Деяние № 150

1. (26) августа 1918 г.

Перед началом заседания митрополит Новгородский Арсений совершает соборне, при общем пении членов Собора, молебствие святителю Тихону Задонскому с провозглашением многолетия Святейшему Патриарху Тихону по случаю его тезоиме­нитства.

1. Заседание открыто в соборной палате в 11 часов 10 минут утра под председа­тельством митрополита Новгородского Арсения в присутствии 169 членов Собора, в том числе 28 епископов.

На повестке заседания: 1) Текущие дела. 2) Доклад Редакционного Отдела «О восстановлении празднования дня памяти всех святых Российских». Докладчик С. Г. Рункевич. 3) Доклад Отдела о церковном имуществе и хозяйстве — «О сборах с прошений и документов в Центральную Церковную казну». Докладчик протоиерей А. Санковский. 4) Доклады Отдела о церковном суде — «Об устройстве Церковного суда». Докладчик И. С. Стахиев; «О поводах к расторжению церковных браков». Доклад­чик Ф. Г. Гаврилов.

2. Председательствующий. Считаю долгом приветствовать вас с нашим дорогим именинником. Все, что можно воздать ему за его труды и заботы, это наша усердная молитва, чтобы Господь хранил его цела, честно, долгоденствующа, право правяща слово истины. Наша молитва о нем должна возноситься не только в этот наро­читый день, но всегда, чтобы наш отец и собрат, избранный нами, хранил Церковь в это бурное время как добрый опытный кормчий, чтобы сила его не оскудевала и кре­пость духа не ослабевала. Мы должны помнить, что сила его в нашем сотрудничестве. Поэтому будем усердно трудиться на благо Церкви под его руководством. Многая лета Его Святейшеству.

Собор троекратно воспевает Святейшему Патриарху «Многая лета».

3. Вашему вниманию будет предложен доклад Редакционного Отдела «О восста­новлении празднования дня памяти всех святых Российских».

4. Докладчик С. Г. Рункевич. В соборное предначертание о восстановле­нии празднования дня памяти всех святых Российских Редакционный Отдел внес ис­правления во все три статьи, из соборного определения образовал статью 4 и предла­гает Священному Собору принять это предначертание.

«1. Восстанавливается существовавшее в Русской Церкви празднование дня памяти всех святых Российских.

2. Празднование это совершается в первое воскресенье Петровского поста.

3. Служба на день празднования всех святых Российских печатается в конце Цветной Триоди.

4. Высшему Церковному Управлению поручается исправлять и дополнять службу на день празднования всех новых чудотворцев Российских, составленную ино­ком Григорием».

5. Председательствующий. Угодно вам принять прочитанное постановление?

6. Постановлено: принять постановление в изложении Редакционного От­дела.

7. Председательствующий. Согласно статье 140 Устава, текст соборного постановления в день принятия его и не позже следующего дня будет передан в Сове­щание Епископов. Засим, если в течение трех дней означенное постановление не будет отвергнуто большинством двух третей голосов присутствовавших в заседании Совеща­ния Епископов, то будет считаться принятым и получит законную силу соборного оп­ределения.

8. Докладчик протоиерей А. В. Санковский. Отделами о церковном имуществе и хозяйстве в предыдущих заседаниях были предложены Священному Со­бору важные законопроекты — «О взаимном церковном страховании», «О Все­российском Церковном кооперативе» и «О Кредитном Церковном товариществе (Цер­ковном банке)», и вам угодно было передать означенные законопроекты в Высшее Церковное Управление, предоставив ему право образовывать, по мере возможности, те или иные финансовые учреждения для изыскания средств на осуществление про­светительных, благотворительных и миссионерских задач Церкви. Мы верим и наде­емся, что с помощью мероприятий, намеченных в указанных законопроектах, Русская Церковь оправится от того погрома, который она только что пережила, встанет без государственной помощи на свои ноги и исполнит с честью те задачи, которые возло­жены на нее Основателем Господом Иисусом Христом. Мы верим, что это так будет, ибо в преуспеянии Церкви и ее учреждений заинтересована вся Церковь: епархия, ие­рархия, народ, который, что бы ни говорили социалисты, ждет от Церкви религиозно­го назидания и утешения.

Но как провести намеченные мероприятия в жизнь? Мы переживаем смутное время, и осуществление этих мероприятий, когда все национализируется и социализи­руется, почти невозможно, или возможно только в самых скромных размерах, так, что­бы не обратить внимания тех, кого не следует. С сожалением нужно сказать, что все упования, расчеты, которые Отдел и с ним Священный Собор возлагают на законопро­екты, одна сладостная мечта. Осуществление намеченных мероприятий возможно лишь с переменою в жизни государства, т. е. в далеком будущем.

Отсюда горький вывод, что нужно вновь искать источники средств для жизни Церкви и ее учреждений. Откуда взять эти средства?

Здесь, с этой кафедры, много говорилось о Марфе и Марии. Кто из нас не хочет быть Мариею? Кто не хочет отрешаться от всех житейских забот, чтобы всего себя отдать удовлетворению только своих духовных потребностей? О. Протоиерей Миртов в пророческой часовой красноречивой речи призывал нас отложить житейские попе­чения. Мы принимаем этот призыв и всегда его помним, но жизнь настойчиво говорит и о другом. Каждый день в Высшее Церковное Управление поступают десятки проше­ний о помощи и пособиях, выражающихся не в тысячах, даже не в сотнях, а в каких-то 10 рублях: «Помогите, умираем с голоду». Тяжело отказывать в таких просьбах, больно после встречаться с людьми, которые с укором смотрят на тебя, как будто ты виновник того, что они не получили помощи, но еще больнее становится при мысли, что, быть может, за этими прошениями стоят маленькие Марфы, которые со временем могли бы стать и Мариями. Как вы убедите их быть Мариями, когда они чуть не умирают с голо­ду? Хорошо быть Мариею, но и телесная сторона наша требует удовлетворения. Цер­ковь — не отвлеченное понятие, а живая организация.

По предварительной смете, составленной с большой осмотрительностью и ос­торожностью, в Центральную Церковную кассу требуется около 15 миллионов рублей в год. Деньги эти нужны на удовлетворение производительных нужд, не на управление, которое возьмет не более 200000 рублей в год, а на академии и другие духовно-­учебные заведения, на миссии, и в небольшой сумме на благотворительность. Большинство расходных статей утверждено Св. Синодом, немногие, как, например, на мис­сии и заграничные церкви, остались от старого времени, но наш священный долг под­держать и миссии, и заграничные церкви.

Какие же имеются у Церкви источники для покрытия этих нужд? Никаких. Ка­питалов нет, они аннулированы, арендных статей и имуществ нет — они отобраны. Церковные сборы? Но они имеют временный характер и назначены на определенные надобности. Сбор по 5 рублей с каждого пуда церковных свечей, выпускаемых из епархиальных, монастырских и других церковных свечных заводов, установлен лишь на один 1918 год, продлится много-много еще один год, но к 1 января 1920 года должен прекратиться (кроме того, суммы, поступающие от указанного сбора, обращаются исключительно на покрытие расходов по содержанию Собора). Сбор по 10 рублей с пуда свечей, выпускаемых в продажу епархиальными свечными заводами и складами, назна­чается на нужды духовно-учебных заведений и также имеет временный характер с 1 (14) мая 1918 года по 30 апреля (13 мая) 1919 года. На что же будут содержаться далее духовно-учебные заведения и миссионерские учреждения? В ведении и распоряжении Высшего Церковного Управления остаются мелкие источники доходов, маленькие ру­чейки: поступления от продажи бланков и венчиков, кружечные и тарелочные сборы, да вот этот доход от обложения особым сбором в Центральную казну прошений и до­кументов. Этот последний источник может дать в год до 600 тысяч рублей, а все имею­щиеся в распоряжении Высшего Церковного Управления источники — до 3 миллионов рублей в год. Откуда же Церковь может получить остальную недостающую сумму? По­думать об этом и сказать свое слово — обязанность Собора прежде, чем он закончит свои работы.

Многим покажется, что законопроект «О сборах с прошений и документов в Центральную Церковную казну» обременителен, потому что сборы эти носят характер обложения. Это отчасти верно, но надо иметь в виду, что проектируемое обложение не подушное, а устанавливается с тех, кто будет нуждаться в наших трудах, а так как Церкви за труды никто не платит, то мы вправе ожидать, что лица, пользующиеся на­шим трудом, не откажутся уплатить установленные настоящим законопроектом сборы с прошений и документов. Неоднократно с этой кафедры заявлялось, что русский пра­вославный народ готов пойти навстречу нуждам Церкви, что только нужно поддержи­вать и раскрывать его церковное сознание. Вот ныне и представляется удобный случай показать эту готовность на деле и своим отношением к устанавливаемым Собором сборам показать, насколько они способны отрешиться от личных и классовых интере­сов в пользу интересов общецерковных.

Я заканчиваю свою речь по существу вопроса и перехожу к истории законопро­екта. Он был разработан Отделом еще до Пасхи и тогда же поступил на рассмотрение Священного Собора. Священный Собор в заседании 7 (20) апреля 1918 года постановил: «Предоставить Высшему Церковному Управлению доклад шестнадцатого соборного Отдела о сборах с церковных документов ввести временно в действо с тем, чтобы в соответствии с выяснившимися потребностями были производимы в нем необходимые изменения и дополнения и чтобы принятые Высшим Церковным Управлением правила были внесены на рассмотрение Священного Собора при возобновлении его занятий». Так как начало третьей сессии Священного Собора было перенесено с сентября на половину июня, то Высшее Церковное Управление сочло своей обязанностью, не вво­дя законопроект в действие, возвратить его в Отдел для необходимых изменений и дополнений, в отношении применения его к разным случаям, и Отдел тщательно вновь пересмотрел доклад, посвятив на это три вечерних заседания, передавая его в Редак­ционную Комиссию, и ныне вновь предлагает его на благоусмотрение Священного Со­бора.

Во внимание к важности законопроекта и продолжительности его рассмотре­ния, Отдел просит не затягивать дело и принять его в том виде, в каком он предлагает­ся ныне вашему вниманию, предоставив Высшему Церковному Управлению произве­сти в нем, в случае нужды, необходимые изменения.

9. А. В. Васильев. С более радостным чувством взошел бы я на этот помост, чтобы говорить в защиту предлагаемых нам здесь мероприятий для усиления хозяйст­венных средств Церкви. Но, к сожалению, совесть повелевает мне говорить другое. Настоящий доклад находится в несоответствии с прекрасным предварительным словом Председателя Хозяйственного Отдела архиепископа Анастасия. Высокопреосвящен­ный Анастасий сказал, что все церковные сборы должны иметь значение и вид добро­вольной жертвы и не должны быть вынужденными. Но предложенный нам доклад уже не соответствует этому положению. Тем и отличается Церковь от государства, что она свои цели осуществляет не путем принуждения и насилия, а добровольно. Но так ли это по настоящему докладу? Что говорит нам статья 1: «На удовлетворение общецер­ковных нужд устанавливаются следующие сборы: а) с прошений, подаваемых центральной и местной власти, б) с документов, выдаваемых церковно-должностными ли­цами и учреждениями по просьбам частных лиц». Здесь не указан еще один вид вводи­мого церковного сбора, о котором говорится в статье 5 настоящего Положения, это — сбор с ставленных грамот и указов о награждениях. Остановимся на первом виде сбо­ров, на сборах с прошений и документов. К этому виду принадлежат все прошения, которые вызываются в большей части случаев настоятельною нуждою. Нужно опреде­лить ребенка в приют или учебное заведение — необходимо представить метрическое свидетельство о рождении, которым не запаслись раньше, и вот приходится обращать­ся к священнику. Священник требует прошение, прошение это нужно оплатить и кви­танцию представить при прошении. Выдает ли священник метрику, ее надо также оп­латить. Правда говорят, что платежи эти обычны, к ним привыкли, так как и раньше такие документы оплачивались гербовыми марками. Но тогда было иное дело: оплаты гербовым сбором требовало государство, теперь же Церковь требует уже самостоя­тельно от себя и для себя. Нет более неприятных сборов, как такие сборы. Отец А. В. Санковский указывал в защиту таких сборов, что сборы эти не подушные, а толь­ко с тех, кто сам обращается к Церкви; но такие обращения бывают по необходимости, такие сборы являются прямо-таки ненавистными для тех, кто принужден будет обра­щаться за документами к Церкви.

Другой вид сборов — это сборы с ставленных грамот и с награждаемых лиц. Хотя это и не симония, так как награждения производятся независимо от этих сборов и с ними непосредственно не связаны, но все же это не приличествует Церкви. В отече­ских и соборных правилах запрещается, как известно, не только покупать должности священные, но даже подвергаются наказанию и те, которые после получения должно­сти или награды платят или дают подарки за это. Правда, все это идет не лично дающим награды, а на нужды Церкви, но все-таки узаконять это Церкви неудобно. Мне невольно вспоминается один святитель, восставший против этого. Те из присутствую­щих, кто постарше, конечно помнят этого святителя. В 80-х годах Михаил, митрополит Сербский, подвергся изгнанию из отечества и претерпел много страданий из-за этого. Сербское Министерство Новаковича начало вводить обложение ставленных грамот. Митрополит Михаил восстал против такого обложения и должен был бежать и долго пребывать вне своего отечества. Каким уважением и сочувствием пользовался тогда этот святитель у нас в России, как страдалец и мужественный защитник Церкви! А те­перь Собору предлагается установить то, против чего вооружался и за что страдал ми­трополит Михаил. Таким постановлением мы не соберем больших средств для Церкви, и я опасаюсь, можно разогнать верующий народ.

Большевики предлагают теперь совершать браки у нотариусов и в волостных советах, скоро будут выдавать там и всякого рода документы. Я знаю, что мне скажут: «Церковная казна пуста, откуда же взять денег на церковные нужды?» Верно, что Цер­ковная казна пуста, но тут Церковь, по моему мнению, и должна открыто объясниться с народом. Она должна пригласить верующих поступить по примеру Христианской Церкви первых времен, по примеру Ветхозаветной Церкви. Вот что говорится в книге Исход, глава 17: «Не медли (приносить Мне) начатки от гумна твоего и от точила твое­го». И у нас в Православной Церкви есть праздники жатвы, сбора начатков плодов. Но, к сожалению, эти праздники сведены у нас, как и многое другое, на один лишь обряд освящения плодов, внутренний же смысл, который был вложен в этот обряд, сущность — принесение в дар Богу, все это из обряда выпало. И вот нужно восстановить этот внутренний смысл. Нужно сказать народу, который, как неоднократно говорили здесь, пойдет навстречу нуждам Церкви и возьмет ее на свое попечение, пусть этот народ сам обложит себя в пользу Церкви. Читаем же мы в газетах, что такие-то рабочие отчисли­ли дневной заработок в пользу бастующих железнодорожников Украины. Почему же верующий народ не сделает того же в пользу Церкви?

Я предлагаю, чтобы все верующие православные вносили в Церковную казну, на общецерковные нужды, ежегодно дневной свой заработок. Ведь это составит только 1/365 часть всего годового заработка, что никого не может обременить, а для Церкви это даст несравненно больше, чем дадут предлагаемые сборы с прошений и выдавае­мых церковными установлениями бумаг. Доклад же и Положение «О сборах в Цен­тральную Церковную казну» предлагаю передать на распоряжение Высшего Церковно­го Управления.

10. Митрополит Тифлисский Кирилл. Значение рассматриваемого доклада обратно пропорционально его внешнему объему. Жаль, что краткость изло­жения доклада вредит будущему мероприятию, вредит самому делу проведения его на местах. Мы можем устанавливать здесь полезные для церковного хозяйства мероприя­тия, но осуществлять их, проводить в жизнь должны местные деятели, и вот для них-то, для того, чтобы они лучше исполнили это, и нужны пояснения. Нужно дать возможность местным деятелям понять и усвоить себе мысль, что сбор — законный, что обойтись без него никак нельзя. Если они усвоят это, то сумеют разъяснить и растол­ковать необходимость этого сбора и то, куда он пойдет. Этого-то разъяснения, оправ­дания закона для людей в докладе и нет. Это может вызвать большое неудовольство на местах, где неясны будут цель и смысл устанавливаемого сбора. Проект устанавливает такие сборы в общецерковную казну, какие уже существуют в епархиях. Хотя А. В. Васильева и смущают сборы с набедренников и скуфей, с камилавок, с крестов и белых клобуков, но все эти сборы, кроме разве сбора с белых клобуков, уже давно существу­ют на местах в виде взносов в различные благотворительные учреждения. Брали и за делопроизводство, и за прошения, оплачивали их гербовыми марками, пошлинами, а больше всего негласными сборами поручно.

Ни для кого не секрет, что платили сторожам, архиерейским келейникам и даже чиновникам. Народ, следовательно, уже приучен к тому, что за бумажное производство нужно заплатить, иначе ничего не выйдет и установление этого сбора не удивит нико­го. Но беда в том, что законопроект протягивает руки к такому источнику, который использован может быть на местах. Конечно, он не может поэтому не встретить противодействия на местах, так как никому не захочется уступать принадлежащего ему, а разъяснений никаких нет. Возвратит ли Высшее Церковное Управление епархиям ту сумму, которую они доселе получали, или нет? Если да, то тогда на местах безусловно согласятся принять законопроект, сумеют разъяснить его народу, и народ даст, что с него требуют. Для этого нужно сказать, что, устанавливая этот сбор, Высшее Церков­ное Управление с своей стороны не останется безучастным к нуждам епархии. Необ­ходимо сказать и то, как возвратит на места средства Высшее Церковное Управление.

Прежде всего, это может быть сделано через духовно-учебные заведения. Каж­дая епархия имеет свои учебные заведения, и принятие содержания этих учебных заве­дений полностью или частью и будет возвращением этих сборов. Но и тут нужно опре­деленно сказать, на что может рассчитывать епархия из общецерковной казны: если на известную сумму, определенную и одинаковую для всех епархий, то это будет несправедливо. Если же расчет содержания будет сделан подушно, тогда, конечно, правильно. Если каждому будут выдавать определенную сумму, то такой епархии, например, как Тамбовская, имеющей епархиальное училище в 700 с лишним человек, придется при­плачивать еще на содержание училища, а такой епархии, как Владикавказская, где чис­ло учащихся очень невелико, вполне достаточно будет и отпускаемой из казны суммы.

В зависимости от этого произойдет неравномерность обложений в различных епархиях. В тех епархиях, где придется к отпускаемым из общецерковной казны сред­ствам приплачивать из местных источников, обложения будут больше, чем в тех епар­хиях, которые будут обходиться на одни общецерковные средства.

Если сборы останутся на местах, то ставки, указанные в докладе, велики. Будут нарекания — большевики разводят за 10 рублей, а тут нужно заплатить 30—50 рублей, да еще и дольше протянут, чем там. Теперь все епархиальные учреждения должны содержаться на местные средства, и если Высшее Церковное Управление прямо скажет, что принимает содержание этих епархиальных учреждений на свои средства и что епархия не будет тратить на них ничего, тогда епархии согласятся и охотно примут вводимые сборы, а без этого они не уступят своих источников доходов, кото­рыми они уже давно пользовались.

11. Князь П. Д. Урусов. Я позволю высказаться за передачу обсуждаемого доклада на рассмотрение и утверждение Высшего Церковного Управления, во-первых, с точки зрения самого сбора, точнее цифры его. При лучших условиях обложения, о котором говорит доклад, сбор больше 600000 рублей дать не может. Между тем, Свя­щенный Собор в субботу доверил Высшему Церковному Управлению целый ряд про­ектов по Отделу о церковном имуществе и хозяйстве, которые должны дать миллионы рублей. Это во-первых. Затем, я вспоминаю, когда в Отдел был передан вопрос о так называемых прямых налогах в пользу Церкви, то тогда Отдел высказал мнение, что подобные сборы должны устанавливаться Высшим Церковным Управлением, а не Со­бором.

12. П. Б. Мансуров. Я попросил слова, чтобы ответить Афанасию Васильеви­чу на то возражение, которое он делает против обязательности обложения докумен­тов, основываясь на свободе членов Церкви. Вопрос о свободе решается не в тот момент, когда член Церкви пользуется трудами лиц, ее представляющих, а в то время, когда он решает, принадлежит ли он к Православной Церкви, или не принадлежит. Мы живем в такое время, когда совершается сильный переворот, и каждый может дать себе отчет в этом вопросе. А раз кто признает себя членом Церкви, тот возьмет на себя и вытекающие из этого обязательства. Остается вопрос о целесообразности этого обло­жения и о ставках, которые предлагаются в докладе. Это, конечно, подлежит рассмот­рению. Но этот вопрос лучше передать в Высшее Церковное Управление, которое располагает большим материалом и временем для рассмотрения. Принципиально об­ложение документов не должно вызывать смущения. Например, предбрачные свиде­тельства. Получение документа при заключении брака можно признать обязательным. Сбор за него вполне оправдывается. При заключении брака у нас и в крестьянской среде тратятся сотни рублей. Уделить Церкви два-три рубля и своевременно и посиль­но при получении документа, основного в жизни христианской семьи.

13. Н. Г. Малыгин. Говорят, что доклад надо сдать в Высшее Церковное Управление. Но сдать не шутка. Когда еще он пройдет в Высшем Церковном Управле­нии, это вопрос. Между тем Церковная казна пуста, и проект надо скорее проводить в жизнь. Я хотел бы еще заметить. Теперь на местах в епархиях есть приходские советы. Между тем доклад совершенно не упоминает о них, хотя обложение, по необходимо­сти, придется обсуждать в приходских советах, так как один настоятель не может провести в жизнь намеченных в докладе мероприятий. По моему мнению, надо перейти к постатейному чтению доклада и внести в него изменения в том смысле, что вопрос об обложении прошений и документов сборами в Центральную Церковную казну реша­ется настоятелем церкви совместно с Приходским советом.

14. Докладчик протоиерей А. В. Санковский. Я позволю себе вкратце отметить следующее в речах только что выступавших ораторов. А. В. Васильев много раз встречал отпор по поводу высказанных им взглядов. Их мы уже знаем. И про одно­дневный сбор все, что он сказал, уже говорилось. Не буду распространяться, тем бо­лее, что П. Б. Мансуров за меня уже ответил. Укажу только на одно логическое проти­воречие, допущенное Афанасием Васильевичем. Он возражал против принудительного характера сборов и ссылался на Ветхий Завет и выводил оттуда, что и для нашей Церк­ви были бы благодетельны примеры Ветхозаветной Церкви. На самом деле там пред­писывается: всякий, у кого уродится то или иное, должен нести начаток трудов своих в церковь в дар Господу, но кроме того мы знаем в Ветхом Завете еще и десятину. В на­шем же законопроекте говорится только об одном случае обязательного налога в пользу Церкви.

Теперь по поводу слов митрополита Кирилла. Сущность его замечаний сводится к указанию на отсутствие инструкции в законодательном предложении нашем. Но я должен сказать, что мы не отрицаем возможности и необходимости инструкции, кото­рая бы разъясняла духовенству и народу смысл и значение устанавливаемых сборов и порядок распределения их на места. С этим пожеланием я вполне согласен. Но вот дальше он, по моему мнению, смешивает некоторые понятия. Он говорит, что на мес­тах, собственно, уже установлены и производятся предлагаемые нами сборы, что нель­зя снимать с овцы двух шкур. А с другой стороны, выражает недоумение, что будут де­лать на местах, когда, по установлении проектируемых сборов в Центральную казну, нужные епархиям на покрытие их расходов средства не будут им возвращены. На это надо ответить, что докладом предрешается поступление от сборов 600 тысяч рублей в год, не более и, конечно, из этой суммы не могут быть покрыты все расходы на местах, на что, по-видимому, рассчитывает митрополит Кирилл. Ведь это уже, что называется, брать «за лычко ремешок». Но взять маленькую сумму и возвратить во много раз боль­шую мы, конечно, не можем.

Что касается возможной коллизии с местными обложениями, то должен обра­тить внимание на то, что положение Церкви в настоящее время весьма тяжелое, это все знают. И вот, хотя расходы епархии на церковные нужды и увеличились, но последние епархиальные собрания прошли при таком необычном подъеме, что (и не предусмат­ривая этих новых налогов) они давали все, даже больше, чем требовалось. Я сошлюсь на митрополита Агафангела, у которого есть подтверждающие мои слова данные. У нас, в Смоленской епархии, средней по достатку, дали также все. В Московской даже больше. Почему это? Да потому, что все на местах осознали, что Церковь содержать нужно. А с другой стороны, здесь имеет место не только одно воодушевление, а и под­счет средств, которыми та или другая епархия располагает. Ведь каждый из нас должен сознаться, что теперь деревня пресыщена средствами. Со времени самого основания русского государства она не имела столько денежных знаков, как в настоящее время. Мы, «буржуи», стесняемся затратить рубль на огурцы, а крестьяне свободно платят ты­сячи за свои покупки. И вот эта платежная способность была учтена. И когда Высшим Церковным Управлением было предложено епархиям взять на себя некоторые расхо­ды, которые ранее оплачивались из государственных средств, они все были приняты. Налоги и сборы с церквей не увеличились, но я бы сказал, уменьшились. Это покажет­ся не сразу понятным. Но если мы обратимся к цифрам, то увидим следующее. По смете Св. Синода на 1917 год ожидалось поступление 9.998.000 рублей, т. е. почти 10 мил­лионов из епархиальных средств на духовно-учебные заведения. Теперь эти 10 мил­лионов из местных средств окажутся свободными, ибо духовно-учебных заведений не будет. Кто был на вчерашнем диспуте и слышал произнесенные с пеной у рта речи Луначарского против Духовной школы, тот мог убедиться, что школы наши не откро­ются, как раньше, с сентября месяца. Дай Бог, чтобы нам конспиративным путем уда­лось наладить хотя бы Пастырские школы.

Затем, к глубокому прискорбию, освободился кредит и от церковно­приходских школ. По смете 1914 года на них было назначено 1 миллион 700 тысяч рублей. В 1917 году расходы достигли 2 миллионов рублей. Я опять с грустью говорю, что эти суммы остаются у Церкви. Много в Церкви было всяких кружечных сборов. Каждый из нас, священнослужителей, знает, что сборы эти в большинстве случаев от­числялись от сумм церквей; и таковых сумм поступило 261 тысяча в 1914 году. Таким образом, освободилось от церковных средств всего около 11 миллионов рублей. Что же епархии приняли на свои силы? Скажут: а Пастырские школы? Да ведь бюджет этого рода школ выражается всего в сумме 25 тысяч рублей. Затем, епархии приняли на себя епархиальные советы — расход по содержанию их до 70 тысяч. Следовательно, расхо­дов всего до 100 тысяч рублей на епархию.

И мне думается поэтому, что если распределять те 11 миллионов на епархии, то получится, что налоги фактически не увеличились.

Теперь дальше. Сколько же от каждой епархии берется по этому Положе­нию? Конечно, с математической точностью трудно вычислить, но надо признать, что приблизительно каждая епархия дает от 12 до 15 тысяч. Простите, неужели каждая епархия теперь-то не может этого собрать, неспособна дать этой суммы? Но если вы измените предлагаемый порядок сборов, сократите ставки хотя на рубль, то это может составить до 200 тысяч рублей в год. Сама по себе сумма не­большая, но для Церковной казны при ее безденежье представляет немаловажный интерес. Конечно, и эта сумма — жертва православного народа. Мне кажется, что Священный Собор это и есть тот православный народ русский, который должен осознать и сказать, что жертвы от православных на Церковь должны быть, что трудиться для Церкви должны все. И на общецерковное дело теперь всем следует смотреть не с высоты сельских и епархиальных колоколен, а с точки зрения и об­щецерковных интересов. Вот почему я заключаю тем же выводом: надо принять этот законопроект.

15. Председательствующий. По обсужденному законопроекту поступили два однородных предложения. Предложение князя Урусова передать проект на об­суждение и рассмотрение Высшего Церковного Управления и А. В. Васильева о пере­даче доклада на распоряжение Высшего Церковного Управления. Ставлю на голосова­ние предложение П. Д. Урусова.

16. Постановлено (большинством 66 против 52): передать доклад в Высшее Церковное Управление на обсуждение и утверждение для введения в действие с теми изменениями, какие найдет нужным сделать Высшее Церковное Управление.

17. Председательствующий. Предлагаю выразить докладчику протоиерею А. В. Санковскому благодарность за его деловой и содержательный доклад.

18. Постановлено: благодарить докладчика.

19. Председательствующий. Переходим к обсуждению доклада Отдела о церковном суде — «О поводах к расторжению церковных браков».

20. Докладчик Ф. Г. Гаврилов. Совещанием Епископов были отвергнуты некоторые статьи из постановления о поводах к расторжению супружеских союзов, благословленных Церковью, на том основании, что они не соответствуют догматико­-каноническим основам Церкви. В частности, привычное пьянство, злонамеренное ос­тавление супруга другим супругом, нанесение тяжких оскорблений, постоянных нравственных истязаний. По мнению Совещания, эти статьи открывают широкий простор к разводу, и церковное сознание верующего народа не может примириться с ними. Что же касается душевной болезни, начавшейся в состоянии супружества, то Совещание архипастырей находит, что «здоровый супруг должен нести ниспосланное ему испыта­ние и разделять с больным тяготу жизни, своею любовью облегчая участь больного супруга, допуская, что поводом к разводу душевная болезнь может служить только в том случае, если корни болезни были в браке и об этом было скрыто, т. е. был допу­щен обман».

Обсудив указанные Совещанием основания, Отдел нашел возможным исклю­чить из постановления, принятого Собором, такие поводы, как «привычное пьянство (алкоголизм), нанесение тяжких оскорблений и постоянных нравственных истязаний», но с тем большею решимостью настаивает на принятии таких поводов к разводу, как «злонамеренное оставление супруга другим супругом и неизлечимая душевная болезнь одного из супругов».

Не представляя новых данных для признания означенных фактов поводами к ходатайству о расторжении брачного союза и не предполагая каких-либо прений по существу, так как поводы эти должны быть приняты Собором, я позволю себе кратко напомнить те основания, которыми в данном случае руководились состави­тели проекта.

Неизлечимая душевная болезнь одного из супругов, несомненно, уничтожает возможность осуществления основных целей брака, заключающихся в полном едине­нии супругов. По мнению Комиссии Предсоборного Совещания, душевная болезнь является бракорасторгающей причиной, независимо от времени ее возникновения, и Комиссия даже склонялась к тому заключению, что ввиду указанных сроков (от 3 до 5 лет) самая длительность болезни устраняет требование неизлечимости, но Отдел о церковном суде, принимая в соображение весьма веские возражения, выслушанные на заседании Собора, и заключение Совещания Епископов, нашел необходимым ограни­чить этот повод временем возникновения болезни (не позднее 5 лет по вступлении в брак), обстоятельствами ее происхождения (наследственность) и ее характером (неиз­лечимость). При таком ограничении едва ли Совещание Епископов будет иметь твер­дые основания для вторичного отклонения этого повода к расторжению брачного сою­за.         Единственным затруднением для принятия этого повода к разводу могло бы слу­жить соображение о беспомощности больного, оставленного без надлежащего при­зрения, каковое должно составлять нравственную обязанность здорового супруга. Но это затруднение совершенно устраняется, если принять во внимание, что обеспечение душевнобольных лежит на обязанности всякого правового государства, а в крайнем случае, если государство паче чаяния откажет в этом, заботу о призрении душевно­больных должно взять на себя все церковное общество и во всяком случае возлагать эту тяготу на здорового супруга, который нередко лишается в больном своего кор­мильца, не имеет никаких средств к существованию и сам нуждается в общественной благотворительности, безусловно несправедливо. Здоровый супруг обязан лишь пред­ставить удостоверение, что больной действительно обеспечен надлежащим призрени­ем. Говорить же о разделении и облегчении страданий больного, чувствующего себя нередко счастливейшим из смертных, не приходится.

Что касается «злонамеренного оставления супруга другим супругом», то, по пра­вилам Василия Великого (9 и 35), оно является основанием для снисхождения к остав­ленному, снисхождение же заключается в том, как толкует 35-е правило Аристин, что оставленному разрешается вступление в новый брак. Однако правила Василия Велико­го, совершенно ясные и определенные для своего времени, в настоящее время пони­маются совершенно различно, но мы берем на себя смелость утверждать, что нигде в канонах мы не встречаем прямых указаний, чтобы признание злонамеренного остав­ления поводом к разводу было несогласно с духом церковного законодательства Вос­точной Православной Церкви. И потому Отдел опирался в данном случае не столько на определенные канонические постановления, сколько на церковную практику, все­гда руководившуюся принципом икономии во имя высшего морального и церковного блага.

Практика Восточной Церкви показывает, что в случаях злонамеренного остав­ления развод допускается на том основании, что здесь всегда может быть подозревае­мо прелюбодеяние, а по новеллам Юстиниана, даже самое непродолжительное отсут­ствие жены без разрешения на то мужа служит поводом к ходатайству о разводе. Ос­тавленному разрешалось получить развод и вступить в новый брак, а упорствующий подвергался эпитимии или наказанию светским судом.

В грамотах Восточных Патриархов, Неофита в 1611 году и Иоакима III в 1882 году, есть прямое указание, что «жена, оставленная мужем на срок не менее трех лет, причем муж не заботится о жене и не дает средств на пропитание, может, если желает, получить развод и вступить в новый брак». И в Сербской Церкви, если не оши­баюсь, злонамеренное оставление издавна служит поводом к разводу. Случаи развода по злонамеренному оставлению встречались и в практике Русской Церкви.

Нельзя же, наконец, оставаться совершенно глухими к требованиям современ­ной жизни, когда многие жены в течение трех-четырех лет войны оставили семьи му­жей, ушли к своим родителям и теперь не желают жить с возвратившимися мужьями по разным неосновательным причинам, независящим от воли оставленных мужей. На ка­ком же основании и по какому праву мы будем требовать от мужей вынужденного це­ломудрия, толкая их на искушения?

В заключение повторяю, что представленные вновь на обсуждение Собора уже принятые поводы к разводу следует одобрить без всяких прений, в надежде, что Сове­щание Епископов не найдет возможным без нарушения принципов церковной иконо­мии вторично отвергнуть постановление Собора.

21. Председательствующий. Угодно ли Собору принять общие основания доклада и перейти к постатейному чтению?

22. Постановлено: перейти к постатейному чтению.

23. Председательствующий. Статья 1: «Неизлечимая душевная бо­лезнь одного из супругов служит для другого супруга поводом к расторжению брачного союза, если болезнь, будучи несомненно наследственного происхожде­ния, наступила не позднее пяти лет по заключении брака и продолжается при по­стоянном течении не менее трех лет, а при периодической ее форме со светлым промежутком не менее пяти лет».

24. Профессор С. А. Котляревский. Я понимаю, что Отдел, пересматривая постановление, прошедшее через Собор и Совещание Епископов, должен был принять во внимание сделанные ему указания, но меня чрезвычайно удивляет редакция, данная Отделом статье 1. Объяснения докладчика не оправдывают этой редакции.

Та редакция, которая стояла в первом законопроекте, возбудила сомнение в Со­вещании Епископов, потому что казалось, что она не отвечала каноническому взгляду на брак. Что же делает Отдел? Он дает поправку, которая не удовлетворяет канониче­ского сознания, а вводит нас в область медицинских споров. Спросите любого психи­атра и вы убедитесь, что он не может определенно сказать, наследственна или благо­приобретена данная болезнь. И почему наследственность болезни обращает болезнь в повод для развода, а ненаследственность лишает ее значения такого повода? Ведь в том и другом случае признак один — физиологический. Я не помню, такое ли значение придавалось происхождению душевной болезни в прежнем Положении. Затем срок в пять лет. Он немотивирован, да мотивировать его и нельзя. Сроки в три и пять лет уже несомненно относятся к медицинской области и могут быть установлены только медицинскою экспертизою, а известно, что психиатрия вовсе не отличается полным согла­сием во мнениях.

Насколько я понимаю, здесь определение повода к разводу передается всецело в руки врачей. Лучше было бы возвратиться к первой редакции статьи и исправить в ней то, что вызвало возражения со стороны Совещания Епископов. Я полагаю, что ее можно было бы выразить так: «Неизлечимая душевная болезнь одного из супругов, ус­тановленная надлежащим образом, служит поводом к расторжению брака».

25. Н. Д. Кузнецов. Когда в апреле при окончании второй сессии Собора было сообщено, что Совещание Епископов не согласилось признать поводом к разводу неизлечимую душевную болезнь, я был очень удивлен. Я понимаю, что Совещание Епи­скопов не может допустить постановления Собора, нарушающего догматы или основ­ные каноны Церкви. Но включение в число поводов к разводу душевной болезни разве содержит в себе что-либо подобное? Странно, что именно в этом вопросе Совещание Епископов воспользовалось своим правом, предоставленным ему статьями 64 и 66 Ус­тава Собора.

По разъяснению докладчика, Совещание Епископов нашло, что здоровый суп­руг должен нести посланное ему испытание и разделять с больным тяготу жизни, сво­ею любовью облегчая участь больного супруга, допуская, что поводом к разводу ду­шевная болезнь может служить только в том случае, если корни болезни были до брака и об этом было замолчано, т. е. был допущен обман.

Все эти соображения, по моему мнению, мало соответствуют природе брака и его назначению. В браке мужчина и женщина должны составлять одну плоть и одну нравственно-духовную личность. На этом единении супругов основано продолжение и размножение рода человеческого. «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю», сказано Богом людям в лице первых людей (Быт. 1, 28) и затем повторено после потопа семейству Ноя (Быт. 9, 1). Если один из супругов заболел неизлечимою душевною болезнью, то здоровый разве имеет возможность составлять с ним одну плоть и одну личность? Желая оставаться нормальным, а иногда и сохранить свою жизнь, здоровый супруг должен поступить как раз наоборот.

Слова «плодитесь и размножайтесь» относятся к нормальным супругам и не рас­пространяются на тех, которые легко могут рождать сумасшедших людей, каковыми часто бывают дети больных родителей, и наполнять ими землю. Разве возможно, затем, при неизлечимой душевной болезни одного из супругов исполнять другому то, на что указывает Апостол Павел в 1-м Послании к Коринфянам (7, 2, 4). Очевидно, что в этом случае брак как духовное и телесное общение делается невозможным. Правда, Сове­щание Епископов на этом не настаивает, и указывает на необходимость для здорового супруга обратиться по отношению к больному супругу в брата или сестру милосердия, которая с любовью будет облегчать участь больного супруга и разделять с ним тяготу жизни.

Но едва ли допустимо людям изменять назначение брака, установленное Богом. Во всяком случае о подобном назначении брака не говорится ни в Св. Писании, ни в канонах Церкви. Но мало того. Здоровый муж или жена очень часто могут оказаться неспособными посвятить свою жизнь уходу за душевнобольным супругом. Они могут не чувствовать в себе достаточно сил даже только выносить постоянное близкое при­сутствие сумасшедшего супруга. Наконец, присутствие больного нередко может угро­жать жизни другого супруга. Если у здорового супруга достаточно любви к больному и в болезни его он способен видеть крест, возложенный на него Богом и долженствую­щий быть несенным им всю свою жизнь, то он и не будет просить о разводе. Но такой образ действий здорового супруга может быть рассматриваем лишь как его нравствен­ная обязанность, а не принудительное обязательство. Насильно нельзя заставить лю­бить другого, а тем более сумасшедшего мужа или жену, нередко отравляющего всю жизнь здорового супруга, доводящего его до отчаяния и проклятия дня своего браковенчания. Принудительным путем нельзя заставить людей исполнять нравственный закон и достигать целей брачной жизни. Именно при неизлечимой душевной болезни супруга нравственный закон о неразрывном единении мужа и жены нельзя обращать в закон юридический, принудительный и запрещать развод. Иначе мы будем налагать на людей бремена неудобоносимые, что остерегался делать Апостол Павел.

Совещание Епископов допускает возможность расторжения брака только в слу­чае, когда корни сумасшествия скрывались в духовно-телесной природе человека до его брака. Это обстоятельство Совещание приравнивает к обману при заключении брака и потому находит возможным признать его в качестве повода к разводу. Но раз­ве заболевший душевной болезнью может сознавать это заранее? Ужасная болезнь час­то развивается постепенно, и в начале она бывает незаметна не только для самого больного, но и для опытного в этом вопросе врача. Нужно более или менее яркое об­наружение болезни, только тогда начинают обыкновенно искать ее корни и причины. При таких условиях трудно требовать, чтобы вступающий в брак супруг обязан был заявить, что он начинает сходить с ума. Поэтому строить основание развода на каком-то обмане со стороны супруга, едва ли когда-нибудь и подозревавшего о начальной стадии своей болезни, значит не считаться с действительностью.

Какое значение для продолжения брачного союза имеет, появилась ли неизле­чимая душевная болезнь супруга до брака или после, наследственного ли она проис­хождения или какого-либо другого? Брак во всех случаях разрушается в своих основа­ниях. Важно лишь установить неизлечимость болезни и невозможность продолжения при ней брачной жизни. Это должен сделать церковный суд, выслушав заключение врачей-экспертов, которым надлежит принять во внимание все обстоятельства дела и произвести внимательное исследование больного. Непонятно также, почему Отдел предлагает ограничить требование развода пятью годами. А если болезнь ясно обна­ружится через шесть лет? Никаких сроков, по моему мнению, устанавливать не следу­ет. Когда это можно установить с достаточной несомненностью, наступает и время для просьбы о разводе. В этом отношении нужно уже доверять церковному суду. В законе же нельзя предусмотреть всех возможных случаев, какие представляет жизнь.

Правда, в древних церковных правилах не сказано о душевной болезни, как о бракорасторгающей причине. Но это не может решать вопрос в отрицательном смыс­ле. Церковь принимала во внимание и те поводы к разводу, которые устанавливало Византийское государство. Брак имеет великое значение и для государства. Оно, меж­ду прочим, очень заинтересовано, чтобы брак был нормальным и приносил здоровое потомство. Поэтому в ограждение развития того зла, которое может возникать от бра­ков при сумасшествии одного из супругов, государство справедливо признает его по­водом к разводу. Церковь, поддерживающая нравственные нормы и христианские идеалы, вынуждена бывает, считаясь с действительною жизнью и ее потребностями, становиться на точку зрения немощей людей и предупреждения большего зла. В этом отношении обращает на себя внимание 15-е правило Тимофея Александрийского, участвовавшего во II Вселенском Соборе, и разъяснение этого правила древним толкова­телем Вальсамоном. Епископу Тимофею был предложен вопрос, может ли муж разво­диться с женою, одержимой злым духом, лишенной ума и заключенной в оковы, когда он не может оставаться в воздержании? «В сем деле, — отвечает Тимофей, — заключа­ется прелюбодеяние». Но представив себе всю картину ужасной жизни такого супру­жества, епископ добавляет: «И не имею, и не обретаю, что отвечать на это». Вальсамон замечает: «И новеллою царя господина Льва Философа дано мужу жены, которая стра­дает непрерывным беснованием, право расторгать брак. По расторжении же брака позволено ему вступить в законное сожитие с другой». Вальсамон, вероятно, имел в виду 112 и 113 новеллы Льва Философа, которые, действительно, имели практическое значение. На них основывались последующие узаконения, например, императора Ни­кифора Вотаниата, на них сделаны указания в Номоканоне, как видно из толкования на его 13-й титул, главу 30.

Таким образом, неизлечимая душевная болезнь, делающая невозможным про­должение брачной жизни, независимо от времени ее возникновения и обнаружения, должна быть признана поводом к разводу.

26. П. Я. Руднев. Моя совесть смущена выражением «неизлечимая душевная болезнь». В свое время я познакомился с видами душевных болезней по медицинским учебникам и из бесед с психиатрами по пережитому печальному поводу болезни своей жены. Дело в том, что существует много разнообразных душевных болезней. Некото­рые из них начинаются и коренятся в днях юности и бывают свойственны многим лицам, которых принято считать совершенно здоровыми. Вопрос сводится к тому, что нужно расторгать те браки, где неизлечимая душевная болезнь одного из супругов разрушает семейную жизнь, существует же много неизлечимых душевных болезней, не разрушающих семейной жизни. Есть тяжелые формы неизлечимых душевных болез­ней, но есть и легкие, неизлечимы разного рода «мании» и проч. Такого рода неизлечи­мые душевные болезни являются только крупной житейской неприятностью для суп­ругов, но не разрушают семейной жизни.

Наряду с такими существуют определенные формы неизлечимых душевных бо­лезней, известные психиатрии, которые разрушают в корне семейную жизнь. Эти-то формы и нужно назвать в статье как повод к разводу. Определение «неизлечимая ду­шевная болезнь» при своей неопределенности может повести к злоупотреблениям и даст возможность рассматривать как повод к разводу и легкую болезнь. Представьте себе, что один из супругов страдает клептоманией — болезнь неизлечимая. Далее, в деревнях встречается нередко форма душевной болезни кликушество, тоже неизлечи­мая, хотя она иногда поддается религиозному внушению. Ее излечение основано на силе молитвы, на благодатном воздействии. Таким образом, если оставить определе­ние «неизлечимая», то открывается широкое поле для злоупотреблений.

Затем, что касается сроков, указанных в статье. Все они кажутся случайными, они ничем не обоснованы. Почему пять лет, почему не менее трех лет? Консультация психиатров в течение получаса может точно установить, излечима болезнь или нет, в затруднительных случаях для этого необходимо несколько месяцев. Зачем же пять лет мучить здорового супруга? Важно установить, что болезнь неизлечима, что она разру­шает семейную жизнь, в этом суть дела. Собор тогда может разрешить развод. Что же касается обеспечения здоровым супругом больного, то, мне кажется, в Св. Писании, в правилах и обычаях церковной жизни на этот предмет имеется достаточно указаний, и Священный Собор может тем только и ограничиться.

27. П. И. Астров. Мне кажется, что в настоящем изложении статья приемле­ма более, чем в первоначальном, но понимать ее надо не в расширительном смысле, а в ограничительном, как говорил П. Я. Руднев. И я нахожу, что в первых словах статьи мысль выражена недостаточно сильно. Нужно сказать «неизлечимая, тяжелая, устра­няющая возможность брака душевная болезнь». Понятие наследственности должно быть сохранено, ибо болезнь может быть и приобретенною, а вопрос о благоприобре­тенных болезнях не разработан: он касается имущественной стороны — обеспечения детей, а в некоторых случаях и супруга. Сроки также нельзя опустить. Они повторяют то, что знает медицина по этому вопросу и опыт жизни.

28. Докладчик Ф. Г. Гаврилов. Поправки С. А. Котляревского и Н. Д. Куз­нецова я могу только приветствовать, потому что эти поправки восстанавливают пер­воначальную редакцию и даже несколько расширяют признание душевной болезни как повода к разводу, но я должен дать объяснения на возражения, сделанные против по­следней редакции. Дело в том, что душевная болезнь была решительно отвергнута Со­вещанием Епископов как бракорасторгающая причина. Сделана была уступка только в том смысле, что душевная болезнь может служить поводом, если корни ее были до брака, и об этом было скрыто, т. е. допущен обман. С нашей точки зрения, это — осно­вание для признания брака недействительным, но здесь можно было усмотреть тот путь, на котором возможно прийти к соглашению.

Что касается замечания Руднева, то я должен сказать, что указание сроков при непрерывном и перемежающемся ходе болезни является результатом научных сообщений специалистов, которые указывают трехлетний срок как минимальный, при котором с уверенностью можно говорить о неизлечимости болезни. С этой же целью указывается пятилетний срок обнаружения наследственной душевной бо­лезни после брака. Более точное наименование и перечисление тех видов душев­ной болезни, которые можно признать поводом к разводу, невозможно уже пото­му, что это дело экспертов-психиатров, а не членов церковного суда. Да и по су­ществу термин «душевная болезнь» в психиатрии имеет определенное значение и, конечно, под него не подходят те странности в обнаружениях психики, о которых говорил член Собора Руднев: не всякое психическое расстройство и странности в умственной и моральной жизни субъекта дают основание признавать его душевно­больным.

Во всяком случае, вполне соглашаясь с доводами С. А. Котляревского и Н. Д. Куз­нецова, во избежание вторичного и последнего отвержения Совещанием настоящего повода к разводу, я поддерживаю статью со всеми указанными ограничениями и при­соединяюсь к заявлению П. И. Астрова, вводящего еще более сильные выражения. Бы­ло бы в высшей степени несправедливо для несчастных здоровых супругов, если ду­шевная болезнь ни при каких условиях и ограничениях не будет служить поводом к ходатайству о разводе с возможностью более нормального устроения жизни как своей, так и малолетних детей.

29. Председательствующий. Голосую поправку Н. Д. Кузнецова и С. А. Котляревского, предлагающих изложить статью так: «Неизлечимое сумасшествие одного из супругов, надлежащим образом удостоверенное и делающее невозможным продолжение брачной жизни, служит поводом к расторжению брака».

30. Постановлено: принять поправку.

31. Председательствующий. Ставлю на голосование вопрос, нужно ли устанавливать сроки душевной болезни как повода к расторжению церковного брака.

32. Постановлено: сроков душевной болезни не устанавливать и принять статью в изложении Н. Д. Кузнецова.

33. Председательствующий. Я хотел бы знать, является ли употребленное в поправке обозначение болезни — «сумасшествие» — термином достаточно опре­деленным?

34. Н. Д. Кузнецов. В психиатрии принято название «душевная болезнь». «Сумасшествие» — популярная форма названия.

35. Председательствующий. Поправка П. И. Астрова будет передана в Редакционный Отдел. Объявляю перерыв заседания.

36. В 1 час 20 минут объявляется перерыв заседания.

37. Заседание возобновляется в 2 часа 10 минут.

38. Председательствующий. Священному Собору угодно было поручить высокопреосвященному архиепископу Коломенскому Иоасафу произвести рассле­дование по поводу появившегося в газетах «Известия» и «Правда» сообщения о том, что якобы духовенство Всехсвятской и Николаевской в Кошелях церквей устраивало на колокольнях этих церквей площадки для постановки орудий и пулеметов. Высокопре­освященный Иоасаф представил в Соборный Совет протокол расследования при следующем донесении.

«Имею честь представить при сем для доклада Священному Собору протокол на­значенного мною осмотра церквей Всехсвятской и Николаевской в Кошелях, о кото­рых в советских «Известиях» писалось, что их предполагалось использовать в целях контрреволюции. К счастью, написанное в газетах, как и следовало ожидать, оказалось чистейшим вымыслом. Никаких приспособлений для пулеметов и орудий на колокольнях этих церквей не оказалось и следов». Соборный Совет постановил: представленные архиепископом Иоасафом документы препроводить в делегацию по сношению с на­родными комиссарами для заявления протеста против помещения подобных неоснова­тельных сообщений в официальном советском издании и для принятия мер к опровер­жению в газетах означенных сообщений относительно помянутых двух церквей, при­чем просить делегацию о последующем доложить Собору. В ту же делегацию напра­вить и новые материалы по тому же делу, если таковые будут представлены архиепи­скопом Иоасафом.

39. Постановлено: постановление Соборного Совета утвердить.

40. Председательствующий. В свое время было заслушано сообщение архимандрита Матфея о расследовании обстоятельств мученической кончины митро­полита Киевского Владимира. Из этого сообщения выяснилось, что в Киеве, по поста­новлению Всеукраинского Православного Церковного Собора, для расследования ука­занных обстоятельств образована, под председательством епископа Елисаветградского Прокопия, своя комиссия. Поэтому образованная Всероссийским Церковным Собором для той же цели комиссия, под председательством митрополита Кирилла, в составе членов архимандрита Матфея и П. Я. Руднева представляется излишнею.

Соборный Совет по этому поводу принял следующее постановление: «Вновь об­судив вопрос о дальнейшем участии учрежденной Священным Собором 14 (27) февраля 1918 года комиссии для расследования обстоятельств мученической кончины митро­полита Киевского Владимира и признавая, после состоявшегося постановления Всеук­раинского Православного Церковного Собора об образовании особой следственной комиссии для всестороннего выяснения указанных обстоятельств, одновременное с сим действие комиссии, учрежденной Всероссийским Церковным Собором, неудобным и невызываемым самим существом дела, а также имея в виду, что из трех членов ко­миссии ни один не может ныне же отправиться в Киев для исполнения возложенного на него поручения, предложить Собору освободить членов этой комиссии от исполне­ния возложенного на них поручения и саму комиссию закрыть, предоставив дело рас­следования обстоятельств мученической смерти митрополита Владимира всецело ко­миссии, образованной Всеукраинским Православным Церковным Собором, причем просить митрополита Киевского Антония о результатах расследования в свое время сообщить Священному Собору или, в случае приостановления его занятий, Святейше­му Патриарху и Св. Синоду». Угодно принять это постановление?

41. Постановлено: постановление Соборного Совета утвердить.

42. Председательствующий. После обсуждения внесенного, за подписью 40 членов Собора, заявления по поводу нового декрета Народного комиссариата по просвещению об уничтожении домовых церквей при учебных заведениях и о ликвида­ции имущества сих церквей, Священным Собором было постановлено образовать из состава подписавших заявление членов Собора Комиссию, поручив ей обсудить вопрос о тех конкретных мерах, какие следует принять в связи с изданием помянутого декрета, и представить эти меры на обсуждение Собора. В настоящее время Комиссия исполнила возложенное на нее поручение и представляет на усмотрение Собора сле­дующий проект соборного постановления.

«В номере 180 «Известий Всероссийского ЦИК Советов рабочих, солдатских и казацких депутатов» опубликовано постановление Народного комиссариата по про­свещению об освобождении помещений из-под домовых церквей при учебных заведе­ниях и о ликвидации имущества этих церквей. Ознакомившись с сим постановлением и усматривая в нем оскорбительное для чувства верующего православного народа отно­шение к церковным святыням, Всероссийский Церковный Собор определяет:

1. Войти через особую делегацию в Совет народных комиссаров с настойчи­вым указанием а) на безусловную недопустимость того способа ликвидации домовых храмов и храмового имущества, какой намечается постановлением Комиссариата по просвещению (Апостольское правило 73-е, VII Вселенского Собора правило 13-е, Дву­кратного Собора правило 10-е); б) на необходимость строгого соблюдения, при освобождении храмовых помещений, церковных правил о неприкосновенности святынь для лиц неосвященных (IV Вселенского Собора правило 69-е, Лаодикийского Собора правило 19-е); в) на обязанность передачи священных предметов упраздняемых домо­вых церквей приходским обществам и братствам на точном основании статьи 13 дек­рета о свободе совести.

2. В случае безуспешности этих представлений принять все зависящие от Собора меры к осведомлению православного русского народа об отношении совет­ской власти к народным святыням».

Должен сказать, что пункты «а, б» в первой части этого проекта были приняты Комиссией, как видно из объяснений ее Председателя профессора И. М. Громогласова, без всяких возражений. Что же касается второй части, то относительно ее возникло некоторое не скажу разногласие, а заминка. Было высказано мнение, что предвари­тельно нужно испробовать меры, предложенные в первой части, и затем, когда ока­жется, что они не достигли цели, обсудить особо вторую часть, но не в отношении только к домовым церквам, но и в отношении мероприятий современного правитель­ства к Церкви Православной вообще.

Соборный Совет, рассмотрев проект Комиссии, постановил: предложить Собо­ру сделать намеченные в первой части проекта Комиссии представления Совету на­родных комиссаров по поводу декрета об освобождении помещений из-под домовых церквей при учебных заведениях и о ликвидации имущества сих церквей.

Что же касается дальнейших мероприятий, намеченных во второй части проек­та Комиссии, то таковые мероприятия обсудить особо, в зависимости от ответа Совета народных комиссаров на первые представления, причем обсудить не в отношении только данного проекта, но с точки зрения вообще отношений советской власти к Православной Церкви, насколько эти отношения проявились в целом ряде декретов народных комиссаров по религиозным вопросам и особенно в отдельных действиях представителей советской власти на местах. Угодно утвердить постановление Собор­ного Совета?

43. Постановлено: постановление Соборного Совета утвердить.

44. Священник Артоболевский. Мне кажется, что пункты «а, в» проекта должны быть переставлены на место другого. Так будет внушительнее.

45. Председательствующий (обращаясь к проф[ессору] И. М. Громогласову). Вы не имеете ничего против этого?

46. Профессор И. М. Громогласов. Имею очень многое. У нас стоит сей­час вопрос о ликвидации домовых храмов и церковного имущества. Ликвидация хра­мов — это закрытие, а ликвидация церковного имущества — распродажа. Вот мы и за­являем, что намеченный способ ликвидации и признается Собором неприемлемым. Мы не можем стоять на точке зрения недопустимости упразднения домовых церквей. Мо­жет быть, мы сами найдем нужным упразднить церкви в тех зданиях, где не может быть охранена надлежащим образом неприкосновенность святынь. Мы не настаиваем на совершенной недопустимости упразднения указанных церквей, а настаиваем на том, чтобы способ осуществления этого был иной. По декрету для ликвидации храмов бу­дут образованы комиссии, в составе которых не имеются в виду представители от Церкви; является естественное опасение, что при этом не будут соблюдены церковные правила относительно обращения со святынями. Мы и говорим: раз вы решаетесь на ликвидацию храмов и церковного имущества, то считайтесь с чувствами православно­го народа, обставьте «ликвидацию» так, чтобы всемерно была предупреждена и предот­вращена возможность оскорбления этого чувства.

Затем, в случае закрытия храмов возникает вопрос, как их закрывать, как уп­разднять святые алтари? Мы говорим: да не коснется наших святынь рука скверных. Если святыни должны быть изнесены из «освобождаемых» храмовых помещений, пусть они будут изъяты освященными руками. Далее вопрос: куда будут переданы изъятые святыни? Мы требуем, чтобы они обязательно были переданы приходским обществам и братствам.

Вот логический порядок наших пунктов. К этому считаю нужным присовоку­пить, что сейчас идет вопрос не только о зданиях, а о святынях и что настало время говорить словами не мягкими, а твердыми. Делегация, посылаемая к народным комис­сарам, должна сказать не только о том, какие желания имеются у Собора, а и указать, что если предъявленные желания не будут приняты во внимание, то Собор будет апел­лировать к народу. Поэтому устранение пункта 2 из представленного проекта настоль­ко меняет характер и смысл нашего обращения к советской власти, что я прошу освободить меня от поручения говорить с представителями этой власти.

(Голоса: Просим, просим!)

47. Председательствующий. Собор Вам доверяет и полагается на такт делегатов.

48. Профессор И. М. Громогласов. Нет, делегация должна говорить не от себя, а от Собора.

49. Председательствующий. Разве Вы не согласны с постановлением Со­бора? Собор не отвергает мероприятий, намеченных во второй части проекта Комис­сии, но лишь отлагает обсуждение их до того времени, пока выяснятся результаты мер, предложенных в первой его части, чтобы тогда поставить вопрос во всей его широте.

50. Профессор И. М. Громогласов. Я, конечно, подчинюсь соборному по­становлению, его нужно исполнить. Но сам я не способен говорить кроткими словами с нынешнею властью…

(Голоса: Просим! Просим!)

51. Председательствующий. Мы Вас просим не отказываться. Вместе с Вами делегируется Н. Д. Кузнецов.

52. Н. Д. Кузнецов. Я также не согласен говорить кроткими словами, но и ру­гаться не буду. Я опасаюсь, как бы не вышло чего-нибудь неудобного из того, что один будет говорить одним тоном, а другой иным.

53. Председательствующий. Собор доверяет своим делегатам. Я полагаю, что Собор присоединится к моему предложению, чтобы возлагаемая на делегатов мис­сия была исполнена по возможности скорее.

54. Постановлено: принять предложение Председательствующего.

55. Председательствующий. Преосвященный Никодим, епископ Чигиринский, желает сделать дополнение к докладу архимандрита Матфея.

56. Епископ Чигиринский Никодим. Архимандрит Матфей сделал доклад Священному Собору о тех обстоятельствах, которыми сопровождалось убийство преосвященного митрополита Киевского Владимира. Мне хотелось бы сделать некоторое дополнение к этому докладу. Событие это близко касается каж­дого православного христианина, так что при изложении его не должно быть ни­каких недомолвок. Архимандрит Матфей сообщил, что будто бы после убиения митрополита Владимира предполагалось вывезти тело его незаметно и похоро­нить в принадлежащей Киево-Печерской Лавре Преображенской Пустыни, но что потом, после переговоров с каким-то евреем, бывшим с начальствующим над большевистскими войсками Муравьевым, было признано, что митрополита следу­ет похоронить с подобающей ему честью.

Я близко стоял к этому событию, потому что после убиения митрополита Вла­димира я управлял Киевской епархией. Такое сообщение для меня обидно. Архиманд­рит Матфей передал какой-то совершенно частный разговор. Во всяком случае, епар­хиальное начальство, духовенство и паства не могли отнестись к событию так, как представил архимандрит Матфей. Слов нет, положение было тяжелое. Лаврская братия и духовенство были терроризированы, но не настолько, чтобы так невнимательно от­нестись к погребению владыки. Мне сообщили об убиении владыки 26 января вече­ром. Когда я прибыл в Лавру 27 утром вместе с секретарем Киевской духовной конси­стории, наместник Лавры сообщил нам, что главнокомандующий большевистскими войсками Муравьев в 12 часов назначил ему прием во дворце и что там будет сообщено, разрешат или нет погребение владыки с церковным звоном и подобающими ми­трополиту почестями. Когда же выяснилось, что Муравьев не препятствует погребе­нию владыки с подобающими почестями, я сам выработал проект церемонии погребе­ния, который и дал к исполнению, при условии, если к этому не встретится препятст­вий со стороны митрополита Платона, который был в Киеве в качестве представителя Святейшего Патриарха. Там было постановлено совершить погребение митрополита с честью, оповестить о предстоящем погребении все киевское духовенство, Святейшего Патриарха и те епархии, где служил владыка. В тот же день я сдал распоряжение в консисторию, чтобы она предписала духовенству епархии поминать убиенного ми­трополита в течение года. Никто не препятствовал совершать погребение так, как предполагалось, и я полагаю, что митрополит Платон в свое время засвидетельствовал, что погребение владыки было совершено с подобающей честью.

Архимандрит Матфей сообщил далее, что после погребения в Лавре не было поминовения владыки. Это сплетня, а не действительность. Может быть, среди лавр­ской братии и были лица, относившиеся недоброжелательно к митрополиту Владими­ру, но чтобы все относились так к владыке, этого ни в коем случае нельзя сказать, и православное население Киева не допустило бы того, чтобы в Лавре не было помино­вения владыки.

Архимандрит Матфей указал, что и в отношении имущества владыки было поступлено не так, как следовало; будто бы не было составлено никаких актов, а покои опечатаны не так, как должно. И это сообщение неверно. Я приехал в Лавру 27 января и привез с собой секретаря консистории именно затем, чтобы должным образом отне­стись к имуществу владыки. Когда мы приехали, я нашел на некоторых комнатах вла­дыки печати, наложенные наместником Лавры. Мы, со своей стороны, опечатали ком­наты печатью духовной консистории — спальню владыки, кабинет малый, комнату рядом со спальней, где хранилась одежда, затем кабинет большой и моленную. Эти печати оставались до тех пор, пока не были сняты судебным приставом. Запечатанны­ми комнаты оставались долго, ждали, что, может быть, приедет кто-нибудь из родст­венников владыки. Когда же выяснилось, что родственники не приедут, была образована особая комиссия под моим председательством в составе двух членов консисто­рии — протоиереев Вишневецкого и Колтановского, секретаря консистории Лузгина, исполняющего должность наместника Лавры архимандрита Климента. Дело в том, что по закону при описи имущества должны были присутствовать судебные власти, но в то время Киев находился во власти большевиков, и судебная власть была уничтожена. Продолжалось это 3-4 недели. За это время и была составлена комиссия. Но вот боль­шевики ушли, и начала действовать новая власть украинская, появилась вновь и судеб­ная власть, с нею мы и вступили в соглашение и назначили день описи. Архимандрит Матфей верно докладывал, что мною было сделано распоряжение секретарю конси­стории, чтобы до меня не осматривали письменного стола владыки. Но когда я прие­хал, стол был открыт, и, к сожалению, из него уже вынуты были бумаги. Секретарь консистории сообщил, что это было сделано по распоряжению судебного пристава и мирового судьи. Бумаги были сложены в особый ящик и после в моем присутствии опечатаны, но некоторые еще до меня взяты были секретарем консистории, это кон­систорские журналы, неутвержденные владыкой, и некоторые были взяты личным секретарем владыки — журналы Духовного Собора Лавры, неутвержденные, и доку­менты, касающиеся украинского движения последнего времени. Личный секретарь передал их мне; я их показывал судебному следователю Новоселецкому, производив­шему расследование убийства митрополита, а теперь передал их архимандриту Мат­фею. Полагаю, что важных документов покойного при этой описи не пропало. Все ве­щи и деньги покойного владыки были переписаны судебным приставом, к этому доку­менту мы все присутствующие подписались. Спрашивается, почему не принимал уча­стия в этой описи имущества судебный следователь? Вот почему. Он хотя и был назна­чен, но не вступал в исполнение своих обязанностей, и мы не знали о нем.

Вот что я хотел сказать в дополнение к докладу архимандрита Матфея. Для нас всех тяжело происшедшее событие. Я лично пользовался вниманием и расположением владыки Владимира и отнестись невнимательно к погребению и поминовению его не мог, почему слышать от архимандрита Матфея обвинение в таком невнимательном от­ношении к владыке было для меня очень тяжело. Вот почему я счел своим нравственным долгом сказать то, что сказал.

57. Председательствующий. Следующее заседание в четверг 16 (29) августа в 10 часов утра.

58. Заседание закрыто в 2 часа 45 минут (д. 153, лл. 19–74).

Опубликовано: Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Т. 10. Москва, 2000. С. 216–238.