и на эти вопросы будут даны точные ответы. Далее, если бы я разделял ту уверенность, что стоит нам выбрать и поставить Патриарха, и произойдут такие коренные перемены, что и Церковь и страна сразу умиротворятся, я бы, конечно, присоединился к тому заявлению, которое было здесь сказано. Но я выступил с сознанием, что средство врачевания язвы — это Собор, объединяющий всех тех, которые верны Церкви и болеют за свою страну. И если бы, не определяя, что такое Собор и его органы управления, мы вручили власть Патриарху, то не только самоупразднились бы, но отказались бы от той силы, в которую я верил и верю: от силы соборной работы, соборного единения и теснейшего общения со страною. Я понимал бы, если бы предложено было Собору немедленно выделить из себя соборик, комитетик, который бы работал вместе с Синодом и который и в случае роспуска Собора составлял бы средоточие, около которого мы и рассеянные по разным уголкам нашей родины были бы объединены. Другие думают иначе. Но я что думаю, то и исповедую. Эти средства спасения в наших руках, а там воля Божия.

Председатель. Ставлю на голосование предложение, которое поступило за подписью более 60-ти членов Собора.

Постановлено: прения по вопросу о Патриаршестве прекратить.

В 11 час[ов] 20 мин[уь] объявляется перерыв.

Заседание возобновляется в 11 час[ов] 30 мин[ут].

Председатель. По нашему Уставу, заключительное слово по вопросу о Патриаршестве принадлежит докладчику, преосвященному Митрофану, епископу Астраханскому.

Епископ Астраханский Митрофан. Ужасы переживаемых Россией событий, несомненно, отразились на настроении членов Собора. Учитывая нервность этого настроения, я постараюсь быть весьма кратким в своем заключительном слове. Будьте терпеливы: я выполню только обязанность собрать воедино общие положения за и против восстановления Патриаршества, чтобы голосование наше по данному вопросу с внешней стороны соблюло условия, которые необходимы для правильности его. Я не буду касаться отдельных речей и выступлений ораторов и выскажу все в немногих словах.

Главное в нашем вопросе — это канонические основания Патриаршества. Но я не буду подробно их касаться, так как очевидно, что каноны требуют, чтобы у всякого народа был свой первоиерарх. Первоиерарх требуется 34-м Апостольским правилом; о нем же говорят и последующие каноны, кончая правилами Пято-Шестого Вселенского Трулльского Собора. На основании этих правил, «чести ради» нашей Русской Церкви, мы и думаем восстановить Патриаршество на Руси. Единственное возражение против такого канонического обоснования нашей мысли о Патриаршестве — возражение, которое чаще всего встречается и заключается в том, что 34-е Апостольское правило имеет в виду небольшие народности, — не имеет существенного значения. Первоиерархи есть во всех автокефальных церквах. Первоиерархи были во Вселенской Церкви во все время ее существования, и мы, восстановляя Патриаршество, в существе дела не совершаем ничего нового. Если Патриархов имеют малые народности, то почему его не иметь великой России? Здесь говорили также, что на Востоке были неудачные Патриархи. Но это возражение неубедительно, ибо в прошлом были и Патриархи, достойные своего звания: до 60-ти из них причислены к лику святых. Патриархи сохраняли дух православия и жизнь Церкви; они являлись жизненными центрами, вокруг которых совершалось движение церковной жизни. Патриархи вообще в Церкви имели такое значение, что самую церковную историю пишут по Патриархам. То же значение Патриархов мы наблюдаем и в Русской Церкви. Вот почему мы и не слышали здесь речей против отдельных личностей наших Патриархов. Но зато мы слышали речи о Никоне, когда раздавался голос со стороны единоверцев или православных старообрядцев: ценя идею Патриаршества, они готовы даже с ним примириться, ибо находят, что его деятельность в сильной степени зависела от внешних давлений на него. Но раньше Патриархов были у нас митрополиты, и следовательно Русь как будто обходилась без Патриархов. Но ведь митрополиты в древней Руси были в сущности тоже Патриархи, и в их служении особенно важна идея собирания Русской земли. И это церковно-историческое служение первоиерархов особенно важно в настоящий момент, когда назревает вопрос объединения с центром окраин, при их теперь развивающихся центробежных стремлениях.

Не может быть, далее, как это пытаются доказать, звание Патриарха и семенем раздора между первоиерархом и другими епископами нашей Церкви, ибо они объединяются на той одной идее, чтобы Патриарх вел Церковь к торжеству ее и славе. На этой почве не может быть раздора между иерархами. Патриаршество всегда было силой собирательной. Указывают на Западную Русь, которая и при нашем Патриаршестве некоторое время была в церковном отношении автономной. Но эта автономность находит свое объяснение в обстоятельствах нецерковных: причины ее были политические. Но сама же Западная Русь в центре своего духовного существования всегда считала необходимым единение с великой церковной Россией, и потому ее объединение с последней под единым Патриархом в свое время совершилось безболезненно. Русь всегда была сильна духом мощи, носителями которой были Патриархи. Эта-то мощь церковная нам и нужна.

Говорят, что из наших суждений о Патриаршестве нужно удалить элемент чувства; к чему, указывают, эти слова: «Нам нужен отец, молитвенник, печальник, ходатай за наше дело, подвижник»? Но именно вот с этой-то стороны и дорог нам Патриарх! В области религиозной чувство имеет доминирующее значение. Без него не может быть живого религиозного движения души. Нам действительно нужен молитвенник и подвижник, несущий крест страданий за Русскую землю, сильный сказать живое слово, явиться живым олицетворением красоты церковной.

Дело восстановления Патриаршества нельзя откладывать: Россия горит, все гибнет. И разве можно теперь долго рассуждать, что нам нужно орудие для собирания, для объединения Руси? Когда идет война, нужен единый вождь, без которого воинство идет в разброд. С. А. Котляревский здесь говорил, что с учреждением Патриаршества можно обождать. Но как ожидать, когда Грузия уже получила Патриарха-Католикоса, католики обеспечили свои церковные права и, кроме того, на нас надвигается сектантство? Вот почему и надо нам поскорее перейти к восстановлению Патриаршества.

Позвольте теперь остановиться и на имевших здесь место попытках затормозить наше дело. Я разумею предложения, внесенные 32-мя членами Собора и В. В. Радзимовским. Предложение В. В. Радзимовского страдает тем, что подменяет особое постановление Отдела по вопросу о Патриаршестве и направляет его по иному пути. В 1-м и 4-м пунктах оно повторяет то же, что сказано и в формуле Отдела, а что вносит нового, то или несогласованно, или противоречиво. Но мы не обратили внимания на то, что 3-й и 4-й пункты г[осподина] Радзимовского вносят большую особенность в направление дела. Нам предлагают 1-й и 2-й пункты передать на обсуждение в Отдел о высшем церковном управлении, а 3-й и 4-й в Уставный отдел. Нам как бы говорят: вы поговорили в Отделе — это хорошо; поговорите и на Соборе — и это не плохо; а потом передайте часть формулы на рассмотрение в Отдел о высшем церковном управлении, а часть в Уставный отдел, потом в согласительную комиссию, а потом снова в Отдел и так дальше. Это и есть тот запасной путь, по которому нас наталкивают идти; а нам надо идти по тому прямому пути, по которому, как говорил П. И. Астров, наш поезд приведет нас не в тупик и не в депо, а к торжеству Православной Церкви.

Нам еще говорят, что наше предположение не разработано. Но что же считать разработанным? Противники Патриаршества говорят, что вопрос можно решить только тогда, когда будет определено даже и лицо, которое явилось бы носителем Патриаршего сана. Но такие рассуждения, применительные к определенному лицу, здесь не должны иметь места. Наше законодательное предположение есть вполне законченное и цельное. В. В. Радзимовский говорит, что предлагаемый им способ решения вопроса имеет за собой основание в порядке введения судебных уставов. А я укажу и на другой, весьма важный для нас законодательный пример. Когда была учреждена Государственная дума, то это было сделано Манифестом, который содержал только общие положения нового государственного устройства: ни один закон не мог восприять силы без одобрения Государственной думой, и устанавливались вместе с тем основы — свобода слова, печати, союзов, собраний. Следовательно, Манифест и был тем актом, с коего Конституция должна была считаться у нас введенной. Тут мы имеем совершенную аналогию с нашим делом о Патриаршестве. Ведь только потом, чрез 5 месяцев, были утверждены основные законы, а еще спустя некоторое время были изданы правительственные циркуляры о союзах, собраниях и печати. Всегда в законодательном порядке идет сначала известное установление, а потом разрабатываются детальные его формы. И вы вполне правильно поступили, когда выработали формулу сами и внесли ее на Собор. Притом основные положения государственной конституции вырабатывали комиссии, нарочито составленные; здесь же вы сами конструируете церковное управление так, как вам угодно. И те 4 основных положения, внесенные на рассмотрение Собора, вполне удовлетворяют назревшей потребности. Если мы их примем, то совершим два основных деяния: 1) узаконим навсегда соборную форму церковного управления, сделав следуемые прибавки к формуле Отдела, что Собору принадлежит власть законодательная, административная, судебная, Соборы же созываются периодически; 2) учредим Патриаршество. Ради этих двух положений, как особенно важных для Церкви, можно было бы созвать Собор даже нарочито, ради них стоило и поработать, и потратить силы ума и дарований, можно было бы и пострадать. Совершением этих деяний и можно было бы в данном случае ограничиться, а Патриарха выбрать потом, хотя, если позволят обстоятельства, это можно сделать и теперь. Если бы, впрочем, Собор наш сохранился, то с этим делом торопиться не следовало бы, как не следовало бы спешить и с делом детальной разработки прав и обязанностей Патриарха. Ведь Собор выше Патриарха и является источником его власти: Патриарх подотчетен Собору; он, даже по насильственном прекращении деятельности Собора, должен снова созвать Собор и от него ожидать указания своих прав и обязанностей.

Говорят далее, что в формуле «первый между равными» даны понятия, с юридической стороны несовместимые. Так утверждает проф[ессор] Громогласов. Но эти понятия вполне совместимы с другой точки зрения, именно — бытовой. В семье у родителей все дети равны, но старший за столом выше сядет, даст младшим совет, и никто на это из братьев не обидится. Нам, епископам, также не будет обидно, если Патриарх будет пред нами преимуществовать, напр[имер], хотя бы тем, что он один будет за богослужением с архиерейским жезлом. Ведь быть без жезла в некоторых случаях нам приходилось: без него мы являлись во дворец, хотя это было по другим причинам. Никакого умаления для младших братьев в семье нет: там все братья равны, хотя старший и имеет преимущество чести. Такой же порядок мы устанавливаем и в отношениях церковного первоиерарха и прочих иерархов.

Вот те положения, которые я хотел кратко изложить. Если, повторяю, хотите, выбирайте Патриарха сейчас, что вполне можно совершить на основании вносимых положений; но лучше бы акт избрания Патриарха несколько отложить, пока страна узнает о том, что мы решили сделать, и молитвенно подготовится к этому делу. Это ведь высокий момент в жизни Церкви, и его надо испросить у Господа Бога, чтобы благополучно довершить. Говорят еще, что многие архиереи добиваются чести Патриаршества. Но какая в этих словах ошибка! Быть Патриархом — значит идти на крестный подвиг. На это не все согласны. Сердце каждого избранника вострепещет, и он скажет, как пророк Исайя: «О, окаянный аз, яко умилихся, яко человек сый, и нечисты устне имый, посреде людей нечистыя устне имущих аз живу: и Царя Господа Саваофа видех очима моима» (Ис. 6, 5). И только когда один из серафимов коснулся уст пророка углем горящим от алтаря, тогда очистились его уста, и он сказал: «Се аз есмь, посли мя» (Ис. 6, 6–8). Так и наш избранник пойдет к народу, когда его коснется угль молитвы народной. Для него нужны будут наши любовь и молитва. Окруженный ими, он и взойдет на свое место, и наступит мистический момент единения его с паствою. И как хотелось бы, чтобы вся Русь тогда объединилась, чтобы не было противников этого единения, а были бы все детьми единого церковного стада! И верится уже в это, и кажется, что так и будет. Здесь и теперь есть еще борьба, но там, в новой жизни Церкви, ее не будет. В этом нас убеждают и проф[ессор] П. П. Кудрявцев, и профессор-протоиерей А. П. Рождественский. Они говорят: мы отстаиваем с честным убеждением свое мнение, но если изволит Бог и мы соберемся в одну семью возле Патриарха, мы уже не будем противниками нового устройства нашей Церкви. Да и можно ли противиться церковному благу? Ведь и тогда нужны будут доблестные мужи науки и верные люди для служения народу. Окружив себя таким воинством, Патриарх совершит дело, которое выше сил одного человека. Он будет силен поддержкой Собора и верующего народа. Он поведет свое дело с могучей Православной Русью и голос его получит необходимую силу и мощь. И смолкнут все споры, и повеет истинный дух братства на Руси, когда все услышат живое слово нашего избранника.

Председатель. Заключительным словом докладчика оканчиваются прения по вопросу о восстановлении Патриаршества. Вашему вниманию предлагаются на голосование 4 общие положения, выработанные Отделом о высшем церковном управлении.

(Голоса: Поправки!)

Положение первое читается так: «Поместному Собору принадлежит высшая власть в Российской Церкви». Вы слышали из слов докладчика, что это положение нужно восполнить указанием на то, что Собор периодически созывается, и что ему принадлежите власть законодательная, судебная и административная. Проф[ессор] П. П. Кудрявцев предлагает свою поправку.

Докладчик. Я нового ничего не вносил. Я только обобщил то,
что было здесь сказано.

Председатель. Поправка, предложенная проф[ессором] П. П. Кудрявцевым, читается так: «Поместному Собору, периодически в определенные сроки созываемому в составе епископов, клириков и мирян, принадлежит высшая власть в Русской Церкви — судебная, законодательная, административная и контролирующая».

(Голоса: А формула В. В. Радзимовского?!)

Предложение В. В. Радзимовского есть новая формула; она читается так: «Обсудив доклад Отдела, Священный Собор переходит к очередным делам, указав Отделам, что при разработке законодательных предположений о порядке церковного управления целесообразно принять за руководство следующие основные положения:

1) Высшая церковно-законодательная, церковно-правительственная и церковно-судебная власть в Российской Православной Церкви принадлежит Поместному Собору, заседающему периодически и осуществляющему свою власть чрез непрерывно действующий Священный Синод, который возглавляется первенствующим епископом Церкви в сане Патриарха, равночестного с Патриархами других Православных Церквей.

2) Личный состав Поместного Собора и Священного Синода, а также порядок избрания их и Патриарха, определяются особым постановлением, подлежащим утверждению настоящего Священного Собора в порядке Устава.

3) Таким же постановлением настоящего Священного Собора должны быть определены: степень власти Патриарха и Священного Синода, а также круг дел, подведомственных им и состоящим при них установлениям.

4) Патриарх, являясь первым между равными ему епископами Российской Церкви, отдаете в своих действиях отчет только Поместному Собору, как исполнитель и охранитель силы соборных постановлений».

Как видите, это — новая формула, и голосованию в настоящее время она не подлежит. Я ставлю на голосование поправку, предложенную проф[ессором] П. П. Кудрявцевым.

Постановлено: поправку, внесенную проф[ессором] П. П. Кудрявцевым, принять.

Председатель. Ставлю на голосование второе положение в изложении Отдела: «Восстановляется Патриаршество, которым возглавляется управление церковными делами Российской Православной Церкви».

Постановлено: принять второе положение в изложении Отдела.

Председатель. Третье положение в изложении Отдела читается так: «Патриарх является первым между равными ему епископами».

Проф[ессор] П. П. Кудрявцев внес следующую поправку: «Патриарх председательствует в постоянно действующем соборном органе церковного управления, обладающем исполнительною, судебною и контролирующею властью в пределах, определяемых целокупным (в составе епископов, клириков и мирян) Собором Православной Российской Церкви».

(Голоса: Это не поправка, а новое предложение!).

Ставлю на голосование третье положение в изложении Отдела.

Постановлено: принять третье положение в изложении Отдела.

Председатель. Четвертое положение читается так: «Патриарх
вместе с органами церковного управления подотчетен Собору».

К этому положению внесена поправка проф[ессором] П. П. Кудрявцевым: «Патриарх, избираемый целокупным (в составе епископов, клириков и мирян) Собором, вместе с исполнительным органом церковного управления, состоящим также из епископов, клириков и мирян, ответствен перед Собором того же состава, как и тот, коим Патриарх должен быть избираем, т. е. перед целокупным (в составе епископов, клириков и мирян) Собором Православной Российской Церкви».

(Голоса: Это новое предложение!)

Ставлю на голосование четвертое положение в изложении Отдела.

Постановлено: принять четвертое положение в изложении
Отдела.

Председатель. Итак, все четыре положения приняты, причем
первое в исправленной редакции. Призываю Собор принести Господу Богу
благодарение.

Собор воспевает Великое Славословие.

Председатель. Принятые положения подлежат, согласно ст. 138
Устава, передаче в Редакционный отдел.

В 12 час[ов] 15 мин[ут] дня объявляется перерыв.

Заседание возобновляется в 12 час[ов] 25 мин[ут] дня.

Председатель. По просьбе некоторых членов Собора преосвященный Кирилл сделает сообщение о своих переживаниях.

Архиепископ Тамбовский Кирилл. Похождения наши очень не сложны. После вчерашнего обеда мы с архимандритом Вениамином должны были собраться в Кремле, куда был свободный впуск, но откуда не выпускали, — почему, я не умею объяснить и не знаю, в чьей власти мы были — правительства или большевиков. На утро мне сказали, что на раннем утре Кремль занят юнкерами и что большевики сдались, но часть их попряталась по чердакам и подвалам, и их оттуда вылавливают. В половине 10 час[а] утра мы с архимандритом Вениамином сделали попытку пройти на Собор, но около Троицких ворот началась стрельба, скоро перешедшая в канонаду. Мы спрятались один за выступ башни, другой за подъезд. Пробежали две лошади, сбросившие своих всадников. Это шла осада Троицких ворот. Ясно было, что бой еще не кончился, шла борьба, и мы вернулись по домам. Через несколько минут я позвонил по телефону П. И. Астрову и сообщил, что нас не пропускают из Кремля. При нас к телефону подошел прапорщик, командующий отрядом солдат, и при нас начал телефонировать следующее: «Кремль взят правительственными войсками. В четвертом училище есть убитые, много раненых. В других училищах тоже. С их стороны тоже есть убитые и раненые. Комендантом Кремля назначен генерал (имени его я не запомнил), вполне порядочный человек». Этот прапорщик, когда мы его стали расспрашивать, сказал: «Утром часть большевиков объявила, что они сдаются. Комендант был арестован юнкерами. Но когда юнкера вошли в ворота Кремля, их встретили огнем. Юнкера, возмущенные, окружили большевиков и готовы были растерзать их на части, но офицеры не допустили до этого. Обезоружили бунтовщиков. Их было до 500 человек. Тогда началась стрельба из арсенала, с чердаков, подвалов. Многие прятались, где могли. Переполох был полный». Прапорщик рассказал, что ночью было крупное столкновение у большевиков с казаками на Ходынском поле. Это было в 8 часов вечера. Казаки были при холодном оружии. Они задержали большевиков и одолели, хотя против их небольшого отряда было около 12 тысяч. У них были орудия. Казаки приняли их холодным оружием, и они бежали. Казаки привезли орудия в Кремль, а из остальных вынули замки и сделали их безвредными. Офицер жаловался, что он голоден. Мы дали им хлеба — для него и его отряда. Носили раненых и убитых. Можно было видеть, что много павших и пострадавших с той и другой стороны.

Когда я спросил офицера (я думаю, что я говорю конфиденциально), он ответил: «Верные правительству войска — это только юнкера и казаки. Мы решили умереть в Кремле. К нам идут на помощь казаки из Киева. Получена телефонограмма из Петрограда от Керенского, что Петроград взят правительственными войсками и восстание большевиков ликвидировано». Мы попытались выйти из Кремля. Оказалось, что пройти в Троицкие ворота невозможно. Тогда мы прошли в Боровицкие ворота. Мы пошли по Воздвиженке и, кажется, Ваганьковскому переулку — точно не знаю. В Газетном переулке вдруг раздались выстрелы. Оказалось, что там есть типография, захваченная большевиками, откуда их выбивали. Мы взяли извозчика и поехали тихими переулками, где нет обстрела. В одном месте раздался одиночный выстрел. Откуда стреляли, понять было невозможно. Я вынес впечатление, что стреляют с целью произвести впечатление на публику и поддержать панику.

Председатель. Завтра в Храме Христа Спасителя будет совершена Божественная литургия в начале 10 час[а] утра и молебствие об умиротворении Родины. Прошу иерархов и священнослужителей принять
участие в совершении молебствия. Если позволят обстоятельства, будет
совершен крестный ход. Предлагаю Священному Собору почтить память
верных сынов Родины, положивших жизнь свою за благо Родины.

Священный Собор воспевает «Со святыми упокой».

Председатель. Прошу выслушать несколько текущих дел.

Архиепископ Новгородский Арсений. От Замостьевского приходского совета Новгородского уезда поступило следующее приветствие
Собору:

«Прихожане Замостьевской церкви, Новгородского уезда, свидетельствуя Священному Собору чувства сыновней преданности и благоговения, смиренно просят Его не отказать принять от них прилагаемые при сем 100 руб. на дело издательства листков и брошюр для народа о деяниях Собора. Молитвенно соединенные с Православным Собором своими верующими душами…» (следуют подписи).

(Голоса: Благодарить.)

Священник села Замостья обратился ко мне с частным письмом, которое, я считаю нужным огласить пред Собором:

«Осведомляя на беседах между утреней и обедней своих прихожан о деяниях Священного Собора, насколько то доступно мне, во всех подробностях, я, между прочим, как-то сообщил, что Собор испытывает стеснение в материальных средствах. Тогда мои слушатели выразили недоумение, почему нет сбора с церквей и вообще с православного населения на удовлетворение всех нужд Собора. „Вся надежда на Собор“ — выразился один из слушателей. И тут же было решено в знак нашего сочувствия деяниям Собора послать из приходских сумм 100 р. на издательство Собором посланий и актов в отдельных листках для раздачи православному народу, каковое решение прихожан приходский совет и приводит в исполнение. Что касается меня лично, то скажу Вам откровенно, дорогой наш владыко, что Церковный Собор — единственное светлое явление современной русской жизни, маяк среди черной ночи. Живем все время под страхом смерти и ограбления. Страшит также и грядущий голод. На наших глазах умирает великая страна. Каково-то присутствовать при последних вздохах великой покойницы! Но голос исповедничества, раздающийся из Собора, говорит нам, что жива русская душа и что воскреснет наша погибающая Родина. Как нам больно было читать, что Собор хочет на неопределенное время прервать свою работу. Нет, мы умоляем вас, трудники Божии, еще и еще потрудиться во славу Божию. Пусть некоторым не нравится соборная работа, — голос совести не всегда нам нравится, — но это, может быть, лучше всего и свидетельствует о благоплодности трудов Собора. Простите, Ваше высокопреосвященство, За эту частную приписку в официальной бумаге и позвольте от всего преданного сердца пожелать Вам Божией помощи в Вашем подвиге».

(Голоса: Благодарим… напечатать.)

Постановлено: благодарить за приветствие и пожертвование.

Секретарь. Поступило за подписью 30-ти членов (первым подписал архиепископ Анастасий) заявление следующего содержания:

«В виду того, что за последнее время образовалось очень много подотделов, мы, нижеподписавшиеся, просим Соборный Совет сделать оповещение, что работы в Отделах вечером должны начинаться в 6 часов, на работу же в подотделах определяется время с 4-х до 6-ти час[ов] ежедневно».

Соборный Совет, обсудив это заявление, пришел к заключению, что каждый Отдел является сам хозяином своего времени и может располагать свою работу и работу подотделов, как он находит нужным, а потому Соборный Совет постановил: предоставить усмотрению каждого Отдела распределение занятий в Отделах и подотделах.

(Голоса: Правильно).

Постановлено: заключение Соборного Совета утвердить.

Секретарь. Поступило за подписью 32-з членов Собора (первым подписал Е. М. Витошинский) заявление:

«Мы, нижеподписавшиеся, члены Собора, обращаем внимание Соборного Совета на то, что на общих заседаниях принят неправильный порядок голосования предложений, вносимых в президиум во время заседаний членами Собора для объявления их Собору.

Обыкновенно высокопреосвященный Председатель общего собрания ставит такие предложения на голосование без предварительного обсуждения их с трибуны. Это ведет к тому, что присутствующее часто не успевают отдать себе отчет в том, что именно голосуется, и потому голосование предложения выходит сбивчивым.

Во избежание этого, мы — нижеподписавшиеся — просим установить такой порядок голосования предложений, вносимых в президиум во время общих собраний:

1) по оглашении Председателем текста заявления или предложения должно быть предоставлено слово первому подписавшему заявление;

2) после него должно быть предоставлено слово одному члену Собора, высказывающемуся против предложения;

3) только после этого Председатель должен ставить на баллотировку самое предложение.

Мы уверены, что такой порядок внесет стройность в работу общих заседаний Собора».

Соборный Совет считает долгом доложить Собору, что в ходе прений строго соблюдается Устав Собора и слово предоставляется всем, как того требует Устав. Что касается самого существа заявления, то, так как оно ближайшим образом относится к Уставу, Соборный Совет предлагает передать заявление в Уставный отдел.

Постановлено: заключение Соборного Совета утвердить.

Секретарь. Поступило за подписью 30-ти членов Собора заявление (первым подписал Феофан, епископ Калужский) о желательности образовать комиссию из канонистов и юристов для составления Сборника правил из Кормчей, Номоканона Патриарха Фотия, Номоканона при Большом Требнике, Синтагмы Матфея Властаря и других сборников, с изъятием всех правил, находящихся в «Книге правил», и по утверждении Собором издать этот Сборник, как сборник действующего церковного права наравне с Книгою правил и не противоречащий последней.

Соборный Совет, признавая важным и необходимым, как для работ Собора, так и для церковной жизни, иметь полный и верный сборник канонических постановлений, предложил предварительно высказать свое заключение проф[ессору] В. Н. Бенешевичу, который и представил в Соборный Совет следующее заключение:

«Заявлением, подписанным 30-ю преосвященными, возбуждается первостепенной важности вопрос о кодификации канонического права, но в особой постановке, очевидно, под влиянием желания упростить и облегчить выполнение работы, которая должна успеть получить утверждение Собора. Эту постановку дела нельзя признать правильной, так как

1) сама „Книга правил“ не может считаться удовлетворительной ни с точки зрения русского перевода, ни по качествам греческого текста, с которого сделан перевод;

2) составлять второй сборник правил из Кормчей, Номоканона Патриарха Фотия, Номоканона при Большом Требнике, Синтагмы Матфея Властаря и других сборников крайне затруднительно отчасти потому, что в одних (например, Номоканон Фотия) не осталось правил сверх вошедших в состав „Книги правил“, в других такие правила есть, но не изучены самые сборники и не исследованы самые правила (например, в Номоканоне при Большом Требнике), а еще более потому, что пришлось бы русский перевод приспосабливать к переводу „Книги правил“;

3) существовать такой сборник правил рядом с „Книгою правил“ не мог бы, потому что изложить его в виде набора правил было бы невозможно, а пришлось бы придать ему форму изложения по предметам содержания правил, и через это возникла бы яркая несогласованность с „Книгой правил“, вредная для практического применения обоих сборников.

Если же думать о кодификации канонического права, то это дело не может быть завершено в течение тех немногих месяцев, которые будут посвящены работам Собора. Собор не мог бы успеть утвердить даже пересмотренный текст перевода „Книги правил“. Но было бы крайне желательно и необходимо осуществить мысль заявления об учреждении особой Комиссии для кодификации канонического права. Эта Комиссия могла бы к будущему Собору подготовить, если не самый кодекс канонического права, то надежный материал для его осуществления».

Выслушав заключение проф[ессора] В. Н. Бенешевича, Соборный Совет предлагает образовать Комиссию из ученых специалистов, как членов Собора, так и других лиц, для исполнения той задачи, о которой говорится в заявлении. Комиссия должна существовать при Святейшем Синоде. Список кандидатов, коих представлялось бы желательным назначить в состав этой Комиссии, будет предложен Собору Соборным Советом.

Постановлено: заключение Соборного Совета утвердить.

Секретарь. Поступил в Соборный Совет внесенный митрополитом Тифлисским, экзархом Кавказским Платоном, указ Святейшего Синода от 6 октября 1917 года за № 9222 по вопросу об избрании монашествующих на должность приходских священников.

Соборный Совет предлагает передать этот вопрос в Отдел о монастырях и монашестве и в Отдел о благоустроении прихода.

Постановлено: заключение Соборного Совета утвердить.

Секретарь. Поступило заявление за подписью управляющего Финляндскою епархией епископа Сердобольского с проектом уложения Православной Церкви в Финляндии. Соборный Совет постановил направить этот проект в Св. Синод, который определением 23 октября сего года за № 5678 постановил просить Соборный Совет внести проект уложения Православной Церкви в Финляндии на рассмотрение в подлежащий Отдел Священного Собора. Соборный Совет, обсудив этот вопрос, признал, что следует направить проект в тот Отдел, который занимается устройством церковного быта на окраинах, а именно — в Отдел о миссии.

Постановлено: заключение Соборного Совета утвердить.

Секретарь. Св. Синод определением от 16–23 октября сего года просит Соборный Совет внести на рассмотрение, вне очереди, в подлежащем Отделе Собора выработанный особой комиссией проект положений о поводах к разводу и о последствиях расторжения брака.

Соборный Совет предлагает передать этот проект на обсуждение в Отдел о церковном суде, предложив Отделу представить свой доклад в месячный срок.

Постановлено: заключение Соборного Совета утвердить.

Председатель. Поступило заявление за подписью 79-ти членов Собора о немедленном, в ближайшем заседании, избрании записками трех кандидатов в сан Патриарха. Заявление это еще не было на рассмотрении Соборного Совета, куда теперь и следует его передать.

Заседание закрыто в 1 час 15 мин[ут] дня.

Опубликовано: Священный Собор Православной Российской Церкви. Деяния. Петроград, 1918. Кн. III. Деяния XXXI–XL. С. 1–16.

ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 32. Л. 37–52 об. Машинопись. Подлинник; Л. 70–87 об. Рукопись.

Приложение 1

Член Собора проф[ессор] С. Н. Булгаков:

«Смысл Патриаршества в России»

Когда члены Всероссийского Церковного Собора съезжались в Москву, то лишь у немногих было определенное мнение по вопросу о Патриаршестве, а иные и сами не ожидали, что они станут вскоре горячими поборниками его восстановления. Бесспорно, нечто совершилось здесь, в самой атмосфере соборной: произошло новое духовное рождение, в недрах соборности церковной родилось Патриаршество. Высказывалось много практических мотивов и за, и против него. Для одних зрелище событий понуждало искать в нем новый единящий центр народный, обвеянный к тому же священным преданием славного прошлого; для других, наоборот, по тем же мотивам единоличный характер церковного предстоятельства возбуждал и церковные и политические опасения. Первых Патриаршество соблазняло, вторых отталкивало по мотивам практического и, можно сказать, оппортунистского характера. Однако такой оппортунизм (или, если употребить модное философское выражение, «психологизм») при обсуждении столь важного вопроса должен быть всячески избегаем. Решение вопроса о Патриаршестве не может, конечно, зависеть от того, хотим ли мы его или не хотим, ибо, очевидно, мы не можем измыслить по своей воле Патриаршества, если его не дано в предании и сознании церковном, как и не можем остановить нового рождения, если оно совершается. Иначе говоря, речь идет, прежде всего, о том, какова «онтология» Патриаршества, в чем его природа. Некоторые ярые защитники его восстановления решали этот вопрос очень просто: Патриаршество есть нормальный канонический строй Поместной Церкви, оно уже было в Русской Церкви и было насильственно устранено; поэтому оно должно быть восстановлено, не может не быть восстановлено, и речь идет только об этой автоматической реставрации. Что дело, однако, не стоит так просто, свидетельствует прежде всего живое соборное сознание, которое долго выбаливало и перебаливало это новое рождение, вместо простой исторической или канонической справки. С этой точки зрения пришлось бы, далее, признать весь синодальный период нашей Церкви, прославленный явлениями великих святых и составляющий для нас теперь исходную эпоху, не только «неканоническим», проще говоря, имеющим недостатки церковного устройства, но и прямо нецерковным, «еретическим». Но это значило бы допустить катастрофический перерыв в жизни Русской Церкви, который явился бы непоправимыми. Между тем, наш Синод, по каким бы там ни было мотивам, признан был Восточными Патриархами с ними равночестным и тоже «Святейшим». И в этом смысле Русская Церковь, конечно, могла бы и теперь оставаться при синодальном строе, никакой необходимости восстановления Патриаршества здесь нет, и речь может идти лишь об его возможности, которая становится действительностью только в творческом акте церковного соборного сознания. Восстановляемое Патриаршество не есть лишь реставрация, но совершенно новый акт Русской Церкви, хотя, конечно, она и действует здесь в согласии с древним преданием. Церковные каноны, на которые обычно ссылаются, утверждают общую необходимость личного «главы» или предстоятеля Церкви (Ап. пр. 9, 34) и устанавливают специально компетенцию пяти Патриархов: Римского, Константинопольского, Антиохийского, Александрийского, Иерусалимского; о русском Патриаршестве в эпоху Вселенских Соборов, конечно, не могло быть и речи. Смысл канонов и церковно-исторических указаний сводится к тому, что по мере возникновения и сплочения местных, территориальных или национальных церквей их иерархическая организация принимает форму Патриархата, обнимавшего несколько митрополичьих округов. Так, при благоприятных исторических обстоятельствах, которыми явились одновременное возрастание Москвы и падение Византии, возникло и русское Патриаршество, и Русская Церковь сознала себя Патриархатом, имеющим своего представителя и отца. В этом смысле Патриаршество не есть, конечно, догмат Православной Церкви, каким является папство для католичества. Уже Флорентийский собор 1439 г. определяет, что римский первосвященник должен in nniversum orbem tenere primatum, a Ватиканский собор 1870 года приписываем ему plenam aut supremam potestatcm j urisdictionis in universam ecclesiam. Патриаршество есть исторически возникшее установление церковное, имеющее твердую основу в каноническом и вероучительном предании и вызываемое потребностями развивающейся жизни. Русская Церковь ныне восстановляет Патриаршество по вольному движению любви церковной, но она, конечно, не могла бы сего совершить, если бы для этого не имелось достаточных оснований в ее природе и учении.

Итак, что же такое Патриаршество? Идет ли речь лишь о почетном председательстве Синода, «титулярном Патриархе», права которого надо предусмотрительно ограничить «конституцией», о новой должности или церковном чине? Так склонны думать многие, в формуле «первый между равными» делающие логическое ударение не над «первый», но над «равными» и первенству власти противопоставляющие безвластное первенство чести. Однако в жизни Церкви это «первенство чести» придает свой особый, хотя и не поддающийся точному определению, авторитет, и церковное чувство, вопреки этим конституционным теориям, склонно воспринимать Патриаршество не только как должность, но и как особый священный сан, коему соответствует своя особая помазанность (в древнерусском Чине поставления в Патриарха к нему применялось даже новое рукоположение во епископа; теперь, конечно, такая практика оставлена). Мы не хотим прибавлять к трем степеням священства еще четвертой, и Патриарх есть, конечно, только епископ, коему, однако, вверяется особое служение — быть единоличным предстоятелем Поместной Церкви. Но вот это-то качество Патриаршего сана, которое присуще ему в церковном сознании, нельзя умалить никакими параграфами конституции, хотя, в то же время, рассуждая юридически, он не есть абсолютный глава Церкви, а только Председатель Синода. При этом совершенно ясно, что хотя между правами этого председательствующего первоиерарха, будь он Патриарх или же только митрополит, и не существует ощутительной разницы, однако авторитет того и другого будет неодинаков, хотя эти преимущества Патриаршего сана и не могут быть отчетливо выражены юридически. Католичество находится в этом отношении в более выгодном положении с своим ватиканским догматом, в котором соборность приносится в жертву иерархическому авторитету (однако не нужно и здесь заходить дальше, чем следует, и утверждать, будто католичество вовсе исключает начало соборности: ведь даже догмат ватиканский, утверждающий непогрешимость всего, ex cathedra высказываемого папой, ex sese, non autem ex consensu ecclesiae, был все-таки провозглашен Собором, sacro approbunte concilio).

Для православия, где с равной силой утверждаются начала и соборности и иерархизма (ибо, конечно, между обоими этими началами нет антагонизма, но существует гармоническое согласие), дать юридически четкое определение затруднительно, и важнее этой юридической анатомии здесь физиология. А она-то говорит, что, помимо церковно-канонических прав, Патриарх имеет еще особый иерархический авторитет, ибо в нем выражается живое единство Поместной Церкви. Этот авторитет связан с самым саном, а не с личными только качествами его носителя, которые способны лишь возвеличить или умалить его авторитет. В нем Поместная Церковь осознает себя органической частью Церкви Вселенской.

В этом сознании заключается, пожалуй, самое существенное и новое из того, что приходит к нам с Патриархом. Мы уже сказали, что не видим в нем археологической реставрации, хотя он и связан со священным преданием церковной старины. Патриаршество восстановляется у нас теперь при иных условиях внешних и внутренних, нежели в Московской Руси. И прежде всего, там оно соединялось с укреплением царской власти и служило ее возвеличению, само терпя, быть может, ущерб от этого последнего. Царской власти принадлежали и законные права в Церкви, кроме тех, которые она узурпировала, идя путем цезарепапизма. Теперь к Патриаршеству и ко всей Церкви отходит и эта власть; Патриаршество является символом церковной независимости, причем ему приходится вести церковный корабль по бурным волнам среди всеобщей смуты, вместо прежней безопасности в гавани государства. Но еще важнее внутреннее различие. Московская Русь, особенно после падения Византии, была поражена болезнью религиозного национализма, а вместе с тем и провинциализма с его кичливостью. Москва осознала себя «третьим Римом» и свое местное предание стала непосредственно приравнивать вселенскому. Патриаршество тогда могло являться и лишним мотивом для такого самопревознесения. Предельным выражением религиозного национализма и провинциализма явился раскол в нашей Церкви, возникший именно на почве недостаточного различения местного и вселенского предания (я оставляю здесь вне внимания другие его мотивы). Исторической карой за это обособление Русской Церкви от вселенского сознания явилась реформа Петра, открывшая собой синодальный период Русской Церкви. Петр внес в церковное управление протестантское начало огосударствления Церкви (cujus regio, ejns religio), превратив Церковь в синодальное ведомство. Вместе с тем он видоизменил и старое понимание идеи «православного царя», подменив его полицейско-бюрократическим абсолютизмом немецкого образца. Поставив Церковь под колпак государства и превратив ее в синодальное ведомство, Петр укрепил наш церковный провинциализм, с верным инстинктом лишив Церковь Патриарха и заменив его Синодом, который и стал живым символом этого провинциализма. Этим вносилось в Церкви ведомственное, сословное начало, воцарялась та затхлость и бескрылость, которая так болезненно ощущается и сейчас. Европеизируя Россию через «Петербург», окно в Германию, Петр прививал России яды протестантской культуры, в то же время парализуя жизнь Церкви и преграждая путь к вселенскому ее самосознанию. Результаты этого рокового пути, пройденного нами до конца, теперь определились: они оказались одинаково гибельны и для государственной, и для церковной жизни.

Теперь мы стоим на повороте, перед неведомым будущим и страшным настоящим. И вот в жизни Церкви ранее, чем в жизни государства, началась работа положительного строительства, и в восстановлении Патриаршества полагается одна из его основ. В отличие от Московской Руси, где Патриаршество все-таки являлось лишним средством национального обособления, ныне для нас оно есть орган вселенского сознания Православной Церкви, каким не мог являться провинциальный коллегиум Синода. Патриарх есть церковная вершина, возвышающаяся над местной оградой, видящая другие вершины и видимая ими. Вместе с его появлением неизбежно возникает вопрос об его соотношении с другими Патриархами, следовательно, об организации власти и по всей Вселенской Церкви, о соотношении всех Патриархий. И здесь мы снова вступаем на древне-каноническую почву. Ибо в канонах, действительно, ставился этот вопрос. В ту эпоху он обычно решался в смысле признания первенства чести за Римской кафедрой, за которою непосредственно следовала Константинопольская. (см. 3-е правило II Всел[енского] Собора, где установляется, что «константинопольский епископ имеет преимущество чести вслед за римским μετά τόν τής ‘Ρώμης ‘επίσκοπον; ср. 28-е прав[ило] IV Всел[енского] Собора, где град царя и синклита признается вторым после Рима — δευτίρον μετ’εκτίνην; ср. также 36-е прав[ило] Трулльского Собора, 3-е, 4-е и 5-е правила Сардикийского Собора). После разрыва Константинополя с Римом эти отношения, очевидно, должны были определяться иначе, однако самый вопрос не может быть упразднен. И с этим стоит в связи и более общий и важный вопрос — о живом выражении этого вселенского сознания, — т. е. не о Поместном только, но и о Вселенском Соборе. А потребность в последнем начинает уже намечаться: мы стоим накануне большого догматического движения, и признаки его налицо. Достаточно указать на возникший уже вопрос о смысле почитания имени Божия, в котором затрагивается самое существо православия. Но и помимо этого мы живем в такую эпоху, когда замкнутое, провинциальное существование Поместной Церкви становится уже невозможным, когда возникает ряд вопросов не только междуцерковного, но и междувероисповедного характера. Вопросы англиканства, старокатоличества и т. д. только отсрочиваются нами. А важнее всего, конечно, стоит вопрос об основной болезни всего христианского мира, о разделении между Восточной и Западной Церковью, которое не может не вызывать непрестанной боли в христианском сердце. В европейской, а вместе и русской трагедии, развертывающейся перед нашими глазами, не осуществляется ли ныне то зло, которое было посеяно тысячу лет назад, в те недобрые дни, когда назревала последняя распря Константинопольского и Римского престолов? И если Провидению угодно, чтобы настал, наконец, исторический час, когда ощутится близость чуда — нового мира по всей Вселенской Церкви, то мы должны быть готовы, чресла наши препоясаны и светильники горящи. Вот какие всемирно-исторические перспективы открываются с той вершины, на которой мы ныне находимся, вот какие думы навевает день торжественного настолования Святейшего Патриарха всея России. В таком смысле приемлем мы совершающееся торжество.

Опубликовано: Священный Собор Православной Российской Церкви. Деяния. Петроград, 1918. Кн. III. Деяния XXXI–XL. С. 17–21.

ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 32. Л. 62–69. Машинопись. Подлинник.

ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 230. Л. 25–27. Типографский оттиск.

Приложение 2

Член Собора Н. И. Троицкий:

«В защиту Патриаршества»

В одной из древнейших книг Библии изложена беседа друзей-мудрецов о многострадальном патриархе-праведнике. Когда прения собеседников затягивались, то один из друзей-собеседников дает другому совет: «Вопроси рода первого, изследи же по роду отцев… Не сии ли научат тя и возвестят ти и от сердца изнесут словеса?» (Иов. 8, 8–10).

Так и нам по вопросу о Патриархе полезно обращаться ко временам предков, исследовать дело в историческом его происхождении, первоначальной постановке и последующем развитии. Но к какой истории нужно обратиться? Так как у нас идет дело не о Вселенском Патриархе, а собственно о Патриархе русском, то и обратимся к своей родной истории и посмотрим, почему и для чего возникло Патриаршество на Руси. Дело это, как будто, известно всем, но выяснено оно здесь не достаточно точно и, в отношении к вопросу о восстановлении Патриаршества, требует пересмотра вновь.

На вопрос о том, что было причиной — побуждением к учреждению Патриаршества, историки обыкновенно и, как это известно, отвечают: разобщенность Русской Церкви от греческой после завоевания Царьграда османами, увеличение территории и созревшая независимость русского государства от всякой иноземной власти, что благоприятствовало внешней независимости и самой Церкви, т. е. ее автокефальности. Этому всему и должно было соответствовать историческое появление Патриаршества, долженствовавшее возвысить и украсить такую Церковь.

Но если такие обстоятельства сами собой возбуждали вопрос об автокефальности Церкви Русской и возглавлении ее Патриархом, то инициатива этого дела должна была бы исходить от самой же Церкви или, в частности, от ее иерархии: ведь именно самой Церкви нужна была эта видимая глава — Патриарх — для единения силы и украшения Церкви. Между тем, дело возбудили не церковное правительство и не народ. Почему же? Может быть, потому что Церковь не могла этого сделать, так как над ней тяготел цезарепапизм? Здесь, действительно, некоторые из собеседников утверждали, что наличность такого цезарепапизма имела место в нашей древней истории еще и до Св. Синода, до реформ Петра I и даже до Патриаршества. Утверждение совершенно неосновательное, представляющее только недоразумение. История Древней Руси знает отдельные факты насилия над церковной властью со стороны власти государственной, но, чтобы государственная власть по принципу боролась с властью церковной, с целью подчинить ее себе, такого, собственно принципиального, стремления государственной власти в отношении к церковной никогда не было. Совершенно наоборот: никто другой, как именно «царь всея Руси» первый возбудил дело об устройстве Патриаршества и сам лично совершил возведение Патриарха властного. Это совершенно уничтожает самую мысль о цезарепапизме в истории нашей Церкви до-синодальной эпохи, что, несомненно, возвышает и авторитет Церкви того времени в отношении чистоты ее православия.

Припомним, что говорил инициатор устроения Патриаршества на Руси, царь Феодор. Вот его подлинные слова: «Восточные Патриархи только имя святителей носят, власти же едва ли не всякой лишены; наша же страна благодатию Божией все больше расширяется, и потому я хочу устроить в Москве превысочайший престол Патриарший». Это желание царя поддержали бояре, особенно Годунов. «Я хочу, — говорит царь, — чтобы был Патриарх, хочу, чтобы он был не только первосвятителем, но имел бы и действительную власть, а не номинальную, как Восточные Патриархи, нет, — чтобы престол его был превысочайшим». Затем при самом поставлении Патриарха Иова «царь, возложив на него драгоценный крест, зеленую мантию с источниками, белый клобук с знамением креста, подал ему жезл св. Петра митрополита и в приветственной речи повелел ему именоваться главою епископов, отцом отцов, Патриархом всех земель северных — по милости Божией и царской».

Спрашивается: если бы прежде, во время Грозного, имел место принципиальный цезарепапизм, то как могло появиться такое решительное желание у наследника его престола: я хочу устроить престол Патриарший, чего отнюдь не хотел столь настойчивый в исполнении своих желаний его Грозный отец?

Откуда это и такая роскошь власти Патриаршей? Почему царю пожелалось со своим высоким престолом царским рядом поставить Патриарший престол, да еще превысочайший? Нет, не те были истинные причины устроения Патриаршества в России, какие указывает сам царь, по крайней мере, не одни эти. Нет, была иная, истинная и весьма важная причина, историческая. Возвышение церковной власти требовалось ходом исторического развития жизни русского государства и тем состоянием его, в котором оно было поставлено и оставлено царем Грозным наследнику своего престола, сыну Феодору.

К концу царствования Грозного, когда погибли последние удельные князья, Юрий Смоленский и Владимир Старицкий, было завершено объединение русских областей, составилось единое царство; но единение это еще далеко не было прочным, — оно держалось только железной дланью такого «самодержца всея Руси», каким был Иван IV Васильевич, пред кем все и везде трепетали. Иначе имело себя государство по смерти Грозного царя, при его сыне, благочестивом, но слабом Феодоре. При таком государе отдельные области, как Тверь, Рязань, Смоленск, особенно, недавно покоренные — Казань, Сибирь и др., с потомками — наследниками князей тех княжеств и областей, хорошо знавших о насилиях и жестокостях Грозного, и с их архиепископами и митрополитами, могли еще думать о своей самостоятельности и отделиться от Москвы. Необходимо нужно было объединить те области и духовной властью, крепкой в церковном ее средоточии, что, конечно, было весьма благодетельно и для всей Русской Церкви. А таким средоточием и был Патриарший превысочайший престол в центре государства — в царствующем граде Москве. И действительно, никто другой не мог так хорошо служить этой цели, как владыка, Святейший Патриарх всея Руси. И потому-то и царь Феодор, и Борис Годунов, особенно последний, так настаивали на избрании Патриарха собственно русского, именно Иова, а не Цареградского Патриарха Иеремии: ведь и Иеремия мог бы возглавлять Русскую Церковь и служить ее интересам, но — не интересам государства, для чего был более пригоден Иов.

Годунов говорил, что «Иеремия не может быть Патриархом на Москве, потому что не знает языка, ни обычаев России, не может быть наставником венценосца без толмача, коему непристойно читать в глубине души государя». Речь Годунова хитроумная. Однако не трудно заметить, что в интимном отношении Патриарха к царю «толмач» был, конечно, не главным препятствием. Ведь если царь и люди ему преданные ясно понимали, что «толмачу читать в глубине души государя не пристойно», то, без сомнения, не менее ясно они сознавали, что в глубине души царя есть многое, что Патриарх Иеремия вообще — посредственно или непосредственно — не должен был знать, но не как Патриарх, а как иноземец. Если же он и мог быть наблюдателем — свидетелем того, что царь предпринимает, то, по осторожному мнению царя и бояр, он должен был это ведать со стороны, из-за Москвы и на значительно далеком от нее расстоянии — из Владимира, куда ему и было предложено переселиться… Здесь, значит, тот же Иеремия мог быть русским Патриархом, хотя не знал ни языка, ни обычаев русских, почему же только не в Москве?.. Что же касается Патриарха из русских, то, очевидно, царь ставил Патриарха в самое близкое отношение к себе, желал иметь его как бы своим вторым я: Патриарх непосредственно должен был «читать даже в глубине души» царя, при полной его откровенности и искренности, чтобы быть в состоянии быть верным его наставником… Такое отношение царя к Патриарху, безусловно отстраняя мысль о цезарепапизме, наоборот, решительно утверждает то убеждение, что в данный момент Патриарх необходимо нужен был прежде всего для самого царя и его царства.

Царь Феодор мог возлагать такие большие надежды на Патриарха, потому что ему хорошо были известны заслуги и сила влияния на народ владык и древних, и позднейших времен, и таких, как московские св. Филипп и Макарий. И только зная это и твердо рассчитывая на твердую преданность святителей своему долгу пред царем и отечеством, Феодор произнес знаменитые слова своей царской воли: «Я хочу устроить в Москве превысочайший престол Патриарший». И, нисколько не страшась за будущее своего царского самодержавия, действительно поставил этот превысочайший престол рядом со своим в 1589 году. Получилась картина поистине умилительная, когда эти два трона, царский и Патриарший, стали рядом в московском Успенском соборе: престол царя и престол Патриарха — пред престолом «Царя царствующих и Вечного Первосвященника, прошедшего небеса». Так две власти верховные на земле, поддерживаемые одна другой, стали под сению единой благодати Вседержителя Христа.

Надежды царя Феодора, возлагавшиеся им на Патриарха, оправдались: это вскоре показали исторические обстоятельства. Когда наступило на Руси «лихолетие» самозванщины и происходила постоянная смена правительства, то Святейший Гермоген спас православие; а когда избран был царем Михаил, то Патриарх Филарет помогал и помог ему — царю — собрать и восстановить Московское государство из пепла и развалин, освободить народ от «воров» и мятежников…

Скажут: но Патриарх Никон стремился к преобладанию даже над царем. Да, но когда власть Никона переходила в самовластие, то он был низложен Собором и заточен в монастырь.

Скажут: царь Петр и без Патриарха создал империю. Да, но когда им созданные «коллегии», или своего рода «товарищества» — Сенат и Синод, — наименовали его императором и отцом Отечества, то народ православный назвал его антихристом, и это, между прочим, за упразднение Патриаршества…

Вот с этого-то времени и начался истинный цезарепапизм, принципиальный, проявлявшийся не в отдельных фактах насилия государственной власти над церковной, а во всех делах, когда Церковь соприкасалась с государственной властью, самодержавной до абсолютизма. И с этих пор мы видим, как и какими средствами государственная власть овладевала иерархией и подчиняла ее себе.

Духовная иерархия стала параллельно гражданской и даже на подобие оной. Иерархи превратились в сановников — по степеням… Святители стали кавалерами — по степеням… Знаменитый Платон, митрополит Московский, этот ученейший между иерархами своего века, муж высоких добродетелей, превосходный администратор, вынужден был носить орден Анны выше св. панагии. Но самым показательным выражением такой императорской тенденциозной милости служит возложение на святителей знаков даже воинского звания… Современник м[итрополита] Платона, Ириней Клементьевский (р[одился] 1753, ск[ончался] 1818), архиепископ Псковский, Лифляндский и Курляндский, и кавалер ордена св[ятого] Александра Невского, член Святейшего Синода и Императорской российской академии, возлагая на себя панагию с изображением вел[икого] князя, по-видимому, св. Александра Невского, и облачаясь в мантию, помещал на ней на левом плече орденскую звезду, а на правом аксельбанты… какие у жандармов, фельдъегерей, генералов штаба, адъютантов и т. п. И вот, если некогда митрополит св. Филипп, обличая царя Грозного, говорил ему: «В сем виде, в сем одеянии странном не узнаю царя православного», то царь Грозный, увидав архиепископа Иринея, имел бы еще большее право сказать ему, что в таком странном облачении он не узнает святителя Церкви Православной… Но владыке Иринею это облачение, очевидно, так нравилось, что он распорядился снять с себя в таком виде портрет и тем увековечил весьма характерный момент в своем движении, с одной стороны — вверх по лестнице кавалерственной, с другой — вниз по наклонной плоскости падения синодальной иерархии… Ничего подобного не было прежде, ни до Патриархов, ни в их время. Владыки теперь, в синодальную эпоху, стали крепко держаться за эти орденские награды, а обер-прокуроры, одаряя владык этими императорскими звездами и лентами, тем самым, как и многим другим, крепко держали их в покорности своей власти: эту власть обер-прокуроры развивали до самовластия и это самовластие доводили иногда до нелепости. Известный Мелиссино, например, считал «нужным позаботиться об ослаблении и сокращении православных постов» или «запретить ношение по домам церковных икон» и т. п.

Вот это-то крайнее преобладание императорской абсолютной власти над церковной и создало, и давно уже, крайнюю потребность в восстановлении власти церковной, независимой в своей сфере от вмешательства государства, т. е. потребность в восстановлении Патриаршества.

Но если по указанию самой истории уже необходимо восстановление Патриаршества на Руси, то спрашивается: каким же должен быть Патриарх в отношении к прочей иерархии, особенно к епископам? На это уже существует ответ: в отношении к епископам Патриарх должен быть «первым иерархом между равными». И это есть совершенно точное о нем понятие, и только оно придает ему истинно апостольский характер. Здесь, в обширных речах, некоторые собеседники несколько касались святости Церкви, многие и много до излишества говорили о соборности ее, но сравнительно очень мало было сказано о ее апостольстве. А между тем, именно с этим ее характером стоит в связи данное понятие о Патриархе, как «первом между равными». По этому предмету некоторые здесь прямо заявляли о своем решительном недоумении: что «такого-де лица и представить нельзя», что «такое де понятие просто бессмыслица». А нам это заявление о таком недоумении и в столь резких выражениях представляется глубоко кощунственным, если не прямо богохульным…

Нет, понятие «первый между равными» имеет для себя глубокое догматическое и историческое основание. Пред вознесением Своим на небо Спаситель, посылая учеников Своих на всемирную проповедь, повелел им: «Шедше, научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28, 19). И мы православно исповедуем, что Лица Св. Троицы равны и равночестны, но первое именуется Отцом, и это Лицо Отца будет именоваться всегда первым из трех Лиц Св. Троицы, равных между собою. Перестановка здесь невозможна, и порядок этот останется вечно неизменным, ибо и он основывается на истории божественного Откровения. Лице Отца открывается первым, ибо «тако возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единородного дал есть, да всяк веруяй в онь не погибнет, но имать живот вечный» (Ин. 3, 16). Лице Сына открывается вторым, ибо Сын говорит о Святом Духе: «Аз умолю Отца и иного Утешителя даст вам, да будет с вами во век» (Ин. 14, 16). Такова последовательность в откровении Триединого Божества в историческом деле устроения нашего спасения. Как же можно изменить сей порядок! И при этом порядке Лица Святой Троицы все равны: здесь нет подчинения одного Лица другому, но есть первое между равными и — всегда первое между всегда равными, и при таком равенстве сии Лица никогда не могут быть смешиваемы и переставляемы. Посему-то и Спаситель, открывший тайну трех Лиц Божества, повелел возвещать ее только в порядке исторического откровения, как она действительно была и пребудет открытою. В виду сего желалось бы нам спросить недоумевающего нашего собеседника: «Учитель Израилев, сих ли не веси?»

Но, от Евангельской догмы переходя к апостольской истории, видим, что идея «первый между равными» встречается при самом возникновении Апостольской Церкви — в первом сонме 12-ти апостолов. Находясь в пределах Кесарии Филипповой, Спаситель обратился к 12-ти ученикам с вопросом: «За кого вы почитаете Меня?» Из числа Его равных доселе по своему достоинству учеников выступает Симон Ионин первым и отвечает за всех: «Ты Христос, Сын Бога Живого». В момент своего выступления апостол Симон был совершенно равен с другими: в этот момент он даже еще не имел и знаменательного названия Кифа или Петр, которое дано было ему после его ответа — исповедания. Название Кифа или Петр, что значит «скала», есть отличие чести, а не преимущество власти. Подобные знаменательные имена давал Спаситель и другим Своим ученикам: так, апостол Иаков и Иоанн, сыны Зеведеевы, за свою пламенную ревность к делу проповеди и обращения самарян, получили название Беней-регешь или Воанергес, что значить «сыны грома», т. е. молнии (Мк. 3, 14, 16–17; ср. Лк. 9, 54, 56 и 1 Ин. 4, 1–3). И это наименование было также отличием их чести, а не преимуществом власти.

Когда, по вознесении Господа нужно было избрать двенадцатого апостола на место Иуды, то это в высшей степени важное дело возбудил первый Симон Петр, и опять как первый между равными. «Став посреди учеников (а это значит — как равный между ними), Петр сказал: Мужи братия, надобно, чтобы еще один из нас вместе с нами был свидетелем Воскресения Господа» и пр. (Деян. 1, 15–22 и сл.). И еще примечательнее: в день Пятидесятницы, по сошествии Св. Духа равно на всех апостолов, когда народ, видя чудесное событие, изумлялся и недоумевал, что это значит, то «Петр, став с одиннадцатью» (очевидно, как первый между равными и от лица всех), воздвиг голос свой и объяснил «всему дому», т. е. народу, Израилеву, что «Бог соделал Господом и Христом Иисуса Распятого». Тогда же и слушатели обратились к Петру, как первому из сонма Апостолов, с весьма важным вопросом их жизни: «Что нам делать?» Петр снова отвечает первым: «Покайтесь, и да крестится каждый из вас» (Деян. 2, 14, 22, 23, 24, 35, 36–38).

Наконец, и на Апостольском Соборе в Иерусалиме ап[остол] Иаков, этот «сын грома», первого говорившего там апостола называет только «Симон», не прибавляя наименования «Петр», как не выражающего собой преимущество его власти. Хотя ап[остол] Петр и указывает здесь на то, что Бог избрал его первым из среды апостолов, чтобы из уст его язычники услышали слово Евангелия и уверовали; однако, и столь уполномоченный в этом отношении к язычникам, он не желает действовать единовластно, а действует в согласии со всею Церковью. И окончательно решающее слово произнес ап[остол] Иаков, а не Петр (Деян. 11, 1, 4–10, 15, 18; 15, 7, 13–14, 19, 22–23). И это, несомненно, должно было так совершаться потому, что право учения, власть прощения грехов и благодать чудотворений апостолам принадлежали всем в равной степени.

Итак, и Самому Христу, и апостолам, и всему народу Симон Петр говорил, как «первый, между равными», или, как выражается дееписатель Лука, «став посреди учеников», или «став с одиннадцатью». И, будучи первым между равными, что же собственно делает Симон Петр? Пред Христом он излагает исповедание веры апостолов; между апостолами он возбуждает и совершает дело избрания и поставления апостола; пред всем народом, в присутствии всех апостолов, он проповедует о Воскресении Распятого, утверждая новый догмат — о даровании Церкви обильных даров благодати, совершает таинства Покаяния и Крещения новообращенных. Наконец, на Соборе Апостольском он первым произносит речь по существенно важному вопросу о принятии новообращенных из язычников в лоно Церкви Христовой с равным правом на получение благодати, какое имели обращенные из иудеев, совершавшие обрезание по закону Моисееву, иначе об отмене обрезания. И все это делает ап[остол] Петр не единолично и не единовластно, а вместе с другими апостолами, как имеющими с ним равные права. Но, как первый и таковой между сими ему равными, он и есть апостольский прототип всех Патриархов последующих исторических времен Церкви Православной Вселенской. Таким-то именно должен быть и высший иерарх Русской Церкви: «как первый между равными ему иерархами», первый — и в деле исповедания веры, и в управлении Церковью, и в приумножении ее членов.

Таковое, истинно апостольское Патриаршество и предстанет в Русской Церкви, если Патриарх ее будет именно как первый между равными. Однако, говорят, трудно, даже невозможно найти идеально-совершенное лицо, которое было бы достойно столь высокого сана и достаточно по своим личным силам для столь трудной должности. Да, но в делах, касающихся области научных знаний и глубоких, специальных исследований в этой области, Патриарху обязана и будет помогать академическая кафедральная ученость. А чтобы Патриарх непостыдно совершал свой подвиг труднейшего из всех служений, особенно в наше время, сего ради наша Всероссийская Православная Святая Церковь помолится и непрестанно будет молиться о Патриархе, как своем отце, — да приидет на него сугубая благодать Всесвятого Духа.

Опубликовано: Священный Собор Православной Российской Церкви. Деяния. Петроград, 1918. Кн. III. Деяния XXXI–XL. С. 21–28.

ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 32. Л. 53–61 об. Рукопись.

ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 230. Л. 27–30 об. Типографский оттиск.

Приложение 3

Член Собора А. В. Васильев:

«Патриаршество и Соборность»

I

Православное исповедание веры гласит о Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Святость Церкви обусловливается верностью ее апостольскому преданию и соборности. Существеннейшая же часть апостольского в Церкви предания — это ее священноначалие, передаваемое преемственно через рукоположение святительское от апостолов. Православно понимаемая соборность, по которой все стосковались и восстановления которой хотят, объединяет в себе совет и священноначалие. Прообраз соборности — Триединый Бог: при равночестности Божественных Лиц в Нем есть и священноначалие. От Единого источного Начала — Отца — рождается Слово-Сын и исходит Дух Святый. Господь наш Иисус Христос говорит: «Аз и Отец едино есма»; «видевый Мене виде и Отца»; но Он же сказал: «Отец Мой болий Мене есть» и «снидох с небесе не да творю волю Мою, но волю пославшего Мя Отца». В предвечном Божием Совете о творении мира и человека участвуют все Божественные Лица; но Сын покорствует Отцу до самоуничижения, до сошествия на землю в образе человека-раба, до страданий и смерти крестной. И Дух равен Сыну и Отцу; но Сын посылает Его от Отца и Он покорен Отцу и Сыну, нисходит на нашу грешную землю, животворит, просвещает и святит ее. И весь мир, и все населяющие его Богозданные твари носят в себе, в меру большего или меньшего их совершенства, образ и подобие своего Творца.

О человеке прямо сказано в книге Бытия: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию». Человек, как и его Творец, соборен и иерархичен в телесном составе, а в душевном существе — триедин. Но человек в его отдельности еще не венец Божественного творчества. Правда, сотворив его в 6-й день, Бог почил от дел Своих; но Господь наш Иисус Христос говорит: «Отец Мой доселе делает, и Аз делаю». Но это Божественное делание уже не непосредственный вызов стихий и существ Божественным Словом из небытия к бытию, а зодчество из данных в первые дни стихий и сил, совершаемое при посредстве созданных тогда же разумных тварей, главным образом — человеков и ангелов. Человек не только телесно-душевное существо, но и носитель духа, доброго или злого. А мы, ученики Христовы, призваны Им, Господом нашим Иисусом Христом, к созиданию Церкви — Тела Его. «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся» (Гал. 3, 27), «наздани бывше на основании Апостол и Пророк, сущу краеугольну Самому Иисусу Христу, о Нем же всякое создание составляемо растет в Церковь святую о Господе, о Нем же и вы созидаетеся в жилище Божие Духом» (Еф. 2, 20–22), «Каждому же из нас дана благодать по мере дара Христова» (Еф. 4, 7). «И Он поставил одних апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пастырями и учителями к совершению святых, на дело служения, для созидания Тела Христова, доколе все приидем в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» (Еф. 4, 11–13).

Церковное наше священноначалие идет и получает свое освящение и благодатную силу и власть не от избрания снизу, а сверху. «Не вы Меня избрали, говорит Христос ученикам: но Я вас избрал». И Он дал им власть учить и священнодействовать, вязать и решить и пасти Его стадо, и от апостолов передается преемственно эта власть чрез святительское рукоположение доныне. По православному нашему пониманию, Церковь не только общество верующих, но — Тело Христово; тело же возглавляется единою главою, и все его члены от нее получают веления, куда им двигаться или что делать. Верховному апостолу Петру трижды повелел Господь: «Паси агнцы (овцы) Моя»; и на этом камне воздвиг Он Церковь Свою и обещал, что врата адова не противостанут ей. И Церковь Христова, в православном ее понимании, не бездеятельная и не оборонческая, но воинствующая, наступательная. «Дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли. Шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святого Духа, учаще их блюсти вся, елика заповедах вам; и се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века», — таковы последние слова, последний завет Господа нашего Иисуса Христа апостолам и их преемникам перед Вознесением Его на небо. И как всякому великому воинству необходимы единый верховный вождь и подчиненные ему вожди — военачальники в каждом самостоятельно действующем отряде, так и великое воинство Христово — Святая Вселенская Церковь, возглавляемая Единым Верховным Пастыреначальником Господом Иисусом Христом, в каждой из автокефальных, самостоятельных своих частей должна иметь подчиненного только Ему своего верховного пастыреначальника и вождя, в лице первоиерарха своего народа, своей области, или страны.

И действительно: уже Апостольское 34-е правило предписывает «епископам каждого народа знать первого из них, яко главу». Зонара, толкуя это правило, говорит: «Как тела движутся неправильно или даже и совсем делаются бесполезными, если голова не сохраняем, своей деятельности в здоровом состоянии, так и тело Церкви будет двигаться беспорядочно и неправильно, если первенствующий в нем член, занимающий место головы, не будет пользоваться подобающею ему честью. Посему настоящее правило повелевает, чтобы первенствующих епископов в каждой епархии, т. е. архиереев митрополий, прочие епископы той же епархии почитали главою к без них ничего не делали такого, что имеет отношение к общему состоянию Церкви». Это правило подтверждено и расширено правилами св. Вселенских и Поместных Соборов; и если в Апостольских правилах повеление это дается епископам каждого народа, то правило 6-е Никейского I Собора говорит: «Да хранятся древние обычаи, принятые в Египте, Ливии и в Пентаполе, дабы Александрийский епископ имел власть над всеми сими, понеже и Римскому епископу сие обычно. Подобно и в Антиохии и в иных областях да сохраняются преимущества церквей». Толкователи же этого правила I Вселенского Собора говорят следующее. Аристин: «Каждый патриарх должен довольствоваться своими преимуществами, и никто из них не должен восхищать иной области, которая прежде и от начала не была под его властью… Но и епископы каждой области должны знать своего первого, т. е. епископа, предстоятельствующего в митрополии, и без соизволения его не избирать епископа; если же и изберут кого-либо без соизволения его, таковому не быть епископом». И Вальсамон: «Настоящее 6-е правило и 7-е определяют, чтобы по древним обычаям почтены были честию четыре патриарха, т. е. римский, александрийский, антиохийский и иерусалимский (о константинопольском будет изъяснено в других правилах), и чтобы александрийский имел преимущество над областями Египта, Ливии и Пентаполя; подобным образом антиохийский над областями Сирии, Келесирии, Месопотамии и обеих Киликий, а иерусалимский над областями в Палестине, Аравии и Финикии, потому что, говорит, и римский епископ имеет преимущество над западными областями. Таким образом, правила хотят, чтобы патриархи имели преимущество над митрополитами, им подчиненными, а митрополиты в свою очередь над епископами, им подчиненными, так, чтобы подчиненные им епископы без них не делали ничего, превышающего их власть».

Правило 2-е Второго Вселенского Собора подтверждает права и преимущества тех же Церквей, а 3-е правило того же Собора постановляет: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по Римском епископе, потому что град оный есть новый Рим».

28-е правило IV Халкидонского Собора подтверждает правило 3-го Собора 150 отец, т. е. II Вселенского, о преимуществах Св. Церкви Константинопольской, нового Рима, определяя ему быть второю по чести после Римской, а правило 9-е того же Халкидонского Собора определяет, чтобы клирики не судились в светских судилищах: «Аще же на митрополита области епископ или клирик имеет неудовольствие: да обращается или к экзарху великия области, или к престолу царствующего Константинополя и перед ним да судятся».

Наконец, 37-е правило Апостольское, 19-е IV Халкидонского, 8-е VI и 6-е VII Вселенских Соборов указывают: первые два не менее двух раз, последние два не менее раза в год в каждой церковной области быть собранию епископов, возлагая обязанность созвания Соборов на областных митрополитов (или, что тоже, на Патриархов), предоставляя им назначать и место, где быть Собору, и подвергая ответственности тех из митрополитов, которые пренебрегут исполнить сие не по нужде или насилию и не по какой-либо уважительной причине: такой митрополит, говорит 6-е правило VII Вселенского Собора, подлежит епитимии по правилам.

Таков издревле установившийся, утвержденный канонами, порядок управления христианскими автокефальными Церквами, соблюдаемый на всем православном Востоке и доныне: каждая самостоятельная православная Церковь возглавляется первоиерархом, которого остальные епископы церковной области признают «яко главу», и между этими главами автокефальных Церквей первенство чести принадлежало прежде римскому епископу, а по уклонении последнего в ересь это первенство принадлежит Константинопольскому Патриарху, от которого и первоиерархи — митрополиты Русской Церкви — получали свое посвящение и находились в некоторой зависимости, пока эта Церковь не стала вполне автокефальной, получив своего Патриарха, в лице Иова. И русские Патриархи были достойными преемниками святителей-митрополитов киевских и московских, продолжая их дело благоустроения Церкви и государственного строительства. Между ними были такие могучие и светлые личности, как Филарет, Никон и Ермоген. Они совершали свое великое дело окормления русской церковной жизни не единолично, а с Соборами подвластных им епископов и других клириков, в согласии с царской властью и в живом общении с первоиерархами других автокефальных православных Церквей. Деспотизм Петра I, упразднивший в Русской Церкви соборность, упразднил и Патриаршество, подменив их коллегией — Синодом. И по учреждении Синода Русская Церковь до наших дней не оскудевала богато одаренными и облагодатствованными святителями: Димитрий Ростовский, Митрофан Воронежский, Тихон Задонский; Филареты, Платоны, Иннокентии и Феофаны и множество других угодников, подвижников и светильников. Но коллегиальное устройство и порядок высшего управления церковного не давали этим богатырям духа развернуть во всю ширь их обильные дарования и принести всю ту пользу Русской Церкви, русской общественности и государственности, в деле просвещения и охристианения последних, как это могло бы быть при иных условиях и укладе русской церковной жизни.

По всем приведенным выше основаниям: догматическим, каноническим и историческим, восстановляемая ныне в Русской Церкви соборность должна быть увенчана и восстановленным Патриаршеством.

Избранный Собором, возведенный на вдовствующий два века Патриарший престол, первосвятитель Всероссийской Церкви возглавит собою весь сонм ее епископов, являя собою «конечное исполнение церковное», т. е. завершение строительства церковного. Без этого возглавления перестраиваемое ныне заново, но в духе святой старины, на соборном основании здание Всероссийской Церкви осталось бы незавершенным и неустойчивым, как неустойчивы бывают и порою рушатся выведенные хотя бы и на прочном основании стены, не увенчанные объединяющим и связующим их сводом.

Да совершит же, с Божией помощью, Священный Собор, без дальнейших колебаний и отлагательств это, быть может, важнейшее из ожидаемых от него всем верующим русским народом деяние, и Бог благословит и дальнейшее соборное делание.

II

Основная задача Священного Собора это — положить начало восстановлению в жизни нашей Церкви и нашего Отечества исповедуемой нами в 9-м члене Символа веры, но в жизни пренебреженной и подавленной, соборности. Если мы исповедуем Церковь Соборною и Апостольскою, а апостол определяет ее как Тело Христово, как живой организм, в котором все члены находятся во взаимообщении и соподчинены друг другу, то, значит, такая соподчиненность не чужда началу соборности, и соборность не есть полное равенство одинаковых членов или частиц, а содержит в себе признание личного и иерархического начал. В одном из заседаний Отдела о высшем церковном управлении член Собора естествовед И. Ф. Иорданский в подтверждение верности только что высказанного мною положения дал нам картину человеческого тела, в котором из атомов слагаются ткани, из тканей органы, органы образуют системы органов, и все это обслуживает друг друга, соподчинено одно другому, и в конце концов управляется единым жизненным центром. Таким образом, и под соборностью нельзя понимать безусловные равенства одинаковых человеческих особей, управляемых численным большинством. В соборности находит себе признание и утверждение личность с присущими ей особенностями, ставящими ее в определенное соотношение к другим личностям и к целому, которого они являются частями. Соборность не отрицает власти, но требует от нее самоопределения к служению подвластным, а от последних самоопределения к добровольному ей повиновению. Итак, власть, определяющая себя как служение, по слову И[исуса] Христа: первый из вас да будет всем слуга, — и подвластные добровольно покорствующие признаваемому ими авторитету, — согласие, единомыслие и единодушие, в основе которых лежат взаимные, общие друг к другу доверение и любовь, — такова соборность. И только при ней возможно осуществление истинной христианской свободы и равенства и братства людей и народов. По такому началу соборности строилась в допетровские времена на Руси вся не только церковная, но и гражданская и государственная жизнь. Но настала темная в нашей русской жизни полоса, когда мы оторвались от корней нашей святой старины и стали искать и кланяться чужим богам. И единственно прочное творческое начало жизни — соборность — была подменена коллегиальностью. Подмена эта в церковной жизни совершена Петром I и его сподвижником и вдохновителем Феофаном Прокоповичем чрез учреждение Духовного коллегиума, получившего название Св. Правительствующего Синода. Скажу вкратце о том, как показала себя эта вновь заведенная коллегиальная соборность в первом же заседании Св. Синода. На всеподданнейшем докладе с вопросом о том, как поминать на литургии вместо упраздненного Патриарха заменивший его Коллегиум, Петр написал: «Святейший Правительствующий Синод». Вице-президенты Синода Феодосий Яновский, архиепископ Новгородский, и Феофан Прокопович, архиепископ Псковский, из угодливости Петру дали распространительное толкование его пометки, — в том смысле, что-де православных Восточных Патриархов поминать на литургии не следует. Когда же первенствующий в Синоде член, бывший местоблюститель Патриаршего престола, митрополит Рязанский Стефан Яворский остался по этому делу при особом мнении, то Синод запретил своему президенту не только напечатать его мнение, но и в рукописи кому бы то ни было его показывать под страхом тяжелой перед царем ответственности — «как неполезное и зело вредное, и явно лживое, и именному указу противное, и мир церковный к смятению возбуждающее»! Вот какие мир и согласие с самого начала установились в решающей дела большинством голосов Синодальной коллегии, заменившей собою и Патриарха, и Соборы. Внесенные на нынешний Собор законопроекты Предсоборного Совета весь порядок церковного управления строят не на соборном основании, как утверждают объяснительные к этим законопроектам записки и защищающие их здесь на Соборе некоторые профессора, а на чисто формальном начале коллегиальности, или парламентаризма. Поэтому в проектах Предсоборного Совета Патриарху вовсе не дано места; епископам оставлено только председательствование в разного рода собраниях и советах, составленных главным образом из младших клириков и мирян, действительная же власть управлять паствою и делами церковными у них отнята. Принятие этих законопроектов было бы не освобождением Русской Церкви от того порабощения власти князя века сего, начало которому положено Духовным регламентом Петра и Феофана, а углублением и распространением этого сатанинского дела на всю церковную жизнь.

Неудивительно поэтому, что несколько заседаний Отдела о высшем церковном управлении да и других Отделов были посвящены выяснению сущности соборности. Необходимо столковаться и твердо установить это понятие, иначе мы постоянно будем сбиваться на коллегиальность, защитники которой продолжают прикрывать ее именем соборности.

Между тем, тут только наружное сходство в том, что и той и другой присуща совещательность. Но соборность есть начало нравственное, духовное; коллегия же построена на начале формальном. В соборности человеческая личность и авторитет власти находят себе признание и утверждение; в коллегии авторитет упраздняется и личность исчезает. Решения выносятся безликим и безразличным большинством. Соборность призывает к взаимной любви и благоволению, к согласию и миру, к единодушию и единомыслию: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы»! Соборность призывает к пожертвованию своим частным правом, если это необходимо для пользы других, для общего блага и мира, для пользы целого. При господстве коллегиальности или — что то же — парламентаризма, каждая партия настаивает на своем частном праве, и большинство топчет нужды, желания и волю меньшинства. Это начало партийности или разделения — общее зло всего западного парламентаризма; пересаженное к нам, оно неизбежно ведет к разладу и распаду, что мы и видим теперь в нашем несчастном отечестве, в нашем войске, и не дай Бог увидеть то же в Церкви.

В соборности стройно согласуются личноиерархическое и общественное начала. Православное понимание соборности содержит в себе понятие вселенскости, но оно — глубже, указывает на внутреннюю собранность, цельность как в отдельном человеке его душевных сил: воли, разума и чувства, так и в целом обществе и народе — на согласованность составляющих его организмов-членов. Как отдельный человек, так и целый народ — целен, здоров, когда между его частями и членами, между управляющими и управляемыми господствуют мир и взаимное благоволение и доверие, достигаемые готовностью к самоограничению и самопожертвованию.

С точки зрения истинной соборности непонятны эти споры о решающем и совещательном голосах. Каждый взятый в отдельности голос — совещательный; но если в нем прозвучала истина, верность апостольскому и святительскому преданию, то он принимается и, следовательно, становится решающим, и даже получает значение исповедания вселенской истины. А если бы 99 из ста высказали мнение и даже вынесли решающее определение, погрешающие против истины и вселенского предания, и только один голос остался им верен, то с этим одним будет Церковь, а все остальные будут уклонившимися в ересь. Примеры этому знает церковная история (Соборы Ефесский, Флорентийский).

Патриарх, возглавляющий Поместные Соборы, и постоянно действующий их исполнительный орган — Синод — не противоречат соборности, а восполняют ее. И мы видим, что всюду, где Патриархи — там и Соборы. А у нас, на Руси, более 200 лет не было ни Патриарха, ни Соборов. Все возражающие против восстановления Патриаршества, в сущности, повторяют друг друга, противопоставляя Патриарха соборности. Но мы знаем, что не только в древности, но и в настоящее время в православных Восточных Церквах есть Патриархи, и Церкви эти — Кафолические и Соборные. И 34-е Апостольское правило требует, чтобы епископы каждого народа или каждой церковной области знали первого из них. Это же правило повторено в 9-м правиле Антиохийского Собора и в правилах Вселенских (7-е 1-го, 2-е 2-го, 28-е 4-го). Тут идет речь уже не о епископах только, как в Апостольском правиле, но и о митрополитах, а толкователи Аристин и Вальсамон называют этих епископов митрополичьих областей Патриархами, причем Вальсамон заканчивает свое толкование выводом: «Таким образом, правила хотят, чтобы Патриархи имели преимущество над митрополитами, а митрополиты в свою очередь над епископами им подчиненными так, чтобы подчиненные им епископы без них не делали ничего превышающего их власть».

Этот порядок епископского священноначалия сохраняет силу канонического и до сего дня.

Указание проф[ессора] А. И. Покровского на то, что митрополичьи и патриаршеские округа возникали параллельно с политическим разрастанием и делениями Римской Империи — верно; но не верен делаемый им отсюда вывод, что будто бы этот параллелизм был для Церкви явлением случайным и вызывался не церковною нуждой, а политическими соображениями. Нет: такого совпадения церковных областей с политическими делениями требовала сама жизнь, требовала общая польза. Как руководить паствою в чужой области, вне границ того государства, где живет сам пастырь? Сопоставление Иерусалимской и Константинопольской Церквей свидетельствует лишь о том, что сан Патриарха и первенство между Патриархами обусловливаются не церковно-историческими только воспоминаниями, а и нуждами церковного управления и современным значением той или другой церковной области. Теми же требованиями церковной дисциплины и необходимостью сохранения единства в каждой из автокефальных Церквей вызывалось, по мере разрастания границ этих Церквей и умножения в них приходов, а затем и епископий, — разрастание церковного священноначалия вверх.

В первоначальной Церкви епархии и парикии совпадали. По мере расширения церковных областей и роста в них числа парикий, явилась необходимость, с одной стороны, дать большую самостоятельность пресвитерам, а с другой — создать наблюдающую за ними и объединяющую их власть епископов. Когда размножилось число епископий, явилась необходимость создать митрополичьи округа, архиепископии, а затем и Патриархаты, с установлением в каждом из этих церковных делений первенства одного из иерархов над остальными. При одинаковости благодатных даров первосвященнического достоинства, первому из иерархов каждой церковной области принадлежит некоторая дисциплинарно-распорядительная власть, право и обязанность созывать Соборы и возглавлять Синоды. Наши древние русские митрополиты, хотя и были в некоторой, в сущности номинальной только, зависимости от Константинопольской Церкви, пользовались властью не меньшей, чем заменившие их потом Патриархи. Весь сонм наших святых первоиерархов — святители Петр, Алексей, Иона и Филипп — были в сущности Патриархи.

Противники восстановления Патриаршества в России ссылаются обычно, с одной стороны, на крутость и самовластие Никона, грозившие, будто бы, господством духовной власти над светскою; а с другой — на незначительность личности последнего Патриарха Адриана, вмешивавшегося, якобы, не в свое дело, как-то: осуждавшего бритье бород Петром и т. п. мелочи. Но рассуждающие так забывают, что, сбривая бороды и рядя русских людей в немецкие парики и камзолы, Петр вторгался в область частного быта и вкуса, куда не след вторгаться государственной власти; забывают, что этим оскорблялось человеческое достоинство русских людей, смущалась их совесть и вызывалось с их стороны сопротивление, а со стороны царя кровавые расправы. А какие неистовства проделывались при Петре и после него чуть не до наших дней над христолюбивым русским воинством: какое издевательство над личным достоинством русского человека в виде этих заимствованных у немцев муштровок, нелепых причесок и форм; сколько напрасных человеческих жертв принесено этому извращенному вкусу, этому поклонению Петра и его преемников чужим образцам и формам! Разве это беззаконное посягательство власти на человеческую личность и народный нрав такая мелочь, что противодействие и осуждение его Патриархом Адрианом заслуживают порицания? Но этот Патриарх не за бороды только вступался. Он вышел с иконою к Петру, купавшемуся в крови, с словом увещания. Этот подвиг Патриарха Адриана равен по мужественной доблести подвигу св. митрополита Филиппа. Но современники этого митрополита и ближайшие их потомки лучше умели ценить нравственную доблесть, нежели выученики Петра и Феофана.

С заменой Патриарха Синодом за все время существования последнего такого мужественного выступления за народ, каким ознаменовали себя Патриархи Ермоген и Адриан, со стороны Синода мы не видели. И не потому, чтобы между синодальными святителями не было людей доблестных и стойких, а потому, что отдельное облеченное властью лицо сознает себя ответственным за вверенное ему дело и перед своею совестью, и перед Богом, и перед судом современников и потомства; в коллегии же эта ответственность ложится на все учреждение и ни на кого в частности; вернее же сказать, ее вовсе не существует.

По свидетельству Голикова, Петр еще в 1714 году, созвав духовных и светских сановников, торжественно объявил им, что он хочет быть один начальником Российской Церкви и предоставляет учредить духовное собрание под именем Св. Синода. Это и осуществлено им изданием Духовного регламента. В установленной им для членов Духовной коллегии присяге сказано: «Исповедую же с клятвою крайняго судию духовные сия коллегии быти самого всероссийского монарха, государя нашего всемилостивейшего». И Петр грубо вмешивался в церковную жизнь. В Полном собрании постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания содержится такая запись:

В день празднования Успения Пресв[ятой] Богородицы, стоя в церкви Успения (нынешний собор св. равноап[остольного] князя Владимира у Тучк[ого] м[оста] на Петр[овской] стор[ороне]), Петр посылает Св. Синоду указ — анафематствовать замученного им Глебова за то, что тот, будто бы, во время казни не пожелал причаститься св. Тайн. У историков есть свидетельство, что, сидя на колу, Глебов причастился от случившегося там иеромонаха. Но дело не в том — отверг он или нет св. Тайны, а в том, что Петр считал себя вправе предать его анафеме указом, переданным Синоду только для исполнения. Таким образом, с упразднением у нас Патриаршества и заменой его Синодом у нас в Церкви водворился порядок, дававший основание видеть в ней цезарепапизм, и даже хуже того: царская власть переуступила свою власть и влияние в Церкви обер-прокурору, поставленному ею между Синодом и собою. У всех нас живо стоит в памяти последний носитель обер-прокурорской власти В. Н. Львов. Каковы были его отношения к Синоду и влияние на его определения — об этом можно судить по самовольному увольнению и назначению его членов и по передаче редактирования «Церковно-общественного вестника» в руки, якобы, Петроградской духовной академии, а в действительности — отдельному лицу, состоявшейся посредством так называемого «походного» журнала Синода, подписанная двумя только членами.

При разделении Русской Церкви на митрополичьи округа нужен один первоиерарх, который бы их объединял, на ком лежала бы забота об общецерковных делах и обязанность созывать в установленные сроки Поместные Соборы, а по нужде и внеочередной чрезвычайный Поместный Собор. Коллегия — Синод — таким объединяющим центром, с таким авторитетом всем ведомой, всеми признаваемой власти, как живая личность Патриарха, — никогда не будет. Не в названии, конечно, сущность дела; но по примеру других автокефальных Восточных Церквей русскому первосвятителю, в отличие от других митрополитов и архиепископов, наиболее приличествует носить именование Патриарха.

В настоящее время при угрожающем нам распаде нашей Родины, при отделении от нее, — чего не дай, конечно, Бог, но что может быть по грехам нашим, — целых областей, тем необходимее иметь один связующий центр, живое лицо — то, по выражению архиепископа Антония, любящее сердце, которое болело бы за всю землю Русскую и за все православное христианство.

Опасаться каких-либо излишеств власти будущего Патриарха в наше время общего бесчиния и безначалия — нет ни малейших оснований. Патриарх будет избираться Поместным Собором, и Собор сумеет выбрать священноначальника по мысли и по сердцу всему православному народу. И весь устрояемый ныне порядок церковного управления и жизни проявлению излишеств власти не дает места. В дела отдельных епархий Патриарх вмешиваться не будет. В круг его ведения войдут дела, касающиеся многих церковных областей, и всей Русской Церкви, и всего православия.

Патриарха, как и оживления соборности, ждет от Священного Собора весь верующий православный народ и благословит за них этот Собор.

Опубликовано: Священный Собор Православной Российской Церкви. Деяния. Петроград, 1918. Кн. III. Деяния XXXI–XL. С. 28–37.

ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 230. Л. 30 об.–35. Типографский оттиск.